К и ч и н. Вы знаете, что творится в столице? Бастуют текстильщики.
У л ь я н о в. Несколько пьяных мастеровых…
К и ч и н. Да нет, тридцать тысяч.
У л ь я н о в. Неужели так много?
К и ч и н. А повод? Как по-вашему, каков повод?
У л ь я н о в. Крохоборство хозяев.
К и ч и н. Интересно. Объясните.
У л ь я н о в. Это же очень просто. Императора коронуют. По случаю торжества рабочих распускают по домам на три дня. Пей, гуляй. А с расчетом поскупились — деньги выдали лишь за один день.
К и ч и н. Откуда вам это известно?
У л ь я н о в. Из газет.
К и ч и н. Ерунда. Праздники давно кончились, а рабочие фабрик Кенига, мануфактур и бумагопрядилен бастуют.
У л ь я н о в. Простите, я этого не знал. Не пишут.
К и ч и н. Шумят на Александровском, на Путиловском, на Обуховском… А деньгами их поддерживают рабочие Берлина, Вены, Лондона и даже Нью-Йорка.
У л ь я н о в. Да не может быть! Это что-то новое!
К и ч и н. Они называют это — солидарностью. И не удивительно: рабочим дали двенадцатичасовой рабочий день, так они — наглецы — требуют восьмичасовой!
У л ь я н о в. И это тогда, когда вам, господин прокурор, приходится трудиться по восемнадцать часов в сутки. Шутка ли — вести столько допросов!
К и ч и н. Я счастлив выполнять свой долг… Так вот. В чем же причина беспорядков?
У л ь я н о в. Я, пожалуй, смог бы ответить. Разрешите?
К и ч и н. Прошу.
У л ь я н о в (голосом чиновника). Беспорядки последнего времени вызваны теми переходящими с фабрики на фабрику рабочими, которые по своим нравственным качествам не могли себе приобрести прочного положения ни на одной из мануфактур.
К и ч и н. Откуда вы это взяли?
У л ь я н о в. Опять же из газет. Вчера прочел.
К и ч и н. Память у вас завидная. Но газеты пишут чушь. Где им понять, что все дело в политической агитации! Как действуют наши подстрекатели? Они приходят на завод, влезают в каждую щелку, заводят друзей среди рабочих, ведут беседы, И какие беседы! Это же надо знать! Потом они тайно печатают листовку, в которой каждое слово, каждая буква понятна мастеровому. А вывод? «Долой царя!» Сначала стачка, потом бунт, потом революция. Вот!
У л ь я н о в. Что ж, вы это знаете лучше меня.
К и ч и н. Теперь вам ясно — как мы расцениваем ваши экскурсии на заводы? Вы полагаете, что мы настолько наивны, что не знаем, зачем вы ездили за границу? Для встречи с Плехановым. Наконец, прочтите вот это… (Подает листовку.)
У л ь я н о в (читает). «Царскому правительству».
К и ч и н. Не государю императору, а прямо — царскому правительству. Какова наглость!
У л ь я н о в (читает молча). Здесь, как я понял, дается урок министрам, и особенно министру финансов.
К и ч и н. А каковы выражения! (Читает.) «Хвастовство министров напоминает хвастовство полицейского солдата, который ушел со стачки не битым». И подпись: «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Каково?
У л ь я н о в. Появление этой листовки как раз и доказывает мою непричастность к делу.
К и ч и н. Почему же это?
У л ь я н о в. Я — в тюрьме. В камере я не мог отпечатать листовку. Относительно своей заграничной поездки объясняю: я ездил на лечение после воспаления легких. Причем я воспользовался возможностью заняться в Париже и Берлине по предметам моей специальности. Занимался в Берлинской королевской библиотеке. Ни в какие сношения с эмигрантами я не вступал.
К и ч и н. Если не вступали, то к чему эта телеграмма?
У л ь я н о в. Впервые слышу.
К и ч и н. Взгляните. Перехвачена неделю назад.
У л ь я н о в (читает молча). Разрешите перевести? «Ульянову. Товар высылаем. Счета все оплачены. Срочно высылайте новые заказы». Подписи нет. (Пожал плечами.) Телеграмма послана не мне.
К и ч и н. Но ведь вы и есть Ульянов!
У л ь я н о в. В столице, я полагаю, Ульяновых сотни. Судя по содержанию, телеграмма адресована какому-нибудь торговцу. А я, как вам известно, никакой торговли не вел, не веду и не собираюсь вести.
К и ч и н. Но у нас есть, слышите, есть сведения о том, что вы встречались с Плехановым!
У л ь я н о в. Так как мне не сообщено, каковы эти сведения и какого рода могли быть эти сношения, то я считаю нужным объяснить, что эмигрант Плеханов, как я слышал, проживает вблизи Женевы, а я ни в Женеве, ни вблизи ее не бывал и, следовательно, не мог иметь с ним никаких сношений.
К и ч и н. Но свидетельским показаниям вы верите?
У л ь я н о в. Укажите мне лиц, показывающих против меня! Не можете указать? Тогда и я не могу дать объяснений по существу вследствие того, что мне не указаны показывающие против меня лица.
К и ч и н (после паузы). Я начинаю проникаться к вам, как бы сказать, уважением, что ли…
У л ь я н о в. Приятно слышать.
К и ч и н. Я прочел книгу. (Листает книгу.) Второе, подпольное издание. Узнаете?
Ульянов молчит.
Как вы расхлестали господ народников! (Смеется.) А Михайловского! (Читает.) «…как только наш субъективный философ попробовал перейти от фраз к конкретным фактическим указаниям, — так и сел в лужу. (Смеется.) И он прекрасно, по-видимому, чувствует себя в этой, не особенно чистой, позиции: сидит себе, охорашивается и брызжет кругом грязью».
У л ь я н о в. В такой позиции часто оказывается не один Михайловский.
К и ч и н. Что?
У л ь я н о в. Об указанной мне книге ничего фактического сообщить не могу, так как о существовании оной узнал здесь, на допросе.
К и ч и н. Ульянов, видит бог, я делал все, чтобы добиться у вас чистосердечного признания. Вы же были глухи к моим стараниям. И теперь… теперь я умываю руки. Допрос прекращаю, И хотя вы не сознаетесь ни в чем, вы изобличены. И от этого приговор будет более суровым. Я предупреждал.
У л ь я н о в. Когда состоится суд?
К и ч и н. Не торопитесь. Каторгу вы получить успеете, молодой человек.
У л ь я н о в. Мы требуем ускорить разбирательство дела.
К и ч и н. Вот как вы заговорили! Требуете. А кто это — мы?
У л ь я н о в. Все привлеченные по данному делу и их родственники. Вы не можете не знать, что нескончаемо долгое сидение в одиночных камерах губительно сказывается на здоровье. Петр Запорожец заболел тяжелым нервным расстройством. У Анатолия Ванеева обострилась чахотка…
К и ч и н. Сейчас вы арестованный, а не присяжный поверенный!
У л ь я н о в. У многих арестованных начались желудочные и язвенные болезни.
К и ч и н. Вы — юрист, а задаете такие нелепые вопросы. Неужели вам не известно, что на основании показаний арестованных, агентурных сведений, документов, взятых при обыске, заключений экспертизы министру юстиции будет направлен доклад за подписью вице-директора департамента полиции!
У л ь я н о в. Значит, дознание производится административным порядком?
К и ч и н. А уж министр юстиции на основании этого доклада составит на имя его императорского величества всеподданнейший доклад об обстоятельствах вашего дела. И тогда последует приговор в окончательной форме.
З а т е м н е н и е.
Камера № 193.
У л ь я н о в, лежа на кровати, хохочет.
У л ь я н о в. Ми… ми… Михайловский! «Сидит себе, охорашивается и брызжет кругом грязью». Н-нет, господин Кичин, это вы, вы сидите сейчас в луже! Да-а, эксперимент, кажется, удался. Что ж, дело близится к концу. Теперь остается слушать, как скрипит царская бюрократическая машина… Финита ля комедия… А потом — каторга? Ну уж дудки! Присобачить нам каторгу у вас, господин Кичин, еще нос не дорос, да-с! Три, от силы пять лет ссылки… Что ж, неплохо. Могло быть хуже. В итоге: ни одного геройского подвига, зато тесная связь с рабочими. А это важнее всяческих подвигов. А в ссылке работать! Закончить книгу. Глубже изучить английское рабочее движение. Подковаться по философии. Написать несколько экономических статей. А впереди — партия! И тогда этой стене не устоять. (Запевает «Нелюдимо наше море».)
В стене стук.
Ага, это очень кстати. Слушаю… Что? Арестованы… Ба-бушкин… Круп… Крупская?! (Прижав руку к груди, идет в дальний угол.)
З а т е м н е н и е.
Звучит голос, читающий приговор: «Государь император… высочайше повелеть соизволил разрешить настоящее дознание административным порядком с тем, чтобы
1) выслать под гласный надзор полиции:
а) в Восточную Сибирь — Петра Запорожца на пять лет, а Анатолия Ванеева, Глеба Кржижановского, Василия Старкова, Якова Ляховского, Владимира Ульянова, Юлия Цедербаума, Пантелеймона Лепешинского на три года каждого и…
б) в Архангельскую губернию — Александра Мальченко, Никиту Меркулова, Василия Шелгунова, Николая Рядова и Василия Антушевского на три года каждого…»
Клетка с решеткой. К р у п с к а я и У л ь я н о в, только теперь она стоит на его месте.
У л ь я н о в. Ну вот… мы и поменялись местами. Почему ты молчишь? Здравствуй, Надя.
К р у п с к а я. Посмотри мне в глаза. Это ты. Это не сон.
У л ь я н о в. Тебе очень плохо здесь? В камере темно, сыро?
К р у п с к а я. О чем ты говоришь!
У л ь я н о в (перебивая). Не шути. Допрос был?
К р у п с к а я. Был. Но я… (Крутит пальцем вокруг пальца.) Ясно?
У л ь я н о в. Елизавета Васильевна здорова. В следующий раз она придет к тебе. От сестры и мамы большой привет. Они тоже навестят тебя. Чем ты занимаешься?
К р у п с к а я. Собираюсь писать брошюру о женщинах-работницах.
У л ь я н о в. Молодец. Это очень важно. Тебе нужны книги?.. Друзья всё сделают.
К р у п с к а я. Володя, ты уезжаешь…
У л ь я н о в. Завтра. Три года. Восточная Сибирь.
К р у п с к а я. Меня долго не продержат…
У л ь я н о в. Почему ты так думаешь?
К р у п с к а я. Я нужна тебе, да?..