Только один лысый дедок не играл с ними. Он сидел с краешку и читал газету. Рядом лежала целая стопка газет и стояла крохотная, прямо-таки детская бутылочка пива.
Накрываю стол на террасе. Энди приедет, а у меня – пожалуйста! – молодое белое вино в ведерке со льдом (в хозяйстве нашлось и оно), местный мягкий сыр, ананас и прекрасная желтая слива, крупная и сладкая. Всего по восемьдесят центов за кило в местной фруктовой лавке. У нас таких цен не бывает. Еще ветчина, хлеб, мед и варенье «Волосы ангела». Я могла не купить банку с таким названием? Ясен пень, не могла. Купила. И посреди стола в высоком прозрачном стакане красный цветок алоэ, сорванный у дороги.
Затеребонькал телефон. Энди. Странно. Он не может мне звонить, он в самолете. Возможно, забыл телефон дома и его матушка собирается мне об этом сказать?
– Алло.
– Бригитта, милая, прости, у меня не получается приехать. Никак.
В груди заворочалась холодная жаба страха, заскребла склизкими лапками.
– Что случилось?
– Понимаешь, у мамы после операции разболелась нога. Мне надо прикладывать ей лед к пальцу и мазать…
Он еще что-то говорил, но у меня вроде как слух испортился – звуки слышу, а смысл не доходит. Он сидит возле матушкиного мизинца, в одной руке у него – пузырь со льдом, в другой – банка вонючей мази. Пани Тереза едва слышно стонет, стойко перенося страдания и одновременно делая себе маникюр. Чертова курица.
– Да, Энди, я понимаю. Ничего страшного, – мямлю я. – Да-да, конечно. Конечно, я прекрасно отдохну. Не беспокойся.
– Пока, милая. Целую тебя.
– С мамашей своей целуйся!
Ой.
Я быстро нажала «отбой». Черт, черт! Алису вынесло! Ее день еще не закончился! Что он подумает? Перезвонить, извиниться? И что сказать? «Это не я»?
Да ну их совсем, и Энди, и мать его Терезу. Обойдутся. И в черный список предателя. Не достанут.
Так, поужинать. Прекрасное белое вино, сыр и сливы. Отлично.
И вид на мой мертвый бассейн. Нам хорошо вместе.
А потом в городок. Я видела афишку, на урну наклеенную – сегодня дискотека в загородке возле музея сахарного тростника, будут выступать братья Пимента. Или Соуза. Не помню, не важно. Мне туда.
Оттопыримся по полной, девочки.
В городок я спускалась пешком по тропе, галсами бегущей по склону… нет, не по склону – по отвесу горы вдоль толстой зеленой трубы. Я эту трубу сначала и тропинку потом еще днем приметила. Но тогда подниматься там не стала, уже тяжко было, по шоссе кругом прошла. Зато теперь нам черт не брат. Вниз – не вверх. Включила фонарик на телефоне и поскакала.
Дискотека мне сперва не особо понравилась. Унылая какая-то. Хотелось звона и треска, чтобы всполохи света в темноте, лучи вперекрест, музыка настолько громкая, что ни говорить, ни думать невозможно. Толпа народа, не протиснуться. Как в метро в час пик. Пару раз я бывала на таких в Берлине. От мощного навязчивого ритма вибрирует все вокруг – танцпол, стакан коктейля в руке, сама начинаешь вибрировать. И в голове ни одной мысли, только «умца-умца» в такт с грохотом музыки. А здесь было совсем не то. Нет, музыка орала, как положено, братья старались вовсю. В полном мраке два-три луча сиреневого света метались по открытой площадке, на которой поплясывали человек семь. С одного края стояла куча столиков. И там все, абсолютно все места были заняты.
Здесь, по-моему, собрался весь город. И отнюдь не только молодежь. Вон утрешние, игравшие в лото мужички, я уже узнаю многих. Сейчас они со своими тетками. Все пьют кофеек или пиво из малюсеньких пузырьков, не затрудняясь стаканами. Переговариваются, то есть перекрикиваются через столы, отчаянно жестикулируя, будто ругаются. Вот так собрались все вместе, расселись чинно за столами, и давай радостно лаяться.
В самом неосвещенном углу площадки стойка, явно сколоченная на один вечер, нестроганые доски обтянуты строительной зеленой сеткой, сверху пришпилены афишки братьев Менезеш. Во, Менезеш, а вовсе не Пимента или как там еще. За стойкой два приплясывающих бармена, одинаковые, как пупсы на прилавке – черные волосы коротко стрижены, зачесаны назад, виски практически выбриты, аккуратные бородки. Симпатичные такие мальчики, ухоженные, следят за собой. Они деревянными пестиками толкут что-то оранжевое в стеклянных кувшинах и болтают с теми, кто сидит перед стойкой.
Здесь явно все друг друга знают, как в маленькой деревне. Я в нашем доме в лицо знаю человек десять, так, чтоб здороваться – от силы пять, а поговорить о погоде – только консьержка фрау Мюллер.
– Приветик! – улыбаясь, ввинчиваюсь в толпящихся у стойки.
Слава богу, почти все молодые по-английски шарят. Со стариками вот не поговоришь. Когда в лавке сливу покупала, пришлось на пальцах объясняться, хозяйка ни бе, ни ме, ни по-английски, ни тем более по-немецки. А я, уж извиняйте, нау фала португеш.
– Что это такое? – пальцем тычу в кувшин.
– Понша, – говорят.
Понша, понша… А, пунш! Понятно. Ну, пунш так пунш. Давайте, говорю, мне этого вашего пунша. Какого? Того или этого? Да любого. Сначала того, а потом этого.
С пунша – кисло-сладкого, мутного от мятых лимонов и апельсинов и довольно крепкого (они его на местном роме бодяжат) – я повеселела. Втянулась в какую-то беседу, потом пошла плясать.
Потом пила ром уже без апельсинов, зато с соотечественниками. Парень с девушкой из Берлина. Нет, не туристы. Гиды. Приезжают сюда и от местной гостиницы водят туриков по горным маршрутам или на великах с ними ездят. Им здесь нравится. Деньги невеликие – так и работа не в шахте. Не работа, а прогулка. Вечная прогулка. Хеппенинг. Собираются по осени в Мексику податься за тем же самым, гидами. Пока маршруты изучают. Клево.
Уже за полночь, дискотека не кончается, а я чего-то подустала. И напитки уже в меня не лезут, из ушей скоро польются. И равновесие утратилось частично. Чувствую, пора принять горизонталь.
Та-а-ак, а как до дома-то добраться? По тропе я на гору не влезу, да, пожалуй, в темноте и не найду, где она начинается. Пешком по шоссе шкандыбать не хочу. Пойду на стоянку такси, пусть довезут меня, болезную, до кроватки.
Но сначала на бережке у океана посидеть. Вот тут, прямо на камешках. Или даже полежать. Хорошо как… Рядышком волны шепеляво шепчут что-то. Дальше обрыв, чернота, там ничего нет. По черному «ничему» вдали ползет какой-то светящийся краб – наверное, корабль заблудился в пустоте. Над головой тоже черно. И, подслеповато помаргивая, качаются звезды. Толстые, разъевшиеся, масляно посверкивают. Укачивают меня. У, набралась ты, подруга, смотри не усни тут! Начнется прилив, слизнет соленым языком тихонечко – очнешься посреди океана в компании медуз. Пора отползать в сторону дома.
Я притащилась на площадь у главной церкви. Там стоянка такси. Целый день здесь гужевались возле своих желтых машин таксисты, зазывали туристов прокатиться, предлагая им все блага мира, низкие цены и экскурсионные туры в любую точку острова с посещением смотровых площадок. Сейчас ни одной машины не было. Площадь пуста. И что делать?.. Ладно, погуляю пока, мозги проветрю. Таксисты тоже, наверное, на дискотеке сидят. Вот закончится – может, приедут.
Я пошла и вышла к другой церковке, маленькой. Была открыта безымянная забегаловка. Счастье. Уселась с чашкой эспрессо. Они тут говорят «бика», я уже выучила: «Ума бика, пор фавор». Скукожилась под фонарем, в кондицию прихожу.
Вдруг треск мотоциклетный. Выруливает сюда парень на мотоцикле, и – прямо мимо моего столика, чуть ногу мне не отдавил. Поворачивает в проулок между забегаловкой и соседним домом, тормозит, обдав меня бензиновым перегаром. Байк такой красивый, стройный. Сразу видно, что самец – «BMW», красавчик. И парень такой ничего. Невысокий, но подтянутый. Куртку кожаную скинул. Бицепсы под рукавами футболки рельефные, хоть и не здоровенные, как у культуристов, протеинами накачанных. И живот не выпирает. На башке шлем, что под ним – не видать.
Что-то я тут на мужиков засматриваться стала. У тех бороды, понимаешь, только что из барбершопа, у этого брюха нет, достижение великое. Вот когда я с Энди по улице иду, я вообще никаких мужиков кругом не вижу.
Энди? Кто это – Энди? Не знаю, не помню, уберись от меня.
Парень шлем снял, к коню своему его приторочил и ко мне повернулся. Да это и не парень вовсе. Это тот дедок лысый, который газеты читал, пока остальные пенсионеры бочонками лото забавлялись. Ну, не дедок на самом деле. Мужик лет так пятидесяти с гаком, ну, может, шестидесяти – темновато тут, не определишь. Скорее, папаша, если с моей колокольни смотреть, а не дедок. Он так пристально на меня посмотрел и кивнул. Мне. А больше некому, я одна на улице сижу. Там, в зале, у стойки еще человека три стоят, вечный футбол по телику смотрят, базарят вполголоса. А на улице только я. Значит, кивнул мне. Узнал, что ли? Ну и я ему ручкой так слегка, приветственно.
Он в забегаловку зашел, побалакал там по-быстрому и вышел с двумя мальками пива. И ко мне подсел.
– Не против, если я присяду, фройляйн?
Даже то, что я немка, знает. Откуда? По-немецки у него чисто выходит. Но какой-то акцент все-таки есть. Так пани Тереза говорит. Вот у Энди никакого акцента, он же с детства в Германии, а у мамаши его остался…
Брысь, брысь оба от меня!
Может, и этот мужик поляк? Хотя с виду чистокровный португалец. Вон темный какой. Или это загар перманентный?
– Пожалуйста.
– Пива не желаете? – протягивает он мне один малек.
Я уже чего только сегодня не пила. Вот пива и не пила.
– Давайте.
Пиво оказалось пустое. Но холодное, и это его скрашивало.
– Меня зовут Гонзу. А вас, фройляйн?
Ну, понеслась! Ля-ля-ля, фа-фа-фа, пули в уши одинокой туристке будем заливать. Хотя почему бы и нет. Такси разъехались, домой я не попадаю, хмель из меня выветрился частично – чего бы и не поболтать. Веселее, чем одной тут сидеть.
– Алиса. Меня зовут Алиса.