— Ничё, Германушка, у нас два кило фарша еще осталось. А тесто я щас быстро замешу…
Я поднял глаза к потолку и глухо застонал.
— Ээээ! — послышался издевательский голос Маркизы.
Утром коза дала полтора литра молока такого жирного, что оно скорее напоминало сметану.
Глава 26,в которой идет снег
«В тот год осенняя погода стояла долго на дворе…» А в конце декабря началось вдруг совсем другое стихотворение Пушкина: «Вечор, ты помнишь вьюга злилась…» Семьдесят девятый год был одним из самых холодных, дубак стоял нечеловечий, говорят, в Подмосковье столбик термометра опускался до минус сорока пяти!
На Полесье было малость потепелее, но мне-то предстояло ехать на Север! Потому готовился соответственно: к черту стиль и моду, главное — функциональность! Бекеша с овчиной, толстенный вязанный свитер со стоячим воротником и вышитыми оленями, куда без них… Теплые штаны на лямках, огромные сапоги с унтами внутри… Теплее чем в Дубровице не будет, а и в Дубровице было до жути холодно! Я бы и балаклаву на морду надел, но, боялся — не поймут. Зато была шапка лыжная, шапка ушасто-меховая, и тактическая борода как последний рубеж обороны от холода.
Ну и запас продуктов, того-сего… Кто знает, как оно всё обернется? В Заполярье еду!
Провожать меня было особенно некому. Добрался до автостанции, с сомнением думая о дороге до Минска на автобусе при нынешних погодных условиях, взял билеты, выпил чаю в буфете, прикупил прессы в ларёчке…
— Молодой человек, мне очень неудобно, такое дело, даже не знаю как обратиться… — эти типы были одинаковыми во все времена. — Не сочти за неуважение, но мне очень нужны тридцать копеек, не хватает на билет домой, понимаешь…
Поживший уже человек, худой, в какой-то ободранной шубе явно с чужого плеча, грязных валенках без калош и небритый. Нос у него был красный, руки тряслись.
— Куда билет, друг? Давай я тебе куплю, а?
Его лицо вдруг стало очень удивленным — он привык или к тому, чтобы его сразу посылали нахрен, или — давали немножко денег, чтобы отстал.
— Что — правда купишь? — доходяга как-то-смутился. — Вообще-то к маме в деревню было бы очень неплохо…
— Куплю, как есть. Пошли на кассу!
Глинная Слобода — это самый краешек Дубровицкого района. Далековато! Действительно, пешком не доберешься, особенно в такой мороз! Смешно было смотреть, как он неверяще мял в руках бумажную полоску. Он ведь и не собирался никуда ехать, хотел настрелять мелочи, купить чекушку и забраться в ту берлогу, из которой он выполз…
— Пошли тебе возьму поесть чего с собой, м? Хочешь котлету в тесте и чай с сахаром? — я критически глянул на него. — Две котлеты в тесте? И пирожок с картошкой.
Он только слюну сглотнул и кивнул. Что мне стоил сделать человека сиюминутно счастливым? Ну, скажем так, гонорара за статью строчек на сто пятьдесят. Полторы странички машинописного текста — и мужчина в куцей шубе обретает счастье без порции спиртного!
Когда я садился в красный междугородный «Икарус», то думал о том, что билет он, скорее всего, сдаст, и таки купит себе чекушку вместо того, чтобы ехать к маме. Может и нет у него мамы в Глинной Слободе, просто населенный пункт назвал подальше, чтобы денег состричь с меня денег побольше. Хорошо еще в Брест не собрался, или в Освею…
Я расположился на задних, полностью пустых сиденьях, и безбожно уснул, разомлев от тряски и тепла в своем кожухе-бекеше…
Просыпаться было отвратительно. Всё тело ломило, шея затекла так, будто я провел это время не на относительно мягких креслах «Икаруса», а в средневековых колодках в качестве пытки. Кажется, я даже слюни пускал во сне. Оставалось надеяться только, что никто этого не видел!
Но куда там! Стоило мне только привести свое тело в вертикальное положение и явить всему населению салона автобуса помятую рожу, очумелые глаза и всклокоченные бороду и шевелюру, как тут же раздалось хихиканье и девичий голос заявил:
— Поглядите, девчата! Проснулся! Мужчина мечты!
Я с трудом сфокусировал взгляд на источнике неуместной иронии. Четыре девушки лет двадцати, с ног до головы обложенные футлярами с музыкальными инструментами. Довольно симпатичные, светловолосые, но кого в Беларуси можно удивить привлекательными блондинками? Иностранцев, разве что…
Исторгнув из себя порцию сипов и хрипов, я, наконец, смог спросить:
— Это почему это я — мужчина мечты, товарищи музыкантши?
— Не храпите и Пушкина цитируете! — ответила самая бойкая из них.
— Храп как маразм, — сказал я. — Мешает только окружающим. А декламировал что?
— Ну как же? Под голубыми небесами, великолепными коврами…
— А, действительно… Что ж еще то?
За окном действительно был мороз и солнце, день чудесный. Автобус катил по расчищенной спецтехникой дороге, взбираясь на вершину холма, и из покрытого морозными узорами окна, сквозь согретый дыханием девушек маленький прозрачный кружочек, можно было увидеть бескрайние заснеженные поля, далекие крыши деревенских хаток с уходящими в небо дымами из печных труб, и обледенелые деревья. Красота? Красота.
Я принялся снимать кожух, потому как в автобусе было, если честно, жарковато.
— Глядите, девчата, у него и свитер с оленями! Говорю же — мужчина мечты!
Они так и издевались надо мной всю дорогу, эти девчата. Ехали в Минск, в Филармонию, на какой-то конкурс квартетов, или типа того. Примерно в районе Осипович они заскучали и достали свои струнно-смычковые, и, не спрашивая ни у кого разрешения, вдарили «Лявониху», Паганини и еще какую-то цыганщину. В целом всем понравилось, но было довольно шумно.
Поезд Минск — Мурманск идёт сорок три часа! Я как-то не придавал значения этому факту, ведь в той, будущей жизни мне доводилось совершать вояжи по сорок часов — например, на Кавказ, но… Здесь не было гаджетов, не было дошираков и растворимых пюре, и целый ассортимент сублимированной пищи и сухих завтраков. Так что подумать о досуге и питании стоило.
Да, волшебная папочка с моими записками сумасшедшего гарантировала несколько развеселых часов, но…
Но я пошел в гастроном и в «Книгарню». Всё было не так плохо — в столичном магазине имелось всё для того, чтобы обеспечить организм набором калорий, белков-жиров-углеводов и витаминов и не сдохнуть при этом от заворота кишок. Были даже сухофрукты из Средней Азии, курага там, изюм и всё такое.
А из книжек — нашел даже кое-что из Стругацких, к своему большому удивлению и радости. А еще — Шукшина, сборник рассказов, и Коваля, и Ильфа с Петровым. В общем — не удержался, затарился книжечками. Если что — будут подарки. Лучший подарок — это книга! Тут это не просто слова. За хорошее издание нынче и подраться могут!
Потому рюкзак мой оказался забит до отказа, и потяжелел на пару килограмм, да и поезд уже стоял на перроне, когда я выбежал из подземного перехода, и проводницы зябко стучали ногами об ногу и дышали паром, поджидая одиноких пассажиров.
— А я к вам! — сказал я.
— Здрасти-мордасти, — проговорила пожилая, видавшая виды женщина с ярким макияжем. — Вы — пятый человек на весь вагон. У вас верхнее, но если хотите — занимайте нижнее. Думаю, полупустые до Мурманска поедем…
Я взобрался в стылый вагон, еще не успевший хорошенько прогреться, скинул кожух и шапку, и принялся обустраивать житьё-бытьё.
Все четыре моих попутчика оказались людьми весьма серьезными. Они часто выходили курить нечто настолько мощное, что глаза резало, разговаривали хриплым шепотом и были максимально вежливыми.
Я никак не мог понять — они из сидельцев, моряков-рыбаков или золотодобытчиков? Или чего там добывают на Кольском полуострове? А может — они были всем сразу, в одном флаконе?
Но — ни одного матерного слова, никакого агрессивного поведения в свою сторону или в сторону проводниц я не видел, хотя поначалу поднапрягся, когда один из них, поджарый и крепкий седой тип с ежиком волос неопределенного цвета спросил хлеба.
Я щедро отполовинил ему от буханки ножом. Поделиться хлебом с человеком — что может быть естественнее.
— Благодарю, — сказал он.
А потом я краем уха услышал, как они просили ту самую, бывалую проводницу заварить им чайку. Та жидкость, что она пронесла в граненых стаканах с подстаканниками мимо меня была черная и густая, как дубровицкая нефть, и ложки в ней совсем не звенели, несмотря на бодрый ход поезда.
Судя по всему, мужчины чай попробовали сразу, потому что раздался еще более сиплый, чем раньше, голос:
— Однако, мать, тебя жизнь помотала!
Проводница только хмыкнула и прошествовала в свое купе походкой царственной особы.
Поезд ехал по местам примечательным. Миновали станцию Дно, где согласно официальной версии отрекся от престола последний Император. Ночью долго стояли, и из окна виднелся Господин Великий Новгород, древняя боярско-купеческая республика, которую по нынешним временам наверное пришлось бы именовать Товарищ Великий Новгород, ибо господа в семнадцатом закончились… Ну ладно — в двадцать первом, кое-где даже в двадцать втором. Утром вышел подышать никотином, который исторгали из своих прокуренных легких мои непростые попутчики, посмотрел на столицу Карелии — Петрозаводск. Хотел хоть одним глазком взглянуть на Онежское озеро, скованное льдом, но лютый мороз загнал меня в вагон.
К моему удивлению — по вагонам развозили горячие обеды! Так что мне удалось навернуть котлетку с пюрешкой и почувствовать себя счастливым.
Читал книги, играл с теми самыми непростыми мужиками в нарды, на интерес. В карты отказался — дурное это дело, в поезде в карты играть. Они меня угощали мёдом, и дали с собой — поллитровую банку. Вот уж угодили так угодили, мёд я ужас как люблю, да и девчатам гостинец будет.
Я уж потом подумал, что это они так за хлеб отдарились — не хотели оставаться должными. Хотя хлеб есть хлеб — какие уж тут долги, это ж вроде само собой разумеется?