В тот вечер он отправился в красный уголок на заседание редколлегии «Фрезер» и неожиданно встретил Женю. Теперь, без шубки и платка, в легком летнем платье она выглядела еще лучше. Аркашка вздрогнул, отступил, давая ей дорогу, едва нашелся, что сказать:
— Здравствуйте, куда вы?
Она узнала его, поспешно ответила:
— На поезд. В Кедровку.
И, не зная, что еще сказать, опустила голову и торопливо пошла по тропинке.
На перроне вокзала Женя смешалась с толпой, протискалась в вагон, забилась в уголок и вдруг подумала: «Почему я не остановилась? Почему не заговорила с ним? Ведь это плохо, не по-товарищески… он же помог мне». И успокоилась только тогда, когда поезд тронулся. Она призналась кондуктору, что не взяла билета, — так торопилась. И все ее поведение представилось ей, как поспешное бегство.
Аркашка долго стоял на дороге…
На другой день Федя пришел к нему с утра, — была воскресенье. Занимались русским языком и алгеброй. Аркашка спросил у Феди, что он сейчас читает.
— А ничего! К испытаниям готовлюсь… А вообще-то я Горького люблю, — за ветер, за степи, за Волгу. — Федя посмотрел в окно. — Солнце какое, а? Пойдем! Чего дома сидеть? — и стал собирать книги. — Слушай, ты ее так с тех пор и не видел?
Аркашка не смог удержаться и рассказал…
— Не везет тебе, — проговорил Стропилин с искренним участием. — Хочешь заключить со мной соревнование: ты мне поможешь сдать испытания, а я тебе сосватаю! — И он засмеялся своей выдумке. — В Кедровку поеду. Честное комсомольское. Давай руку!
— Нет! — запротестовал Аркашка.
— Не хочешь? Назло тебе поеду!
— Не надо, испортишь все…
— Кто? Я? — Он потряс руку Аркашки. — Держись, парень! Да ты не бойся, я прямо ей не скажу, а только намек сделаю.
Федя поехал в Кедровку с твердым решением увидеть Женю и рассказать ей об Аркашке, помочь ему не в службу, а в дружбу. Аркашка знал, что Женя работает чертежницей в кедровском рудоуправлении. Этого Феде было достаточно.
Дежурный по рудоуправлению догадался, что спрашивают Орлову. Он вышел на крыльцо и показал дорогу.
— Перейдешь мост — второй дом по правую руку. Там еще яблонька на улицу из-за ограды выглядывает.
Яблонька оказалась верной приметой, Федя негромко постучал в калитку. Открыла ему пожилая женщина в синем сарафане с белым фартуком, торопливо поправляя волосы, недовольно спросила — кого нужно.
— Мне Женю Орлову. Пусть выйдет, если дома…
Женщина ничего не сказала и, закрыв калитку, ушла в дом. Долго никого не было. Наконец раздались легкие шаги, калитка скрипнула и на порожке появилась Женя. Вот она какая: светлые волосы, туго заплетенные в косы, высокий лоб, синие глаза, — отметил про себя Федя и откровенно загляделся.
— Что вы хотите? — недоуменно спросила она.
— А вот что, — просто сказал Стропилин. — Вы упали зимой на улице в Кремнегорске и вас поднял один мой товарищ. Было? — Женя чуть покраснела. — Так! Ясно! Вы видели его вчера, когда шли на вокзал. — Женя улыбнулась. — Все ясно. Вам от него привет!
— Спасибо.
— Я приехал один, потому что ему некогда. Он и в воскресенье работает. А я выходной. И вы — тоже… Так что можно и погулять вместе…
Все это было крайне неожиданно. Женя не нашлась, что ответить, и ее неловкое молчание было принято как знак согласия.
— Тогда пошли… может, я вам что-нибудь интересное расскажу… и вообще! — торопил Федя.
Вскоре они шли берегом реки. Женя глядела себе под ноги, а Федя наклонялся к ней, болтал без умолку.
— Говорил мне Аркадий про вас и, вижу я, не соврал… Верно! С чего бы я стал трепаться? Я парень честный, работаю токарем. В газете про меня пишут. Не читали? Такой недавно заголовок был: «Ударник у станка»… В седьмой класс поступать собираюсь, а там — в техникум. В мастера пойду. Занимаюсь дома… Иногда к Аркадию хожу, а так больше все сам. Читать приходится много… А скажите, Женя, какого вы писателя больше всех любите? Я вот Горького люблю. А вы?
Женя слушала внимательно, изредка с любопытством взглядывая на Федю. А он говорил и говорил о себе, забыв о том, что собирался рассказать о своем товарище. Сначала Женя ждала, а потом поняла по одухотворенному лицу увлекшегося Феди, что этого рассказа она вряд ли дождется, а вскоре и сама забыла о нем.
Яркий летний день неожиданно затемнили тучи.
— Собирается дождь, — заметила Женя.
— Дождя не будет, — едва глянув на небо, ответил Стропилин и продолжал говорить: — И начали мы всей бригадой бороться за качество продукции… И ведь скажу вам без хвастовства: радостно поглядеть на хорошую деталь. Мне теперь ответственные детали доверяют… Это что — дождь? Откуда? — удивился он и протянул руку. — Да крупный!
— А вы говорили, не будет, — засмеялась Женя и побежала под березку, одинокую на крутом берегу реки. — Идите сюда!
Дождь зашумел молодо, сильно. Крупные капли насквозь простреливали тоненькую березку.
— Тут нам не спастись! — крикнул Федя и, взяв Женю за руку, сказал: — Пошли в глубину… в рощу.
Пока Женя перебежала поляну, беленькое платье ее стало мокрым. Она, смеясь, оглядывала себя. Стропилин смущенно молчал.
Летний дождь, как это часто бывает, неожиданно собрался и неожиданно быстро прошел. Но было прохладно, и Федя предложил:
— Побежим. Теплее будет. — И отступил с тропинки в мокрую траву. — Вы первая!
— Нет, вы первый.
— Отстанете, — просто сказал Федя.
— Ничего. Я в лесу не боюсь.
Федя не стал спорить и побежал. Женя пошла за ним быстрым шагом. Он оглянулся и погрозил ей пальцем. Она засмеялась и махнула рукой:
— Бегите!
Он побежал не оглядываясь, вскоре увидел железнодорожную насыпь, поднялся по косой тропинке, посмотрел назад. Женя, показавшись из-за деревьев, опять махнула, но Федя крикнул:
— Довольно! Еще кто подумает, что от жены убегаю.
Женя, должно быть, не расслышала его слов, потому что побежала, поправляя на ходу сбившиеся волосы.
Федя хотел присесть на рельс и закурить, но, увидев чуть запрокинутое веселое лицо бегущей к нему Жени, решил броситься ей навстречу, и все же удержался. Только галька посыпалась вниз по откосу к ногам Жени. Он протянул девушке руку и помог взобраться на полотно. Теплота ее руки вызвала в нем какое-то особое чувство. После этого трудно было спокойно говорить и закуривать.
Через полчаса, прощаясь у вокзала, он, настойчиво глядя в синие глаза Жени, сказал:
— Ждите, скоро опять приеду.
Ей стало неловко под откровенным взглядом Феди. Впервые в жизни она покраснела оттого, что на нее смотрят. Но она не обиделась, потому что это был открытый и вместе с тем удивленный взгляд.
— Счастливого пути! — сказала она и неторопливо пошла к мосту.
— Какая! — произнес он тихо и только теперь, оставшись один, вспомнил о товарище.
С поезда он пошел прямо к нему.
Аркашка был дома и писал заметку о работе смены. Перо задержалось на имени передового ударника цеха Федора Стропилина… Аркашка задумался. Как они встретились, о чем говорили? Да, Стропилин не то, что он… Из мальчишек в парни сразу вышел: научился ездить на велосипеде, завел коньки, клал брюки под матрац, чтобы складка была, смачивал волосы по утрам и надевал косыночку, которую достал неизвестно где, чтобы лучше была прическа, ходил на вечера самодеятельности…
— Ездил? — спросил Аркашка обрадованно. — Рассказывай, что было…
— Дай разобраться, — сказал Федя и ласково обнял товарища. — Дай разобраться. — Он помолчал и посмотрел Аркашке в глаза. — Крепко пришлась она мне по душе. Не знаю, что теперь будет, не знаю, что скажешь ты, как назовешь меня, но мне без нее… сам понимаешь!
Аркашка не ответил.
— Ты не молчи, слышишь? Я тебе как другу сказал, а там, как хочешь… И еще скажу: теперь у меня все по-другому должно быть. И в техникум я не пойду.
— Глупо! — сердито бросил Аркашка.
— Окончу десятый и — в институт. А ты чего молчишь? Не молчи, говори, что делать будешь?
— Допишу статью, а там… а там видно будет… Ты иди, Федор, не мешай мне.
— Как же ты писать станешь?
— Как задумал, — ответил, усмехаясь, Аркашка, делая вид, будто не понял вопроса.
Стропилин не уходил.
— Иди, а то я до ночи не закончу, — сказал Аркашка, отталкивая товарища, и вдруг понял, что тот ждет чего-то очень важного, отвернулся и тихо проговорил:
— Все у нас будет по-старому.
Федя чувствовал себя неловко. Он жалел Аркашку, сознался, что с кем-либо другим не отважился бы так поступить. Эта мысль не давала ему покоя ночью и утром, мешала работать всю вечернюю смену. А смена была трудная, ответственная. И вот — он сам не знает как! — случилась беда: запорол важную деталь. Да так запорол, что сам испугался. Даже резец вывернуло. Взглянул, убежал из цеха. Подумал — и не хватило силы вернуться к станку, к товарищам. Велика показалась опасность. И посоветоваться не с кем. Раньше посоветовался бы с Аркашкой, а теперь нельзя — стыдно за все…
Всякий раз, обходя цех, Николай спрашивал:
— Стропилин не объявился?
— Сбежал парень!
— Жаль. Станок он испортил, это верно. Но сам-то — дороже станка!
Когда-то Николай рассказывал Феде и Аркаше, как один парень сжег мотор и убежал со стройки. Выходит, не впрок пошел рассказ. Николай напомнил об этом Аркашке.
Тот невесело улыбнулся и, вытирая руки паклей, сказал:
— Я знаю одно место… Если там нет, значит, ушел далеко. Можно поискать… Только боюсь, что ему попадет за станок.
— Давай поищем, я позабочусь, чтобы ему не здорово попало, — сказал Николай и отправился в партком.
Выслушав Николая, Кузнецов задумался.
— Чего же ты хочешь? — наконец спросил он. — Чтобы мы за такой проступок погладили его по головке? Дескать, продолжай, Феденька, в том же духе?
— Нет, я хочу, чтобы с ним обошлись не очень сурово… Я понимаю, станки ломать нельзя. А жизнь человеческую разве можно? Девятнадцать лет парню. И потом, если помните, было уже здесь такое, сжег парень мотор и сбежал… себе испортил анкету, а другому… Девчонка у него была, любила его… так ей жизнь испортил.