От стариковской музыки, от неожиданных слов тети Клаши ему стало еще хуже. Он чувствовал, что любит Надю, что никуда не может уйти от ее последнего, влюбленно-просящего и, может, неискреннего взгляда. Он никогда не любил… Она у него единственная… и так с ним обошлась. Хорошо же, будет она знать! Назло ей сделает… Не одна на свете… Только встреча с другой утихомирит его, заглушит проклятую боль. Чем хуже Софья Анатольевна? Она тогда заигрывала. Баба красивая, правда, насмешливая. Но и он тоже ловко ей ответил. Как она взвилась! Так ей и надо! И вообще — ну ее…
Николай выругался, зашагал быстрее.
Еще подумает, что влюбился… красивых и без нее хватает. Ленка Семенова — чем не красивая?! К ней-то он и пойдет! Ленка хорошая. Добрая была бы жена… Эх, сбился я тогда с пути-дороги, прозевал. А, может, еще и сейчас не поздно? Пойти к ней и по-человечески сказать… Она свободная. Собиралась выйти за Аркашку, да война помешала. Ушел Аркашка на фронт. Мальчишка он против нее… Всех любят, даже мальчишек. Только его никто по-настоящему не любил… А ведь он когда-то нравился Ленке…
Николай вспомнил, что уже однажды, в такую же трудную минуту, ходил к ней.
Он постучал в знакомое окно, еле освещенное огоньком коптилки. Голубовато-белая занавеска приподнялась, и Николай увидел смутное в полутьме, чуть испуганное, чуть растерянное красивое лицо Лены. Она припала к стеклу и, напряженно всматриваясь в темноту, улыбнулась, отпрянула от окна…
Николай остановился посреди комнаты, бросил на стул шапку, притянул к себе Лену, прижал к заснеженному полушубку.
Прижатая щекой к холодной опушке полушубка, Лена чувствовала себя неловко в сильных объятиях и все больше пугалась того, что Николай молчит. Он взял ее за плечи, заглянул в глаза, умоляя, проговорил:
— Не гони, слышишь… К тебе пришел… У тебя останусь, Ленок!
— Как же это так? — Лена вздрогнула. — Как же так?
— Так вот… пришел и останусь…
Она отвела его руки, отступила.
— Да как же это? — повторила она растерянно.
Николай коснулся ее щек холодными руками.
— Пришел к тебе… не гони…
Она расстегнула его полушубок, провела рукой по груди, словно пересчитывала пуговицы гимнастерки.
— Опять горе, Коля?
— Опять, — признался он и склонил голову.
— У меня тоже горе. Аркадий третий месяц в госпитале. Не знаю — радоваться, не знаю — нет.
— Аркадий? А что с ним такое?
— Тяжелое ранение…
— Аркадий… — повторил Николай в раздумье. — Аркадий молодой. У молодого заживет. А вот у меня не заживет…
Он снова притянул Лену к себе, поцеловал в волосы.
— Помнишь, как мы с тобою впервые встретились… Давняя у нас дружба. Ни к кому не пошел, к тебе пошел… Ты понимаешь это?
— Понимаю, — едва слышно проговорила она.
— Шел и думал: «Была бы моей женой…»
— Коля, ты можешь сделать со мной, что хочешь, я покорюсь, не обижусь.
— Разве я за этим пришел к тебе? — он оттолкнул ее. — За этим?
Она пробормотала:
— Прости… обидели тебя, выпил, вспомнил…
Николай бросился к двери, Лена схватила его за рукав, заговорила, сдерживая слезы:
— Не ходи, слышишь? Никуда не ходи… Расскажи, успокойся, тогда пойдешь…
Он рванул руку, выбежал в коридор. Она догнала его, подала шапку. Глядя ему вслед, горестно подумала: «Что она с ним делает, проклятая! Такого бы только любить… Придет еще раз — не отпущу!»
Перебежав улицу, Николай зашагал твердо, быстро, словно и не было хмеля.
Куда ему теперь? Куда?
Только в цех, в свою каморку, на диван, под солдатское одеяло. Больше некуда.
На пустыре, по которому он шел, начинало вьюжить, хлестать снегом по щекам. Николай свернул в узкую улочку, спасаясь от пощечин метели… Впереди шла женщина. Она оглянулась, замедлила шаг, весело окликнула:
— А вы что по нашей улице ходите?
Вглядываясь в моложавое, подведенное, подрумяненное морозом и помадой лицо, Николай узнал: «Девчонка из планового отдела».
— Вас ищу! — ответил он грубовато, со смехом.
— Очень рада! — сказала она кокетливо. — Заходите! Мой дом — вот он. Если меня ищете…
— И зайду! — с веселой угрозой проговорил Николай. Он вспомнил, что ее зовут Лелей, что о ней ходит слава добросердечной девицы. «И черт с ним! Все равно никому не нужен!» — зло подумал он и спросил: — А чем угощать будете?
— Не беспокойтесь…
Пробираясь ранним утром по тесной и еще пустынной улочке, Николай чувствовал себя противно. Было и досадно, и больно, и обидно за себя. Вот случилось… А зачем? От этого не стало легче. И все — Надя, все она…
Постарался забыть об одном — встревожило другое: целых двенадцать часов не был он в цехе… Война, железный план, каждую минуту может появиться директор, спросить… Пропал начальник сборки! И где пропал?! Чем занимался в такое время, о чем думал?
Он провел рукой по заросшему лицу, наклонился, схватил горсть снега. «Умоюсь хоть так», — подумал он, растирая лицо. Мутные холодные капли попадали в рукава полушубка, леденели, отрезвляли… Жадно, по-ребячьи, проглотил он комок свежего снега…
Вытерев руки о полы полушубка, зашагал к заводу, посветлевший, но еще неспокойный. Временами пробирала дрожь. Припомнились первые дни жизни в Кремнегорске. Тогда тоже было волнение и тоже было не ясно, что будет завтра. Боязнь этого завтра неодолимо тянула в цех. Только там, в беспокойном и напряженном труде, мог он обрести спокойствие. Все остальное зависит от этого.
На улице прошагали курсанты учебной танковой части. Николай невольно ускорил шаг. Издалека, со стороны танкодрома, ясно донеслись усиленные в морозном утреннем воздухе выстрелы: шло испытание бронекорпусов. Николай зашагал еще быстрее.
Навстречу ему, пересекая заводскую площадь, бежала женщина с ребенком на руках. Полусонный, закутанный в белый платок, прячась от холода у матери на плече, ребенок плакал и толкал ее ногами в живот.
— Замолчи, сынок! — успокаивала мать. — Не плачь, говорю, а то я сама зареву… И так опаздываем.
Только теперь Николай узнал Фаню Егорову. Вот она вся: платок сбился, рыжий хохолок запорошен снегом, щеки мокрые, красные — от снега или от слез, валенки с мужней ноги… Николаю почему-то стало стыдно, он рванулся к ней, крикнул:
— Куда ты, Фаня?
— На смену, Николай Павлович, куда же? — не то улыбаясь, не то плача ответила она и побежала дальше.
— С мальчонкой? — крикнул вдогонку Николай.
— Его в сад надо, а я и так опаздываю…
— Погоди, давай его сюда. Я донесу. А ты — в цех!
— Нет, что ты!
— Давай, давай! — настаивал Николай. — Не уроню!
Фаня помедлила в нерешительности, передала сынишку, махнула рукой и побежала в проходную.
— Ты кто такой? — спросил мальчик, переставая плакать и трогая опушку полушубка.
— Начальник! — грозно надув щеки и еле сдерживая улыбку, проговорил Николай.
— Мама! — закричал малыш и заболтал ногами. — Мама!
Николай начал неловко успокаивать его:
— Эх ты, здоровый мужик, а шуток не понимаешь!
Надя стояла неподалеку от проходной будки и глядела, как неумело, но бережно нес Николай чужого ребенка. Ей хотелось плакать. Было жаль и его и себя… Все эти дни она ждала Николая, приходила пораньше домой, думала — позвонит. Не дождалась, вчера вечером позвонила сама. Никто не ответил. Позвонила ночью. Какой-то хриплый голос пробурчал, что начальника в цехе нет, — должно быть, ночует дома. Надя почти не спала эту ночь, побежала пораньше на смену, остановилась неподалеку от проходной, пропустила всех, надеясь увидеть Николая. И вот — увидела…
День складывался тяжело… Надя ходила по коксовым батареям, разговаривала с машинистами и мастерами, а сама все видела сквозь холодную пелену снега бегущего через площадь Николая с чужим ребенком на руках.
Только одна встреча за этот день несколько отвлекла ее, даже развеселила. У эстакады, где разгружали уголь, Надя увидела девушек-мариек, тех самых, что недавно упали на землю перед батареей. Она подошла к ним, поздоровалась.
— Обжились?
Девушки узнали ее, заулыбались.
— Теперь огня не боитесь?
Одна из них, сияя остроскулым порозовевшим лицом, произнесла робко, стыдливо, чуть покачав головой:
— Нет, нет…
— Чего же вы тогда испугались?
Девушка заговорила смелее, коверкая русские слова. Надя едва поняла: им, оказывается, с детства твердили, что когда повалится с неба огонь, значит, придет конец света… Они очень испугались. И спасибо ей — она научила их не бояться. Они называют ее между собой «девушкой из облака» — ведь она показалась им тогда в клубах пара.
— «Девушка из облака»?
Надя засмеялась, повеселела, пожелала им счастливой работы, а когда отошла и осталась одна — печаль с новой силой охватила ее.
«Девушка из облака»… теперь это звучало не весело, а насмешливо. Где-то далеко от нее были земные дела, земные заботы, земные радости…
И снова представился ей Николай: он бежит, прижимая к себе чужого ребенка, и не видит ее.
Наде стало казаться, что только маленький, только он, которого ей теперь так невыносимо хотелось, мог бы вернуть любовь Николая.
После работы она пошла к врачу. Она искала успокоения и нашла его в ласковых словах пожилой, умудренной опытом женщины, верила каждому слову, принимала каждый совет.
Открывая квартиру, Надя вспомнила, как после ухода Николая, растерянная, даже испуганная, осталась одна. Поздно догадалась она, что произошло. Всем своим женским чутьем поняла, какую боль причинила Николаю, вспомнила, как не скоро и не легко сошлись их дороги. Но что было делать? Догнать, сказать ему что-то другое, попробовать оправдаться, солгать? Но она так не могла. В чем же ее ошибка, в чем вина? В том, что сказала правду. Не надо было этого говорить. Не потому, чтобы скрыть от него правду, а чтобы не причинять ему боли. Она была добра к нему, видела, чувствовала, знала, как он любит ее. А потом и сама полюбила… Его не в чем винить. Во всем виновата она сама.