– Это была моя лучшая роль!
– Не сомневаюсь. Ты свободен, можешь пойти переодеться.
– Нет уж! Я до конца побуду. Рубашку один чёрт испортил. – Вован повернулся к Веронике. – Прости, что напугал! Это он приказал, ты не должна была знать. Слушай, я никогда не думал, что ты ко мне так…
– Убью, – процедила Вероника. – И никакое актёрское мастерство тебя не спасёт!
Вован поднял руки.
– Всё-всё, молчу.
Уселся на стул и принялся с неудовольствием разглядывать испачканную в «крови» рубашку.
– Но, позвольте… – обалдело глядя то на Вована, то на кровавое пятно на полу, пробормотал турист. – Как же так? Мы же все видели…
– Вы видели не настоящий кинжал. Вован подменил его на бутафорский, когда рассматривал манекен. Одно нажатие – и лезвие сдвигается в рукоять, а из рукояти выплескиваётся краска, имитирующая кровь. Такого рода реквизит используют в театральных постановках. – Тимофей посмотрел на Веронику. – Спасибо за подробные фотографии манекенов. И в целом, за отлично проделанную работу. Теперь я точно знаю, кто убил Лыкова, Сердюкова и Морозова. Маврин, вероятнее всего, в своей смерти виноват сам. Злоупотребил волшебным эликсиром, придающим бодрости. Выпил больше необходимого.
– А взял-то он его где? – подал голос Саша.
– У того же человека, который добавил эликсир в питьё Лыкову, Сердюкову и Морозову. Их угощали, насколько я понимаю, в спортивном зале. – Тимофей посмотрел на Савельича. – Дмитрий Петрович. В зале было помещение, где стоял чайник?
– Конечно, – растерянно отозвался Савельич. – В подсобке был. Но там же милиция всё осматривала! Какой ещё эликсир?
– Вот этот, – Тимофей рукой, затянутой в перчатку, коснулся стоящего на столе пузырька. – Естественно, после того, как Лыков, Сердюков и Морозов его выпили – вещество, вероятнее всего, подмешали в чай, – убийца уничтожил все улики. Сполоснул кружки и ушёл, вместе с Сердюковым и Морозовым. Лыков закрыл за ними дверь, остался в зале один. Эликсир имеет отложенный эффект, реакция наступает не сразу. Примерно через двадцать-тридцать минут.
– Убийца? – пробормотал Быстрицкий.
– Да, Иннокентий Андреевич, именно так. Это деяние называется убийством. Как бы ни хотелось кому-то думать иначе.
– А почему вы на меня так смотрите? – Быстрицкий перевёл взгляд на пузырёк на столе. – Вы, что… Хотите сказать, что это я?!
– Пузырёк лежал у вас в столе, – жёстко сказал Саша. – На нём наверняка обнаружат ваши отпечатки пальцев. Тогда, сорок лет назад, у вас был и мотив для убийства, и возможность его совершить.
– Я никого не убивал! Меня в тот день вообще в институте не было! Милиция сразу это выяснила, посмотрите протоколы!
– Протоколы я видел, – вмешался Тимофей. – Так же, как другие следственные материалы. Из них следует однозначный вывод: сотрудники милиции быстро убедились в том, что Лыков повесился сам, и глубже не копали. Тем более, что ваше алиби подтвердил вахтёр, который заявил, что вас не видел.
– Ну, вот же! Вот! Чего вам ещё надо?!
– Мне надо восстановить картину происшедшего. А картина такова: вахтёр не постоянно находился на месте. Он отлучался и в туалет, и поболтать с уборщицей. Вы легко могли выбрать момент, когда вахтёра у двери не будет. Пройти через проходную и так же легко выйти.
– Я этого не делал! – Быстрицкий почти рыдал. – Клянусь вам, я никого не убивал!
– Успокойтесь, Иннокентий Аркадьевич. – Тимофей отошёл от стола, скрестил на груди руки в перчатках. – Я знаю, что убивали не вы. – Он перевёл взгляд на шаманку.
– Я?! – взвизгнула та. – Да вы с ума сошли! В восемьдесят восьмом мне было пятнадцать! Я жила с родителями в Новом Уренгое! Это вам кто угодно подтвердит!
– А как же дедушка, который рассказывал вам про туристов, осквернивших капище? – не сдержалась Вероника.
– Он… Он мне это позже рассказывал!
– Совсем чуть-чуть позже, да? Три года спустя, в девяносто первом? Когда из вас не получилось актрисы, и вы решили стать потомственной шаманкой?
– Ты… Ты…
Евья побагровела. Вероника подумала, что перегнула – сейчас её, кажется, начнут душить.
– Нет, – спокойно сказал Тимофей. – В убийствах вы не виновны. Вы, госпожа Курицына, виновны только в мошенничестве. Этим вопросом будут заниматься правоохранительные органы. От всей души надеюсь, что обойдутся без моего участия, улик у них достаточно. А к убийствам вы отношения не имеете. Так же, как и вы, – Тимофей посмотрел на медсестру.
– Я? – обомлела Вяльцева.
– Да, одно время я подозревал вас. Случайно столкнувшись с Вероникой у кабинета Иннокентия Аркадьевича, вы повели себя странно. Сделали вид, что её не узнали.
– Я… – пробормотала Вяльцева. – Да я… Да мне просто неловко стало! Кеша – женатый человек, а я одинокая. Мало ли, что подумают… Я приходила просить о помощи. Брат у меня болеет, ему назначили новые лекарства. Одно можно в аптеке заказать, а второго нигде нет, ни в городе, ни в области! А мы с Кешей давно знакомы, он обещал помочь. Он мне и раньше помогал.
– Ясно, – сказал Тимофей. Повернулся к Рыжову. – Вас я подозревал в соучастии. Но, как выяснилось, вы тоже ни при чём.
– А кто же тогда? – не выдержал турист. – Говори уже, не тяни! Он хотя бы здесь, этот человек?
– Разумеется. Вован действовал по сценарию. В первой части своего выступления убедил всех, что ему всё известно. Во время перерыва несколько раз оставлял без присмотра приметную кружку, давая возможность преступнику подмешать туда эликсир. Во второй части долго рассказывал о лавинах – чтобы успело пройти нужное количество времени и эликсир якобы начал действовать. Затем разыграл собственную смерть. Убийца убедился в том, что угроза устранена, и поспешил спрятать улику. Другой пузырёк с эликсиром – на котором, в отличие от этого, – Тимофей кивнул на стол, – нет отпечатков пальцев Иннокентия Аркадьевича. А вот отпечатки убийцы есть. – Он сделал несколько быстрых шагов и оказался перед Татьяной Васильевной. – Ваши отпечатки. Верно?
– Ты что несёшь?! – взвился Савельич.
Бросился к Тимофею. Саша, мгновенно оказавшийся рядом, схватил его за руки. Удержал.
– Я не понимаю, о чём вы говорите, – процедила Шарова. Она теребила в руках сумочку. – Если, как вы утверждаете, это сделала я, то яд должен находиться при мне. Что ж, обыщите меня, – Шарова протянула сумку Тимофею. – Если хотите, можете и в карманы заглянуть!
Тимофей покачал головой:
– В этом нет необходимости. Самая большая ваша ошибка в том, что вы застряли в восьмидесятых. Не учли, что на дворе давно двадцать первый век. Думали, что если такой фокус вам удалось провернуть сорок лет назад, то и сейчас всё сойдёт с рук. Но – нет. Видите ли. В этом помещении не одна камера. – Тимофей повернулся к режиссёру. – Съёмки с третьей. Выведи на проектор. – Он взглянул на часы. – Четырнадцать минут назад.
Режиссёр вышел из оцепенения. Встряхнул головой и склонился над пультом.
На экране на стене появилось изображение кабинета Быстрицкого. Той его части, где была развешаны национальные костюмы. Несколько секунд спустя в кадре появилась Шарова.
Её рука с зажатым в пальцах пузырьком скользнула в складки одежды и тут же вынырнула обратно. Уже без пузырька. Так же быстро женщина исчезла из кадра.
– Полминуты на всё, – обронил Саша. – Лихо.
Тимофей подошёл к костюмам. Руками в перчатках ощупал тот, который показывала камера. Вытащил из складок одежды пузырёк. Попросил:
– Товарищ старший лейтенант, зафиксируйте изъятие.
Саша кивнул. Прокомментировал:
– И приныкала нормально. Фиг бы нашли ещё.
– Если бы вообще искали. Сначала твои коллеги – которых, конечно, сразу бы вызвали – обыскали участников, потом взялись за помещение. Очевидный предмет, с которого начали бы – стол. После того, как нашли пузырёк Иннокентия Андреевича, обыск наверняка бы прекратили. И Татьяна Васильевна забрала бы то, что спрятала, так же изящно, как подложила. Вы ведь рассчитывали на такой исход, верно?
Тимофей повернулся к Шаровой.
– Таня… – помертвевшими губами пробормотал Быстрицкий. – Это что он такое говорит? А?
– Он говорит, что вас собирались подставить, – сказала Вероника. – И очень подло.
Ей вдруг стало грустно. До того паршиво, что горло перехватило. Даже когда очнулась в номере после удара по голове, так плохо не было. Вероника смотрела на Шарову и не могла понять. Почему?!
Шарова схватилась за лицо. Издала странный пронзительный звук, так могло бы кричать от невыносимой боли животное. И вдруг, вскочив со стула, бросилась к двери.
070. Прошлое. 23 января 1988 года
– Ниночка, не ходи туда, прошу! Ну зачем тебе это?
Таня сидела на своей кровати, глядя, как Нинель на своей раскладывает вещи.
Тёплое нижнее бельё, перешитое из мужского армейского, меховую безрукавку, вязаные носки, свитер, спальник, фонарь, спички, нож в чехле и ещё кучу мелочей, о назначении которых Таня не догадывалась.
Она терпеть не могла все эти походные принадлежности. Перебралась из родной деревни в Свердловск четыре года назад, когда поступила в институт. И до сих пор не переставала радоваться тому, что больше не нужно топить печку, расчищать снег, бегать в туалет в холодные сени и разбавлять воду кипятком из чайника, чтобы умыться. Увлечения Нинель походами Таня категорически не понимала.
Вот, спрашивается, что должно быть в голове для того, чтобы добровольно отказываться от достижений цивилизации? Ночевать в палатке, готовить на костре, умываться в ручьях и речках – зачем? Ладно бы ещё, летом. Тоже удовольствие сомнительное – мошка, комары, – но хотя бы тепло. А зимой? В каком вообще уме надо находиться?
С Нинель они познакомились ещё во время поступления, вместе сдавали экзамены. Тане очень понравилась Нинель. Весёлая, умная, красивая, столько всего знает, столько книжек читала! Когда их поселили в одной комнате, Таня прыгала от счастья.
Нинель любила не только она, её любили все. Вокруг всегда были люди, всегда кипела жизнь. Нинель отлично училась, была первой во всем. Везде ухитрялась успевать. Стенгазету – пожалуйста! Литературный кружок? С удовольствием! Музыкальный вечер? Да, конечно!