— Знал я, по какой причине тебе домишко нужен был, знал, почему и в барак не шла, — сказал Алексей Петрович. — Своей землицы захотелось, мелкая ты собственница! Тебе бы еще надел под сенокос, ты бы и коровенку завела.
— Завела бы. А чем плохо?
— Буржуйская твоя сущность. Домашний ты капитализм! Родимое ты мое пятнышко! — засмеялся Алексей Петрович. — Что мне с тобой делать?
Николай усмехался и отворачивался.
— Где ваша лопата? Давайте!
До позднего часа проработал он во дворе вместе с Алексеем Петровичем. Прибегал Аркашка знакомиться и тоже помог. Тетя Клаша давала указания, перебирала мешочки с семенами, разрезала картофель на дольки, по-девичьи легко таскала воду из соседнего гидранта.
Постепенно начала оживать земля вокруг дома. Поднялась огородная мелочь — редиска, петрушка, морковь, зазеленел и зацвел картофель, вытянулись редкие подсолнухи. В их тени можно было уже сидеть. И тетя Клаша забиралась в самый густой, цветущий уголок огорода и, прикрывшись от солнца белым ситцевым платком, полулежа на старом одеяле, мечтала о том, когда можно будет обсадить крыжовником и малиной огород, посадить яблоньки. Если, возвращаясь с работы, Алексей Петрович не находил жены в доме, то знал, где ее искать. Он шел осторожно, подкрадываясь, по зеленой дорожке и вскрикивал шага за три. Но тетя Клаша не пугалась, лениво поворачивала к нему голову. И в этом ленивом повороте головы так много было сказано всего того, что не всегда говорят даже оставаясь наедине. Белая, нежная, с гладко зачесанными волосами — совсем не «витое сено», — немолодая, а такая же, как была, красавица — как приласкала первый раз, так на всю жизнь от чужих ласковых взглядов заворожила…
Летом к Пологовым приехал племянник Яша, парнишка лет десяти, курносый, маленький, любопытный, Сашенькин сынок. Сашенька посадила его в поезд и препоручила незнакомым людям. Она была уверена, что Яша доедет.
В первый же день Алексей Петрович взял племянника с собой на участок — поглядеть, что такое газгольдер. Когда Яша увидел эту большую цистерну для газа, то сразу решил, что если всех мальчишек из третьего класса собрать и заставить за руки взяться, то и тогда не обхватить. Увидел Яша и пневматическую клепку, про которую целый вечер рассказывал дядя Алексей. Очень интересно! Нажмет клепальщик на пневматический молоток изо всей силы и всадит заклепку в броню, а потом вроде круг им опишет, не отрывая от заклепки, — края, значит, зачистит. И готово! Бери новую.
Много заклепок нужно было вогнать за день. А всего на газгольдер — миллион штук! Каждый день на площадке появлялась листовка: «Сделано столько-то, осталось столько-то». Так и продвигались рабочие от смены к смене. У консультанта мистера Смита была привычка: как только явится он утром на площадку, сейчас же к листовке, посмотрит цифры и зовет переводчика, узнать, что вокруг этих цифр написано. Приходил он минута в минуту к шести часам. И если листовки еще не было, то даже возмущался. Мистер Смит не вникал в то, что эту листовку делали двое парнишек из походной типографии и обслуживали они не только газгольдер, но и другие участки. Потом оглядывал строительную площадку и замечал, что почти все клепальщики уже давно приступили к работе. У каждого было много свежих заклепок. А Смит легко отличал вчерашнюю вечернюю заклепку от сегодняшней утренней. Замечал и тоже возмущался: «Непорядок!» Клепальщики приходили на стройку рано и приступали к делу, не дожидаясь гудка. Им хотелось закончить клепку газгольдера раньше срока, о котором писалось в листовке. И мистер Смит называл это беспорядком. У него был свой график, по которому он собирался прожить в России еще год. И очень хотел, чтобы так оно и было. А комсомольцы-монтажники хотели, чтобы Смит поскорее убрался домой. Еще бы не беспорядок!
— В каждую заклепку вглядывается, — пояснил Алексей Петрович племяннику. — Глазам своим не верит, что она точно в гнездо всажена. Быстро очень! Не привык мистер Смит к таким темпам.
Была у мистера Смита лысинка, роговые очки, синий комбинезон с десятью карманами. Хотелось Яше спросить у американца, зачем ему столько карманов. Но дядя Алексей Петрович сказал, что мистер Смит по-русски не понимает. Когда Яша увидел его впервые, мистер Смит раскуривал трубку. Раскурил, заметил мальчонку, улыбнулся, сказал что-то по-своему и поманил пальцем.
Яша подошел ближе. Смит похлопал его по плечу и опять что-то сказал. Яша оглянулся, нет ли близко дяди. Тогда один клепальщик показал мистеру Смиту на Яшу и развел руками — дескать, парнишка не понимает.
Явился переводчик, выслушал Смита и сказал Яше:
— Мистер Смит приглашает тебя в Америку.
Яша шмыгнул носом и молчит.
А переводчик повторяет слова Смита:
— Поедешь?
И вдруг подошел Алексей Петрович, толкнул Яшу в спину.
— Вот я ему за тебя отвечу! — Посмотрел на американца, сказал: — Спасибо за приглашение. Но у Яши, наверно, времени не будет по америкам разъезжать. Ему большое дело предстоит — в своей стране хозяйствовать.
— Ол-райт! — закивал мистер Смит.
— Приезжайте-ка лучше вы к нам в гости лет через десять — пятнадцать, когда он в полную силу войдет.
— У меня тоже не слишком много времени, тоже своя страна, — ответил американец с важностью.
— Ничего, у вас там посвободнее со временем будет.
— Откуда это известно?
— Газеты почитываю. А там черным по белому написано, что безработица вас все больше одолевает.
Услышал Смит, понял, обиделся:
— Америка — золотая страна!
И отвернулся.
Дома, возвратясь со смены позже обычного, Алексей Петрович сказал жене:
— Малость задержался. На международной конференции.
— Что ты там толкуешь? — удивилась она.
— Разговор у меня с американцем был. Исторический!
Яша заинтересовался мистером Смитом и несколько раз ходил с дядей на участок. Видел он и других американцев. У каждого за спиной рюкзак, весь в ремешках и пряжках. В воскресные дни набивали они его на базаре всякой всячиной до отказа — на целую неделю!
Видел Яша и мистера Смита с таким рюкзаком, когда ходил на базар с тетей Клашей. Мистер нагрузился покупками. И тогда Яша понял, зачем американцу столько карманов.
Клавдия Григорьевна брала с собой племянника не только на базар, но и когда уходила в степь или на гору. Поднявшись на вершину Орлиной горы, она обычно смотрела не на строительную площадку, а поверх лесов домны и коксохима — вдаль, где синели отроги Уральского хребта, в ту сторону, где был Тигель, был ее дом, и пела про родную сторонушку:
Там за речкой за Брезгой
Девка мылася водой.
Она мылась, умывалась,
Белым платьем утиралась.
Яше хотелось бегать по горе, искать настоящую руду, магнитную, которая сама притягивала бы железную пуговку от штанов, но тетя Клаша не пускала, обнимала, тискала, клала его рыжую голову к себе на колени и пела:
Перстень на руку надену,
Сама голосом реву,
Еще плачу и рыдаю,
Из семьи никто не знат,
Что не то что из семьи —
Все подруженьки мои.
То хотелось ей поцеловать Яшу в синие глазенки, то пошлепать по заду материнской ласковой рукой — не в поученье, а в забаву.
Клавдии Григорьевне было сорок лет. Она вынянчила и вырастила только дочку, — двое старших умерли. Тане шел уже восемнадцатый год — по-старому давно невеста! А Клавдия Григорьевна чувствовала, что еще много материнской ласки осталось у нее в запасе, да не на кого было расходовать этот золотой запас. Ночами она долго не могла уснуть, ворочалась, вздыхала. Алексей Петрович прислушивался к вздохам жены, приподнимался на локте, гладил ее оголенные плечи, спрашивал, что с ней.
— А не знаю, — отвечала она тихо, задумчиво улыбаясь.
Его тревожила эта странная задумчивая улыбка, он начинал допытываться, но не мог добиться толку. Она тихо смеялась, поворачивалась к нему, обнимала, шептала на ухо:
— Маленького бы мне… да боюсь.
Он удивлялся, заглядывал в глаза — не шутит ли, отвечал, усмехаясь:
— За чем дело стало?
— Стара я, Алешенька…
— Ты старая? — громко спрашивал Алексей Петрович и даже обижался. — Ты старая?
— Бабий век — сорок лет!
— Боишься ты не старости, а хлопот!
— Нет, Алешенька, бабья жизнь — она вся в хлопотах. Я другого боюсь: а вдруг помру? А мне его взрослым повидать хочется.
— Ты вот что… «помру, помру»! Ты давай-ка, спи! — сердито говорил он, отворачиваясь. — Не дури!
— Не буду я. — Она прижималась к мужу. — Поцелуй…
— «Помру»! — недовольно повторял Алексей Петрович. — Тогда Яшку оставь у себя. Сашенька отпустит.
— Мне своего, своего надо! — шептала Клавдия Григорьевна. — А Яшеньку кто же нам отдаст? Отдала бы я? Дожидайся! Его скоро домой отправлять надо…
На проводах племянника она плакала. Алексея Петровича рассердили ее слезы.
— Глупая ты баба! — говорил он по дороге с вокзала: — Тебе что, и вправду нянчиться захотелось? Так у нас недолго…
Клавдия Григорьевна заулыбалась сквозь слезы и подтолкнула мужа:
— Храбрый какой!
Как-то вечером, в начале сентября, заглянул Николай.
— А я прямо с занятий. В вечернем техникуме учусь! Нет ли чего из Тигеля?
— Погоди, погоди со своим Тигелем! — остановил Алексей Петрович. — Ты насчет учебы-то подробнее…
— Что же вам, доклад делать?
— Значит, учишься. А как там Аркашка? Хорошо? Молодец! Теперь все должны учиться.
— Да, — кивнул Николай. — Сегодня нам зачитывали постановление Цека партии. Поставлена задача: сделать Кремнегорск школой новых методов труда, готовить рабочие кадры для всей страны.
— Про это я еще вчера знал, — сказал Алексей Петрович. — На партийном собрании читали… Учиться, брат, надо!
— То-то ты после собрания за гармошку взялся! — засмеялась Клавдия Григорьевна. — Целый вечер покою не давал.
— Ты, Клаша, не смейся. Если где малость сбился, так потому, что давно гармошку в руках не держал. А насчет того, что нет дыма без огня, ты правду гово