— О чем, Клаша, думаешь?
— Да все вижу его… Стоит он, как истукан, и на Таню глядит… Страшно даже…
— Радоваться должна, что дочка твоя поглянулась, — сказал Алексей Петрович. — Невеста! Понимать надо!
Рассказали об этой встрече и Николаю. Он удивился, но не тому, что тетю Клашу напугал добродушный Мишка-землекоп, а тому, что Мишка влюбился, да еще в кого — в Таньку, в девчонку! У него даже возникла забавная мысль свести их и поглядеть, что будет делать великан, как он растеряется, как потом непременно станет называть ее былиночкой, полевым цветком и глаза у него будут как у счастливого дурака.
— Заходи, Таня, ко мне, — пригласил Николай. — В клуб пойдем, в библиотеку. Не будешь же ты все лето дома сидеть.
— Я и не собираюсь. Через неделю уеду с пионерским лагерем. А тебя могу навестить…
— Ты, Коленька, зайди за ней, а то, боюсь, одна потеряется, — попросила Клавдия Григорьевна.
— Мишки боишься! — догадался Алексей Петрович.
— Не дури, Алеша. В первый-то раз по стройке…
Николай исполнил просьбу тети Клаши — зашел за Таней. Она ждала его. На ней было розовое платье с длинными рукавами, все те же черные туфли-лодочки, волосы были слегка раскудрявлены.
— Ты ее и домой приведи. Слышишь, Коля?
— Да что я, маленькая? — обиделась Таня. — Лучше я никуда не пойду.
— Не больно и велика!
— Честное комсомольское, не пойду!
— Ладно уж, — махнула рукой Клавдия Григорьевна. — Только не загуливайся.
Когда Николай и Таня вышли, Клавдия Григорьевна посмотрела на них из окна и невольно подумала: «На такое вот я согласна, такое по сердцу было бы!..»
Николай привел Таню в большой бревенчатый дом с широкой верандой, украшенной резьбою. На веранде стояло несколько застеленных кумачом столов с газетами и журналами. Таня присела на длинную лавку, а Николай пошел за книжкой. Вдоль веранды тянулся рядок частого кустарника, запыленного, бесцветного. Таня облокотилась о барьер и стала смотреть на видневшуюся издали полоску реки. Потом ей это наскучило и она принялась перебирать журналы. С красочной обложки «Огонька» глянуло на нее большое, будто знакомое лицо. Появился Николай, тронул ее за плечо.
— Я принес тебе повести Пушкина…
— А-а-а… Мы их в семилетке прорабатывали, — не то сожалея, не то радуясь, сказала Таня. — «Капитанскую дочку».
— Прорабатывать — одно, а читать — другое, — наставительно сказал Николай. — Проводи-ка меня до техникума.
— Ты сегодня учишься? А я думала, у тебя весь вечер свободный.
— Ничего! Часок у меня еще есть.
Он повел ее на край поселка, к землянкам, по вчерашней дороге, и Таня невольно припомнила великана, улыбнулась.
— У меня товарищ тут живет. Зайду за ним. Не возражаешь?
Она осталась на дороге, а Николай вошел в крайнюю землянку. Чтобы не скучать, Таня привалилась плечом к ограде, раскрыла книгу, стала перелистывать страницы.
Николай вышел не скоро. Рядом с ним на пороге землянки появился знакомый великан. Таня покраснела, догадалась, что Николай подстроил это, обиделась на него и хотела было убежать. Но Николай уже выходил на дорогу. На шаг от него, чистый, очевидно, только что вымытый, причесанный, приодетый, шел Мишка-землекоп, робко поглядывая на Таню.
— Мой дружок! — сказал Николай как можно веселее. — Познакомься. Погляди, какие на Руси люди бывают!
Таня нерешительно протянула великану руку, а тот, не подавая своей, стоял молча, застенчиво улыбаясь.
— Рука у нее не грязная, — пошутил Николай. — Чего ты?
— Боюсь… — проговорил Мишка-землекоп, глядя на тоненькую загорелую руку Тани. — Рука у меня…
— Не сломаете, — храбро сказала Таня и осторожно взяла его за руку.
Николаю забавно было глядеть на них, как на какое-то сказочное представление. Все это и в самом деле принял бы он за сказку, если бы не знал с детства худенькой девчушки, если бы не был знаком с добрым великаном, обутым в такие громадные, сверх всяких размеров, рабочие, совсем новые боты. Мишка берег их, надевал на работу лапти; связка лаптей была единственным украшением его уголка в землянке.
Они вышли из кривой улочки и начали подниматься на Орлиную гору. Дойдя до середины, Николай вдруг сказал, что если он не повернет сейчас обратно, то опоздает на занятия. Таня решила идти с ним.
— Чего тебе спешить? С Мишкой бояться нечего.
Он побежал вниз, помахал им и вскоре скрылся за штабелем сосновых досок.
Молчать было мучительно. Таня впервые в жизни испытывала эту муку. На вершине горы она спросила:
— Куда же мы пойдем?
— А тут вот, — ответил Мишка каким-то странным, как ему самому показалось, голосом. — Там я одно местечко знаю. — Он указал куда-то в сторону от старого рабочего поселка, где Таня была вчера с матерью.
Девушка задумалась, проговорила в нерешительности.
— И здесь хорошо.
— Не-е, там лучше. Там лесок… веселый такой, диво…
— Зачем же в лесок идти? Вот еще!
— Перед вечером в лесочке добро, — ласково и просительно улыбаясь, проговорил великан.
— Далеко туда…
— Ничего, если ножки пристанут, я донесу… я осторожно, легонько… ничего, что руки у меня большие, я могу ими нежную работу делать. Правда…
Таня отошла от Мишки.
— Лучше я домой пойду…
— Рано еще. Солнышко не закатилось. Или ты боишься чего?
Тане показалось странным, даже обидным, что он назвал ее на «ты». Она нахмурилась.
— Ничего я не боюсь.
И пошла обратно.
— Ты вот что, — начал великан, — ты, если что… прости меня… я увидел тебя и сам не знаю… Увидел и мать вспомнил… Мать у меня была… такая вот, как ты… вроде цветка полевого.
Таня удивленно и внимательно посмотрела на него и впервые заметила в его лице что-то такое, что заставило ее сказать:
— Если недалеко, так пойду.
— Совсем близехонько, — обрадовался Мишка. — Быстро дойдем.
— Зачем же быстро? Мы гуляем. Это если на работу опаздывают, — примирительно улыбнулась она, — тогда другое дело.
Она шла впереди, глядя под ноги, в надежде сорвать какой-нибудь необыкновенно красивый цветок. Но земля, казавшаяся издали ярко-зеленой, разноцветной, вблизи была не такой, не манила, цветы оказывались обыкновенными лютиками, запоздалыми одуванчиками или сурепкой и в руки брать их не хотелось. У Тани было какое-то совсем особенное, необычайное настроение. Слыша за собой тяжелые шаги огромного парня с голубыми глазами и светлым чубом, она думала о том, что вот понравилась же ему. А мама все считает ее девчонкой и совсем не стыдится, обнимая при ней папу и ласкаясь к нему. Таня чувствовала, что не великан ведет ее, а она ведет великана, и стоит ей повернуть обратно — и он пойдет покорно за нею. И раздумывая над этим, она уже не видела ничего особенного в том, что он мог поднять ее на руки и понести, и удивилась тому, что сначала испугалась этого. Ей смешными показались его новенькие боты, суконные синие штаны, красная косоворотка, мокрые от мытья волосы. И чувство превосходства над ним прогнало тревогу… Папа вчера говорил, что Мишка самый знаменитый землекоп на стройке, что на всех участках висят его портреты рядом с портретами знатных кремнегорцев. И она вспомнила яркую красочную обложку журнала, который видела в читальне и поняла: вот кто на ней изображен!
Она села в тени невысокого терновника и поглядела на великана, неловко запрокидывая голову и улыбаясь. Он примостился рядом с нею да так близко, что Таня решила отодвинуться, но мешал куст. Она хотела встать, но подумала, что теперь сделать это неловко. А он сидел рядом, смотрел на нее, улыбался и молчал.
— Правда, что вы лучший землекоп в Кремнегорске? — спросила Таня.
— А не знаю, — просто ответил Мишка. — Отец меня всегда ругал, а вот люди хвалят… Может, и правда.
— Говорят, портреты ваши повсюду на стройке.
— Ты меня на «вы» не называй… кабы я старик был… ты меня просто: «Мишка» — и все!
Таня засмеялась.
— А портреты… это верно, есть… — проговорил он. — Да больно не похожи… Вот в журнале в одном… правда, хорошо вышло. Берегу его. В деревню поеду, тятьке покажу.
— Я видела, — сказала Таня. — Хорошо…
Мишка обрадовался Таниным словам и, сам того не замечая, бережно обнял ее за талию.
Таня вскрикнула, вскочила, гневно посмотрела на растерявшегося великана и, схватив упавшую к ногам книжку, побежала в гору.
Он мог бы догнать ее, но не двинулся с места и только с грустной, виноватой улыбкой смотрел, как она убегает…
Весь следующий день он был больше обычного молчалив на работе и даже печален. Но траншею рыл еще азартнее и едва не сломал свою огромную лопату.
— Ты на кого серчаешь? — полюбопытствовал десятник.
— Не мешай, — Мишка яростно швырнул землю лопатой. — Зашибу…
Вечером он бродил у дома Пологовых, но зайти к ним не решился. Пришел он к этому дому и рано утром, но ее не встретил. Работал он в этот день трудно, тяжело, был мрачнее вчерашнего. Вечером отправился к Николаю, не застал его и вернулся в свою землянку.
Утром землекоп не вышел на смену, лежал молча на своей койке, закинув руки за голову, уставившись в потолок — на целую гирлянду новых лаптей. Лежал он в одежде, в ботах, ни о чем не думал и видел поле, темное от наплывших туч, поле — без единого цветка, без травинки… Мишка-землекоп тосковал.
Вернувшись со смены, товарищи сочувственно окружили его.
— Почему на работу не вышел? — спросил десятник. — Заболел? Чего молчишь? Если заболел, я так в сводку и запишу с твоих слов, выручу знатного землекопа.
— А вот мы сейчас проверим, — сказал какой-то рабочий и, подмигнув десятнику, вытащил из-под койки бутылку водки. — Лекарства хочешь, Мишка? Микстура — первый сорт!
Великан не глядя махнул рукой, вышиб бутылку, — стекло брызнуло, зазвенело по всей землянке, — отвернулся к стене.
— Ты, дура! — обиделся рабочий.
Десятник засмеялся.
В землянку вошел Николай.
Увидев Мишку, лежащего к стене лицом, тихо спросил, что с ним случилось, подошел, тронул его за плечо.