Болтали мы долго. Пузырьков пива опрокинули немало, и как-то получилось, что я больше. Гонзу рассказывал мне байки из своей жизни. Что он здесь, на этом острове, родился и вырос. Ходил матросом на чартере в Гамбург – отсюда немецкий, – ловил рыбу в Панаме и Калифорнии. И однажды его зацепило тралом и поволокло на глубину. Как страшно давило голову и жгло в груди, пока он резал ножом – хорошо, что нож всегда носил на поясе – сеть, спутавшую ему ноги. Как вынырнул из глубины, уже фактически задохнувшись, как, хвала богам, его сразу вытащили на палубу, выкашливающего из легких соленую воду, подкрашенную кровью. Его все поздравляли, даже кэп, ведь, считай, он заново родился, и напоследок оштрафовали на стоимость ремонта изрезанного им трала.
Он много чего мне рассказывал – и про европейские города, и про американские порты, и про Кейптаун, где он прожил не один год. И все это красочно, очень картинно. И все время мне казалось, что он привирает. Я поведала ему, что живу в Нюрнберге, работаю официанткой в нашем Выставочном центре. Люблю дискотеки, ходим с девчонками туда каждые выходные. А чего еще надо? Книги читать не люблю, нудятина. Ну, если только детективы, когда в метро еду, да и то лучше музыку в уши воткнуть, «Раммштайн» или «Батюшку». Да, люблю рок, и чтоб потяжелее.
Доболтались мы до того, что хозяин кабачка начал закрываться. Второй час ночи. Все посетители разошлись, дядька вымыл стаканы, подмел пол и подсел к нам. Его зовут Луиш. Вот, я уже знаю в этом городе четырех человек. Можно сказать, у меня образовался круг знакомств. Мы посидели уже втроем, перешли на «ты», Гонзу угостил и Луиша бутыльком пива. Потом заплатил за всех (никаких пополам) и предложил подбросить меня наконец до дома.
Мы оседлали «BMW» и полетели. Я сидела за спиной Гонзу, крепко обнимая его руками за пояс, боялась свалиться – никогда в жизни не ездила на мотоцикле. Свой шлем он отдал мне, сквозь темное стекло я почти ничего не видела, только огни фонарей проносились мимо. На поворотах мотоцикл ложился набок, я еще крепче вцеплялась в сидящего передо мной мужика, стискивала его руками что есть мочи. Страшно.
Когда он высадил меня у двери, спросил:
– Я оставлю тебе свой номер телефона?
Я вытащила свой телефон, попыталась потыкать пальцем. Смешно. Ничего не получалось. Пьяный палец не попадал куда надо.
– Скажи свой номер, я наберу.
Я сказала, он набрал, мой телефон зазвонил. Отбой. Все, телефонами обменялись. Теперь точно отбой!
Едва захлопнув за собой дверь, я уснула. И в кровать рухнула, уже спя.
Прекрасная Купальщица
Солнце давило тяжелой горячей лапой мне на затылок. Я заворочалась, открыв один глаз этому мутному миру. Черт, рано еще совсем, доспать бы. Но организм сопротивлялся, в голове колотили в бубен, желудок плавал в невесомости, извиваясь в попытках вернуться на привычное место, во рту кошки нагадили. Доспишь тут.
Сползаю с кровати. Даже не разделась вчера. Оставляя позади себя дорожку из шмоток, ползу в душ. Нет, сначала напиться воды. Прямо из крана в кухне. Струя в ладони. Супер. Холодная, вкусная. Аква вита.
В поле зрения попадает вчерашняя полбутылка белого вина. Может, пару глотков? Говорят, с похмела самое верное средство. Представила, как пью прямо из горла – бе-е, гадость, чуть не стошнило.
В душ! Сама под холодную струю, а бо́шку – под горячую, кипяточку на затылок – сосуды скукоженные расправить. Вроде жива.
Теперь кофе. Жаль, растворимый. Побольше сыпь в кружку, не жалей, и сахара три пакетика. Горько-сладкая, обжигающая рот бурда – последний аккорд в симфонии «Утро после вчера».
Свитер натянуть «сислеевский» (холодно еще) – и на террасу, сжимая кружку двумя руками, как штурвал самолета, который вынесет меня из турбулентного потока похмелья на чистый простор.
В доступном моему взору пейзаже что-то изменилось. У дальней стенки бассейна на самой «глубине» под вышкой кто-то был. Я прищурилась на солнце. Там кто-то сидел. Вроде бы человек. Чего это он там? Я маленькими глоточками хлебала свой кофе и смотрела на человека. Волосы длинные, свисают светлыми прядями, лица не видно, но, наверное, женщина. Сидит, не шевелится.
Я, не выпуская свою спасательную кружку из рук, вышла из квартиры и спустилась по тропинке сквозь заросли к чаше бассейна. Она была все еще там, сидела, опершись спиной на стену, одна нога вытянута, вторая согнута, на колено опирается локоть, голова опущена, светлые длинные волосы падают на грудь. И голубой купальник.
Аккуратно – кофе бы не разлить – по стеночке спускаюсь на «глубину». Подхожу. Трогаю женщину за плечо. Оно холодное, бретелька купальника влажная. От моего прикосновения она заваливается на бок, волосы откидываются, открывая лицо.
Иссиня-белое. С бесцветными тонкими губами. С голубыми яркими глазами. Мертвыми.
Где-то в глубине мозга, у самого затылка, я знала, что она мертва. Знала, еще глядя с террасы. Поэтому сейчас уже не испугалась, не вздрогнула.
Я вытащила телефон из заднего кармана левой рукой, большим пальцем ткнула в кнопку вроде бы экстренного вызова, приложила его к уху. В правой я по-прежнему держала свою кружку.
– Алло.
Мне ответил мужской голос.
– Я тут девушку нашла. Мертвую. В бассейне.
– Она что, утонула?
– Ну, это вряд ли. Это пустой бассейн, заброшенный. На горе. С вышкой.
– Алиса, с тобой все в порядке?
Надо же, местная полиция по имени ко мне обращается. Я уставилась на экран. На нем был неизвестный номер, не экстренный. Куда это я позвонила? Кому?
– Кто это?
– Это Гонзу. Алиса, ты не шутишь?
Господи, это тот мужик вчерашний. А почему это я ему звоню? Я еще раз посмотрела на экран телефона. А! Он же вчера мне свой номер оставил. Последний входящий. Это я в него пальцем попала, а не в экстренный. Когда уж пользоваться техникой научусь, деревенщина сиволапая!
– Какие тут шутки, – говорю. – У меня под балконом заброшенный бассейн, в нем девушка мертвая. Я думала, в полицию звоню, промахнулась просто. Извини. Сейчас буду им звонить. Пока.
А он мне:
– Не надо в полицию. Я сейчас приеду и полицейских привезу. Ты можешь там подождать?
– С ней подождать?.. Могу…
Я стояла с кружкой остывающего, омерзительно-сладкого кофе в руке. У меня под ногами в тени, падающей от высокой стенки бассейна, лежало мертвое тело. Прекрасное начало нового дня.
Вот у Энди в одном из рассказов этот его Люсьен-Маугли приезжает на островок, затерянный в шведских фиордах. Зачем, я не помню. На острове живет семейка какого-то спятившего антиквара. А, вспомнила, тот хотел найти покупателя на кинжал-мизерикорд XII века, и кроме как у Люсьена, спросить совета не у кого было. И вот туманным стылым утром утлый челн высаживает Люсьена на этом богом забытом островке. Тот идет по доскам причала, они жалобно стонут у него под ногами. Он ступает на тропку меж мокрых кустов, делает буквально пару шагов по волглой траве и натыкается на обнаженное девичье тело, заколотое тем самым мизерикордом. Там потом еще много чего было наворочено, одной девицей дело не обошлось. Но все действие разворачивалось или под пеленой моросящего, вгоняющего в тоску дождя, или в мокрой вате тумана. Это очень логично с точки зрения жанра.
А у меня безоблачное небо, синь-синева, даже воздух кажется голубоватым. И купальник покойницы тоже голубой, слегка серебрящийся, с рисунком рыбьей чешуи.
Мне вдруг стало жаль ее, эту прекрасную покойницу. Она сидела так изящно, будто кто-то усадил ее в студии для фотосессии, а я завалила ее, как куль. Я поставила изрядно надоевшую мне кружку на дно бассейна и двумя руками усадила мертвую девушку как прежде, с одной рукой на колене. Только волосы ее я заправила назад за плечи, открыв ей лицо. Волосы тоже, как и купальник, были влажными. От росы? Или она купалась ночью? Где? Не здесь же. И кто принес ее сюда? Или она сама пришла сюда и уже тут умерла?
Неожиданно для себя я вытащила опять свой телефон и сфотографировала ее. И тут же мне стало стыдно перед ней – я вторглась в чужую смерть. Я даже хотела удалить фотку сразу, но не удалила. Мы теперь все такие, камера телефона – наше продолжение, как продолжение руки или мысли. Стоит увидеть что-то необычное – мы сразу хватаем смартфоны и начинаем снимать. Летящее прямо в лоб торнадо, горящий на автостраде автомобиль, перееханное, перепаханное электричкой тело. Раса очевидцев, честное слово. Свидетелей.
Когда приехала полиция, я сидела на дне бассейна рядом с мертвой купальщицей и допивала свой заледеневший кофе.
Копошение копов вокруг мертвого тела, расспросы… Не ее, конечно, а меня расспрашивали: кто такая, где живу, как обнаружила, еще чего вокруг видала не видала. Это когда мы уже ко мне в студию поднялись. Протокол, то, се. Комиссар или инспектор, не знаю – Гонзу его Алипиу называл, здоровый такой, как медведь, – все спрашивал и спрашивал, писал от руки на бланке: «Бригитта Штаубе… Нюрнберг… улица… дом… цель визита…» Гонзу переводил мне на немецкий. Еще девушка была, маленького росточка, голосок писклявый, кнопка настоящая, тоже в форме. Она по-быстрому все мое хозяйство осмотрела, шмотки перетрогала. Ну понятно, я первый подозреваемый, может, это я несчастную уконтрапупила, в бассейн оттащила и давай в полицию названивать. Опять же, не новый сюжет.
В Эндином детективе было такое. Один чувачок деревенский подругу свою убил по случайности – передушил лишку во время утех сексуальных, – задергался, ну и пристроил ее в соседскую лодку и по морю без весел отправил. Плыви, печальный челн погребальный… Выждал день и в участок позвонил, дескать, возлюбленная на звонки не отвечает, дверь не открывает, беспокоится он. Но Люсьен как в дом к нему явился, сразу скумекал, что тот и есть убивец. Все у мужика как положено, никаких чужих трусов и лифчиков из буфетов не выглядывает. А вот в кухне, с бочку так, на полочке в стакане – завялившийся букетик полевых цветуек. Ну не будет взрослый дядя сам себе букетики в лугах собирать. Ясное дело, партнерша его поставила для украшения быта. Он все зачистил, а про цветочки забыл. И попался.