Все, алес. Алиса готова к отъезду.
Когда самолет приземлился и мы пешочком прошли от трапа до аэропорта, было уже совсем темно, с одной стороны – редкие рыжие огоньки на горе, с другой – мрачный мрак, плотный, теплый, и где-то в нем ворочался океан, сопел и фыркал. Я села в такси, сунула в нос водителю распечатку брони с «Airbnb», машина сразу нырнула в тоннель, и уже через десять минут меня высадили не пойми где, в серой пустоте под одиноким фонарем у глухой длинной стены.
И тут же в круг неяркого света вступила высокая веретенообразная фигура. Полная женщина в трикотажных черных лосинах и растянутой, неимоверной ширины майке – Сидалия, хозяйка наших, вернее, пока только моих апартаментов. И, конечно, первое, что она спросила – почему я одна, ведь нас должно быть двое, мы и снимали студию как пара, и что случилось, и все ли у меня в порядке. Она говорила по-английски, несколько прикудахтывая, будто хлопотливая несушка. Мне не все удавалось понять в ее речи.
Успокоенная тем, что приятель мой прибудет обязательно, просто у него образовалось страшно неотложное дело и парой мы будем уже к завтрашнему вечеру, она повела меня вдоль темной стены. Оказалось, что это задняя стена дома, периодически в ней попадались двери. Сидалия довела меня до последней и отперла ее.
Внутри была та самая студия, что прельстила нас с Энди на сайте. Большая кровать, малюсенький кухонный угол, но, как говорят французы, бьен экипэ, хорошо экипированный: посудомойка и стиралка, плита с духовкой, холодильник, тостер, микроволновка. Все, что мне абсолютно не пригодится за один мой собственный и два наших общих с Энди дня. Само собой, был тут и санузел с душем, все не то чтобы крохотное, но в обтяжку. Но самое крутое, круче крутого яйца – это стена в ногах кровати. Не стена, а полное ее отсутствие. Огромная стеклянная дверь-купе от пола до потолка и от угла до угла. Если подойти вплотную, за стеклом угадывается та самая широкая терраса со столом, стульями и парой шезлонгов, на которой я собиралась пить кружками свой утренний кофе.
Хозяйка вручила мне ключи, прокудахтала, что и где находится в округе. Я ее не особо слушала – зачем, завтра сама все увижу. Потом она ушла, а я стала, как кошка, обходить по периметру свое временное пристанище.
На кухне обнаружилась бутылка красного вина, четыре небольших кругляша белого хлеба, вкусного даже на вид, и тарелка с колбасно-сырной нарезкой. Приятно, когда тебя так встречают. Не просто формально – вот вам ключ, вот вам холодильник, дальше сами, – а как гостя. Кофе был, правда, только растворимый, и сахар в маленьких пакетиках, как в кафе.
Я открыла бутылку вина, наполнила большой бокал на длинной ножке, сразу по верхнюю рисочку, чтобы потом не доливать, сгребла колбасу и хлеб и вылезла на террасу. Включать здесь свет было ни к чему, хватало того, что падало из комнаты. Не слишком яркий, приглушенный, оглушенный необъятной ночью свет дотягивался лишь до перил террасы, дальше высовывать нос не рисковал. Еще бы – за невысокой деревянной оградкой не было ничего. Мира не существовало. Был только клубящийся мрак, полный неясных шорохов и незнакомых запахов. Так бывает в лесу. Буду думать, что плыву над таинственным чернолесьем.
Я сидела там долго, слушая сложную мелодию ночной тишины, попивая сухое, самую чуточку сладковатое, с растворенным в нем солнцем вино и отламывая хрустящую корку хлеба. Потом пошла спать. Штору я задергивать не стала. Пусть, когда я проснусь, будет ослепительный день.
Бунт Алисы
Солнце сверкало так, будто пыталось прожечь мне веки. Я заворочалась в ворохе подушек и покрывал, пытаясь зарыться поглубже, спрятаться от всепроникающего света. Но тут же подумала: «Какого черта? У тебя только один день. Вставай, Алиса, тебя ждут великие дела!» И отверзла очи.
Из кровати я видела только небо – безбрежную голубизну, едва тронутую полупрозрачными облачками. В самой середине залитого голубым «экрана» торчало непонятное сооружение – высокое, черное против солнца. То ли пожарная каланча, то ли какой недострой. Скорей же на террасу!
Я окинула взглядом принадлежавший мне пейзаж и обалдела. Гора уходила вниз неспешно, некруто, и прямо подо мной был бассейн. Большой пятидесятиметровый бассейн олимпийского формата. Та хреновина, что пробудила мое любопытство, оказалась вышкой на дальнем конце этого самого бассейна. Высоченной, метров десять или двенадцать, с тремя площадками для прыжков в воду. Только никакой воды в чаше бассейна не было. Ни капли. Это был мертвый, заброшенный уже давно, не первый год, бассейн. Тумбочки для ныряния обросли кустами, а из кафельного выщербленного пола местами торчат деревца с меня ростом. Вот это да! А на сайте про эту заброшку ничего сказано не было. Ай-ай-ай…
Бригитта во мне сразу возмутилась и уже потянулась к телефону, чтобы высказать свое недовольство хозяйке: «Об этом же предупреждать надо, что вид будет хоть и в сторону океана, но вы его не увидите, зато будете любоваться развалинами неисторического прошлого!» Но Алиса тормознула ее: «Да брось ты, прикольно же, пошли позырим, че там. Часто ты по заброшенным бассейнам ползаешь?» Я натянула свои суперские джинсы с ирисами, ядерно-розовую майку, бейсболку, тенниски и, главное, очки и отчалила в свою первую экспедицию.
Я обползала и обфотографировала его весь. Я спускалась вниз в душевые и раздевалки, на заднице сползла в чашу, а потом с мелкоты на четвереньках по полукруглому спуску – на глубину. Для давней заброшки здесь было на удивление чисто. Да, борта были расписаны картинками – пловцами в ластах, рыбами, спрутами и нечитаемыми руноподобными граффити, – на дне валялись выпавшие откуда-то кирпичи, была покоцана плитка, валялся древесный мусор, но никаких битых бутылок, банок из-под пива и, извиняюсь, следов человеческой жизнедеятельности. Культурная такая заброшка. Но очень грустная.
Как-то на просторах «Ютьюба» попался мне документально-фантастический фильм «Сколько-то там лет после людей». Вот человечества уже нет, и всякая хурда человечья, родимые пятна цивилизации – дома, машины, корабли – потихоньку разрушаются. Сами собой. Природа неспешно съедает их, облизывает, откусывает, пробует и заглатывает. Вот здесь как раз так. Кусты и деревья постепенно ломают и пожирают этот бассейн. Лягушатник, где когда-то плескалась малышня, собрал лужу дождевой воды, в ней, едва шевеля хвостами, плавают тритоны среди тонких волосин водорослей. Какие-то мелкие птички возмущенно чирикают на меня из зарослей, что частой сетью оплели каменные скамейки: «Не нарушай наш покой! Прочь! Твое время истекло!»
Я залезла в будку возле вышки. Наверное, тут был пост спасателя, наблюдавшего за порядком через низкое длинное окошко. Начал накрапывать меленький дождичек. Я сидела в будке, передо мной свисала с вышки и едва покачивалась какая-то веревка. Я была последним человеком на земле. Человечество закончилось.
Сзади загрохотало-завыло. Нет, человечество пока не закончилось. С другой стороны горы была взлетно-посадочная полоса местного аэропорта, по ней с ревом несся на взлет «Боинг». Жизнь продолжалась. Я пролезла через дыру в сетчатом заборе и по тропинке под сводами «чернолесья» двинула вниз к шоссе.
Здорово будет завтра показать этот бассейн Энди. Он мог бы вставить его в какой-нибудь рассказ. Например, устроить тут тайную передачу чего-нибудь кому-нибудь. Или плохие парни соберутся в этом уединенном месте на сходку. Или запрятать тут какую-нибудь штуку, сворованную золотую статуэтку ацтеков или еще что. Или усеять дно живописно раскинувшимися трупами Люсьеновых врагов, которых тот покрошил из пулемета, залегши на верхней площадке вышки. Или вот: вертолет плохих парней врезался в эту вышку и, пылая, рухнул на замусоренное дно моего бассейна. Ну, как-то так.
Я почувствовала, что уже отношусь к этим развалинам как к своей собственности и где-то даже горжусь таким приобретением.
Шоссе лентой разматывалось под ногами. Насвистывал свой вечный шлягер ветер, вжикали мимо машины. Внизу, под заросшим колючками алоэ обрывом, по зеленому хребту океана скользил катерок, утыканный, как дикобраз иглами, высокими удочками. Впереди разворачивалась написанная сочной гуашью картина: набережная, берег из серой крупной гальки, далее среди зелени – желтый треугольник крепости, еще дальше – маяк на краю пирса, песчаный рыжий пляж и стоянка яхт. И бело-розовые домики на склонах гор, обрамляющих бухту.
Всего этого я уже насмотрелась в интернете. Все это было мне знакомо. Я возвращалась к старому приятелю, с которым давно не виделась. Ну правда, я так чувствовала.
Самолет Энди уже вылетел. Ура! Осталось ждать совсем недолго.
День был славный. Я обошла весь городок, зашла в обе церкви, заглянула в лавки и в два больших супермаркета. Зачем в таком маленьком городе два таких громадных магазина? Или это воплощение принципа свободной конкуренции? Я сделала кучу фоток и несколько послала Энди. Он их лайкнул. Я посидела на камнях, сунув ноги в воду, побросала камешки, стараясь сделать как можно больше «блинчиков». Выпила кофе в марине, слушая, как стонут и жалуются на судьбу припаркованные там кораблики. Поболтала с семейной парой из Бонна, рассказала им пару исторических анекдотов об острове. Кажется, они приняли меня за местную. Пообедала в малюсеньком баре на три столика. Заказала блюдо дня и получила огромную тарелку с местной рыбой-эшпадой и кучей разнообразного гарнира – и рис, и картошка, и батат, и еще какая-то пимпинелла (бог ее знает, что за зверь, но вкусно). И за всю эту красоту заплатила четыре с половиной евро. Да еще за один хозяин налил мне бокал прекрасного белого вина, холодного и слегка пузыристого.
Нагулявшись вусмерть и стоптав свои ноженьки по пояс, свой последний кофе я уселась пить на площади возле маленькой старой церкви в какой-то безымянной забегаловке. Внутри всего два столика, остальные вынесены на тротуар. Вокруг многолюдно. Я сидела со своим эспрессо и смотрела, как толпа мужиков-пенсионеров играет в лото. Один за складным столиком под толстым, свитым из десятка стволов деревом выкрикивал что-то монотонно, а остальные закрывали монетками и камешками цифры на своих карточках.