– Ещё один миф. Насчет опытности. Вы почитайте, информация есть в открытом доступе. Тройка за плечами – только у Онищенко. Ну, и у Лыкова – четвёрка участие, двойка руководство.
– Минуточку, – взмолилась Вероника. – Объясните, пожалуйста! Все эти ваши тройки, четвёрки – что они означают?
– Это категории сложности, которые присваиваются маршрутам. Зависят от протяженности, рельефа, других факторов. И для того, чтобы маршрутно-квалификационная комиссия, МКК, выпустила группу, необходимо, чтобы у всех участников был нужный уровень подготовки. Например, чтобы тебя взяли в двойку, ты должен пройти единичку. Чтобы взяли в тройку, должен пройти двойку. И так далее. К руководителю группы требования ещё более высокие. Лыковский поход – третья категория, всего их шесть. И перед тем, как вести группу, Лыков сначала должен был сам сходить в четвёрку, плюс иметь опыт руководства двойкой.
– А у него этого опыта не было? – удивилась Вероника.
– Был, а как же. Иначе кто бы его выпустил?
– Но вы говорите, что…
– Так я не о Лыкове говорю! Я говорю, что более-менее серьёзный опыт был только у него и Онищенко. У него – четвёрка, у неё – тройка. Вот и всё, остальные – двойки. Маврин и Раевская – вообще единички.
– А это как? – не понял Саша. – Вы же сказали, без двойки в тройку нельзя?
– Можно, но только части группы. Тридцать процентов состава могут иметь опыт предыдущей категории, это допустимо. То есть, если в группе девять человек, можно взять двоих условных новичков.
– То есть, получается, Лыков ничего не нарушил?
– Формально – нет. Но у него всё было по минимуму, понимаете? Едва-едва, только бы пролезть, только бы выпустили! А маршрут – не по минимуму, хотя и не самый сложный. Так, средняя троечка. Если бы я их выпускал, срезал бы все радиалки на вершины. Потому как опыта мало, им бы остальное пройти.
– Но я читала, что… – начала Вероника.
– Дорогая вы моя. – Турист в один глоток прикончил пиво и отодвинул от себя кружку. – То, что вы читали, основано не на рассказах самих лыковцев – которые, по сути, и рассказать-то ничего не успели, – а на материалах следствия. На показаниях свидетелей. А свидетели у нас – кто? Правильно! Тот, кто согласовывал поход. Выпускал группу, подписывал маршрут: Быстрицкий и иже с ним. То есть, люди, которым этими показаниями надо было сделать – что?
– Жопу прикрыть, – мрачно буркнул Саша.
– Именно! – турист поднял палец. – В корень зрите, молодой человек. Быстрицкого, как председателя турклуба, запросто могли турнуть из института, который оплачивал спасработы. Вы представляете, какие это деньги? Найти, откопать, вывезти погибших? Там вертолёты использовались! А члены МКК, подписавшие маршрутку, несли ответственность вплоть до уголовной. Естественно, все эти разрешальщики в один голос пели: опытные! Подготовленные! Супертуристы, мегагруппа! А ребята из турклуба им подпевали, потому как лыковцев не вернёшь, а МКК – свои, туристы, не сажать же их. Тем более, что формально и в самом деле придраться не к чему. А по факту что мы видим? Вместо так называемой опытности?
– Что? – Вероника всё больше хмурилась.
– Бардак! Вот что. Вы почитайте дневники лыковцев, сами всё поймёте. «Вышли сегодня поздновато, только в одиннадцать…» В одиннадцать! Это где такое видано, вообще? В санатории для инвалидов умственного труда? Зимой световой день – до пяти, в шестом часу уже темнеет. А ведь надо ещё палатку поставить, костер сообразить, ужин приготовить. Нормальные люди поднимаются затемно, чтобы к восьми, с рассветом, выходить. А не валяют дурака до полуночи, с песнями и байками, а потом полдня раскачиваются. Шли еле-еле, чуть ли не тропить учились на ходу. На привалах сидели больше, чем надо, переходы делали разной длины: то «работаем!», то «сдохли, отдохнём». На этих дерганьях теряли очень много сил. Два дня прошло прежде, чем Лыков сообразил, что Маврина надо разгрузить! Это вам пример так называемой опытности руководителя группы. Снаряжение дома не проверили, крепления у лыж то и дело ломались. Нужно переставлять, это тоже время. Должно было идти в поход двенадцать человек, вышло девять. Это не столь важно, но получилось, что отвалились как раз самые опытные. Тройки за плечами – только у Лыкова и Онищенко, остальные, по сути, новички. Группа не схожена, друг друга почти не знают. Часто останавливаются – то фотографируются, то ещё какая ерунда: «Ой, смотрите, что я нашла!». И все бегут смотреть. Детский сад! К вечеру и прошли всего ничего, и сил уже нет. Из-за усталости ставятся долго, а утром подняться не могут. Лыков на нервах – так они маршрут не пройдут … В общем, я вам так скажу: у них не было шансов пройти. Ни единого. Энтузиазм – дело хорошее, но на нём одном далеко не уедешь. Главное в туризме, если это не пикник на пляже, правильная организация. Дисциплина, которой у лыковцев не было в помине. Всё, что было, молодой задор, да вера в себя. Море по колено, что нам та гора! А горы такого отношения не прощают. Не сошла бы доска, случилось бы что-то ещё. Скорее всего, конечно, не с таким трагичным результатом, но поход как таковой был обречён с самого начала. У Лыкова был единственный шанс спасти группу – после первых же дней, когда стало ясно, что не тянут, повернуть назад. Но он этого не сделал. Вряд ли из самонадеянности, парень-то хороший. Скорее по неопытности… Но тут уж, что называется, бог судья.
048. Прошлое. 2 февраля 1988 года
Сбывались худшие прогнозы. Снегопад усиливался.
Ребят, оставшихся позади, Олег перестал видеть уже через несколько минут, а теперь и холмы вдали едва виднелись. Казалось, что с каждым шагом они не приближаются, а удаляются.
Олег знал, что так бывает. От усталости, при плохой видимости бывает ещё и не то. Он толкал вперёд лыжи, одну за другой. Он не знал, сколько времени прошло. Несколько раз взглядывал на циферблат ручных часов, подарок родителей в честь поступления в вуз, и тут же забывал, что видел на циферблате. И что собирался увидеть, зачем вообще смотрел на часы.
Времени как будто не осталось вовсе. Не осталось ничего, кроме белой пелены вокруг. Очертаний холмов на горизонте. Скрипа снега под лыжами…
Верёвка, обвязанная вокруг его пояса, тянулась к волокуше за спиной. С каждым шагом он ощущал её натяжение. Шаг – рывок. Шаг – рывок. Как будто сердце бьётся. Пульсирует нить, связывающая его и Нину.
В какой-то момент Олег поймал себя на том, что не чувствует правую кисть.
Чёрт, плохо! Нельзя упускать такие вещи. Нельзя позволить себе обморозиться. Нельзя раскисать! Сколько времени? Он даже не знает, сколько времени… Олег посмотрел на часы. И снова забыл, для чего на них смотрит.
Не останавливаясь, принялся крутить замёрзшей рукой. Отвлёкся. И не сразу увидел его.
Показалось? Нет, не показалось! Олег отчётливо видел вдали фигуру человека.
Вскинул над головой палки. Закричал:
– Э-э-э-й! Стойте! Помогите!
На таком расстоянии он не понимал, удаляется человек от него или приближается. И уж тем более не понимал, откуда человек взялся посреди белого безмолвия. Это было неважно. Важно то, что он не один! Больше – не один.
– Помогите! Здесь пострадавший!
Олег понял, что почти бежит. Откуда только силы взялись.
Они с человеком сближались. Быстро, человек тоже ехал на лыжах. Скоро Олег уже мог рассмотреть его меховую шапку. Расшитую узорами доху, нож и топорик у пояса. Морщинистое лицо…
По спине пробежал холодок. Олег узнал этого человека.
049. Наши дни. Екатеринбург
– Н-да.
Они вышли из здания аэропорта, ждали такси. Саша закурил. Вероника зябко обняла себя за плечи. Сегодня она надела под куртку все тёплые вещи, какие были, но это не спасало. И рассказ туриста, мягко говоря, не порадовал. Вероника вспомнила улыбающиеся лица на памятнике.
«У них не было шансов. Ни единого…»
– Быстрицкий, – сказала Вероника.
Они с Сашей переглянулись.
– Тоже о нём думаешь?
– Да получается, что больше не о ком. И Тиша твой его развёрнутую биографию затребовал – я думаю, не просто так.
– Тиша просто так ничего не делает.
– Это я уже понял.
– То есть, что у нас получается? Получается, что при попустительстве Быстрицкого в поход ушла слабая, неподготовленная группа. Грубо говоря, ребята погибли по его вине.
– По своей тоже. Не первоклассники, всё-таки, могли бы сообразить, что не тянут.
– Может, они и сообразили. Но что им оставалось делать? Возвращаться домой несолоно хлебавши?
– Я бы вернулся.
– Это ты бы вернулся. Сейчас. А в двадцать лет?
– И в двадцать бы вернулся.
– Потому что ты – это ты! Тебя, сам говорил, в пятнадцать искалечило. На своей шкуре узнал, что такое неоправданный риск. А у них такого опыта не было. И у меня, кстати, в мои двадцать – тоже. Я бы не вернулась.
– Н-ну… – Саша задумался. – Может, ты и права. Слушай, иди сюда! – Он выбросил сигарету, расстегнул куртку и прислонил Веронику спиной к себе. Запахнул её в полы куртки, обнял. – Надо по дороге в какой-нибудь ТЦ заскочить, пуховик тебе купить. А то у меня уже нервов не хватает – слушать, как зубами стучишь.
050. Наши дни. Екатеринбург
Пуховик они купили. Красивый, лёгкий, нарядного жёлтого цвета. Снятую куртку Вероника затолкала в пакет.
Выйдя из торгового центра, приехали к отделению полиции. Недалеко находилась столовая. Пока нагрузили тарелками подносы, пока сели за стол – подошёл парень в полицейской форме. Один из тех двоих, что приезжали на уазике. Поздоровался, сел напротив. Положил на стол прозрачный файлик со стопкой бумаг внутри.
– Вот, Санёк. Всё, что нарыл, распечатал. На электронку скидывать – сам понимаешь. Не дай бог вскроется.
– Понимаю. – Саша благодарно пожал парню руку. – Спасибо, дружище! Выручил.
Придвинул к парню бумажный подарочный пакет. В пакете негромко звякнуло.
– Да ну, Сань, ты чего! Не надо было…