ежаку Замшелова, и когда мы с Михаилом и присоединившийся к нам Гуляев приблизились к нему, обнаружили, что Валерий убит.
Айнур по‐турецки обратилась к Аджару и Турану. Усатый‐носатый с круглым жирным лицом Башкурт что‐то, удивившись, воскликнул, и молодая турчанка перевела:
— Убит?! Откуда вы знаете, что он убит?
Я переглянулся с Бурмистровым, и он едва заметно кивнул мне, давая понять, что можно при своем ответе турецкому полицейскому сослаться на него.
— Михаил обнаружил у Замшелова рядом с ключицей след от укола и капельку выступившей крови, — пояснил я. — Он предположил, что Валерию сделали смертельную инъекцию.
После перевода моего ответа в разговор вступил лысоватый Улуч Туран:
— А вы не видели, чтобы кто‐нибудь подходил к Валерию Замшелову?
— Нет, не видел. Хотя подойти к нему мог кто угодно — Валерий лежал под зонтиком на самом бойком месте, и основная масса отдыхающих как раз проходила мимо того места, где расположился Замшелов, — ответил я через переводчика.
Гуляев и Бурмистров подтвердили мои слова и на тот же вопрос ответили так же отрицательно.
В этот момент Мехмет с ресепшен внес в кабинет чайник с чаем и небольшие прозрачные стаканчики, по форме напоминающие изящные тюльпаны. Ни мне, ни Гуляеву, ни Бурмистрову чай не предложили, переводчица и консул от него отказались, а полицейские, разлив янтарный напиток в миниатюрные стаканчики, принялись его с видимым удовольствием пить. Мехмет быстро покинул кабинет, и наша беседа продолжилась.
— Я бы хотел, чтобы вы, — устами переводчицы заговорил Башкурт Аджар, — проехали вместе с нами в полицейский участок и пожили несколько дней там.
Для нас троих это заявление было неожиданностью, и мы недоуменно переглянулись.
— А с какой это стати? — выражая наше общее мнение, спросил Бурмистров. — Вы что, хотите нас арестовать?
Толстый Аджар покачал головой и заявил:
— Нет, что вы! Вас никто ни в чем не подозревает. Вам будут обеспечены комфортные условия, насколько это возможно в полиции, и находиться у нас вы будете в целях вашей же безопасности.
— А с чего вы взяли, что нам угрожает опасность? — с деланым удивлением спросил майор, явно ведя какую‐то свою, одному ему понятную игру. Ведь то, что нам действительно угрожает смертельная опасность, он отлично знал, а вот почему отрицал это, мне было непонятно.
Выслушав перевод Айнур, Башкурт Аджар, сложив на объемном животе руки, с понимающим видом покивал, потом, указав на меня, заявил:
— Ваш товарищ во время предыдущей беседы с ним сказал, что погибают здесь исключительно русские люди, прилетевшие в один и тот же день самолетом из Москвы, и что все произошедшие здесь смерти — на самом деле убийства, замаскированные под несчастные случаи. Эту версию мы взяли за основу и стали работать по ней. Обследовали в прибрежной полосе дно и действительно обнаружили веревку, с помощью которой, надо полагать, утопили Леонида Люстрина. Кроме того, экспертиза установила, что девушку в баре «Манеж», Марию Лебедеву, отравили ядом. Дальнейшее следствие показало, что Галина Студенцова также была убита. Ее парализовали с помощью электрошокера, затем утопили в ванне, в которую позже бросили фен, инсценировав таким образом несчастный случай. С Яриловой дело обстоит иначе. Если до этого момента преступник пытался выдать убийства за несчастные случаи, то ее убил открыто и жестоко, а вину за преступление попытался свалить на Замшелова, который тоже был убит, по всей видимости, тем способом, что вы здесь уже описали. Действует здесь явно человек неглупый, хитрый, изворотливый и неуловимый. Все жертвы убийцы, за исключением Лебедевой Марии, из одной группы — вашей. Но то, что девушку отравили в баре, где присутствовали вы, наводит на мысль: Лебедеву убили по ошибке, а жертвой преступника должен был стать кто‐то из вас. Из вышесказанного следует, что все оставшиеся в живых члены вашей группы находятся в смертельной опасности, поэтому я бы и хотел разместить вас, включая Алину Милушеву, в полицейском участке, чтобы исключить дальнейшие убийства. Вы побудете у нас несколько дней до окончания срока вашего тура, а потом мы вас проводим в аэропорт и отправим в Россию. Разумеется, тех, кто непричастен к убийствам. Преступник же, если мы такого выявим, будет арестован и останется в Турции.
Майор осуждающе посмотрел на меня.
— Ну, кто же тебя за язык тянул, Игорь? — промолвил он недовольно. — Я ведь тебе говорил: обращаться в иностранную полицию не стоит. Попадем, к чертовой матери, за решетку и в жизни отсюда не выберемся.
— Я представляю интересы российских граждан в Турции, — вмешался в разговор консул, — и гарантирую вам неукоснительное соблюдение турецкими властями всех международных конвенций и соблюдение законов.
— Да ладно, гарантирует он! — не на шутку раскипятившись, махнул обеими руками в сторону Владимира Алексеевича Бурмистров. — Знаем мы эти законы и как их соблюдают. Сам в полиции работаю. — Он повернулся и в упор посмотрел на Башкурта Аджара: — Я отказываюсь ехать с вами в полицию. Если я туда поеду, то вы меня отвезете только силой, и в качестве арестованного, но тогда я за незаконный и необоснованный арест или задержание, в зависимости от того, как вы будете квалифицировать мой статус при содержании в камере полицейского участка, подам на вас иск в международный суд. Заставлю выплатить компенсацию за моральный ущерб, а также материальный за не использованные мною дни отпуска, которые я вместо моря проведу у вас на нарах. И они, — он ткнул поочередно в меня и в Гуляева пальцем, — напишут то же самое… А вы, уважаемый господин консул, — обращаясь уже к Владимиру Алексеевичу и при этом распаляясь все больше и больше, добавил он, — обязаны и будете защищать интересы российских граждан, не позволяя ни за что ни про что хватать их и сажать в кутузку.
Не могу сказать, что гневная речь, переведенная Айнур на турецкий язык, произвела на полицейского сильное впечатление, хотя, признаться, несмотря на работающий в кабинете кондиционер, он вспотел, но, думаю, не от волнения из‐за слов российского майора, а из‐за выпитого горячего чая. Башкурт Аджар посидел немного, подумал, затем вынес на турецком языке свой вердикт, который огласила на русском Айнур.
— В общем, так, господа россияне! — невольно подражая интонациям турецкого полицейского, проговорила переводчица. — Господин Аджар не может настаивать на вашей поездке в полицейский участок. Он хотел вам предоставить убежище и защиту от убийцы, но вы отказались. Тем не менее он не имеет права бросить вас в опасности, и поэтому рядом с вами будет все время находиться один полицейский. Куда бы вы ни пошли, ставьте его в известность, и он всегда будет пребывать поблизости от вас. Кроме того, полицейские будут дежурить всю ночь в холле отеля и на вашем этаже, но вам не следует выходить из своих номеров позже одиннадцати часов. Вы согласны с таким решением господина офицера? — спросила переводчица и последовательно посмотрела на нас троих.
— Согласен! — с готовностью подтвердил Бурмистров.
И Гуляев в знак согласия кивнул. В душе я был не согласен. Признаться, я бы с удовольствием провел оставшиеся дни в безопасности в полицейском участке и сразу оттуда поехал бы в аэропорт, чем оставался бы в отеле, рискуя в ближайшее время оказаться, как Буренина, Люстрин, Лебедева, Студенцова, Ярилова и Замшелов, в морге. Но выставлять себя трусом в присутствии Бурмистрова и Гуляева не стал, поэтому твердо ответил:
— Согласен.
— Вы, господин консул? — уставилась Айнур на Владимира Алексеевича.
— Ну что же, — пожал тот плечами. — Господин полицейский принял соломоново решение. Пусть будет так, если господа Бурмистров, Гладышев и Гуляев желают остаться в отеле. — Он перекинулся несколькими словами по‐турецки с Аджаром, затем снова обратился к нам: — Вы можете быть свободны, господин полицейский желает поговорить еще с Алиной Милушевой, а потом вас познакомят с полицейским, который будет выполнять при вас обязанности охранника.
— Только попрошу вас, Владимир Алексеевич, — произнес я, поднимаясь, — у Алины, сами понимаете, горе, поэтому…
— Я все понимаю, — перебил меня консул. — Не беспокойтесь.
Кланяться мы не стали, просто попрощались со всеми присутствующими и втроем вышли из кабинета.
Поднявшись на пятый этаж, разошлись по своим номерам. Я принял душ, включил кондиционер, телевизор и лег на кровать. Примерно через час пришла после беседы с полицейскими Алина. Ее сопровождал Мехмет. По распоряжению Башкурта Аджара Милушеву переселяли в соседний освободившийся номер. Кстати, насчет освободившихся номеров — их становилось все больше и больше. Многие постояльцы «Чок Яша» спешно разъезжались, а на их места прибывать новые туристы не спешили. Весть о том, что в отеле орудует маньяк‐убийца, распространилась не только по всему турецкому побережью, но благодаря Интернету и по всему миру.
Мехмет помог Алине перенести ее вещи в выделенный ей номер, таким образом мы вчетвером оказались изолированными друг от друга. Очевидно, по мнению полицейских, при таком раскладе у убийцы окажется меньше шансов добраться до кого‐то из нас, либо, если преступник затесался в нашей поредевшей группе, ему труднее будет творить свои черные дела.
На пятом этаже в конце коридора у двери с той самой портьерой, за которой, по нашему предположению, мог прятаться преступник, убивший Ярилову, выставили еще один полицейский пост — там поставили кресло и журнальный столик. Полицейский — невысокий, сухощавый, верткий, с плутоватым лицом мужчина лет сорока — прошелся по нашим номерам, представился Айдыном и сообщил (он немного говорил по‐русски), что со всеми вопросами можно обращаться к нему. Если мы куда‐то уходим, то тоже необходимо ставить его в известность. Ночью никому из нас выходить из номера не разрешается.
Гора
После обеда я все же, с разрешения Айдына, сходил на море искупаться. Труп Замшелова, разумеется, уже убрали, пляж был почти пустой. И на нем тоже дежурил расположившийся под зонтиком полицейский. Ни с Алиной, ни с Гуляевым, ни с Бурмистровым я не встречался и не разговаривал. После ужина вернулся в свой номер, посмотрел телевизор и часов в двенадцать завалился спать. Однако сон мой оказался недолгим. Примерно около трех часов ночи зазвонил мой мобильный телефон. Не включая света, я взял его с тумбочки, нажал кнопку соединения и приложил телефон к уху. Звонил мужчина, и я не сразу понял, кто именно, тем более что он говорил приглушенным голосом, явно не желая, чтобы его кто‐то услышал.