Сколько им заплатила «Дианима»? Какой компенсации было достаточно за то, что больше никогда не увидишь свой дом?
На экране подводный дрон заплывал в темный люк. Здесь, в лаборатории, Алтанцэцэг создавала знаки на языке, который понимали только она и управляемый ею аппарат. Одна затянутая серым ладонь соприкоснулась с другой. Прожектора аппарата вспыхнули ярче.
Перегородки корабля обжили многие поколения морской жизни. На такой глубине ничто не оставалось пустынным надолго. Все становилось поверхностью, к которой мог прикрепиться какой-то организм, нишей, которую можно было обжить, убежищем от хищников. Для океанской жизни все служило шансом. Потопленный корабль обжился куда как основательнее, чем во время своей службы.
«Ага».
После тех трупов на берегу у Ха была мысль выйти из проекта. Бросить все. Была мысль попросить, чтобы ее вернули назад к статьям, исследовательским грантам. Неспешной научной рутине. Долгим, уютным вечерам за разговорами с Камраном. К замкнутости в себе.
Одного взгляда на это существо оказалось достаточно, чтобы она об этом забыла. Нет. Никуда она не уедет.
«Ага!»
И словно в ответ на ее мысль, в поле зрения глубоководного аппарата опять возник тот осьминог. Алтанцэцэг приостановила дрон, просматривая камерой стены помещения. Раньше оно служило грузовым трюмом: оборудования там практически не оказалось.
– Направьте камеру вниз, – попросил Эврим. – Медленно: старайтесь не делать резких движений.
Алтанцэцэг чуть согнула пальцы, и лучи прожектора прошлись по переборке. На краю экрана произошло какое-то движение: участок пола ожил и пополз прочь.
– Разверните правее.
Луч скользнул по заросшей поверхности переборки. Новое движение: что-то стремительно пронеслось мимо камеры – чуть выше и рядом.
А потом появилось на экране.
Осьминог стоял: с полом соприкасались только концы его щупалец. Как и на прошлой видеозаписи, он принял позу «носферату»: высокий, с вертикально поднятой над головой мантией, с раскинутыми ногами и перепонкой. Поза угрозы. И, как в прошлый раз, осьминог – практически человеческого роста – был почти белым.
«Говори со мной».
Осьминог начал прогонять по телу бегущие облака. Узоры начинались на мантии и спускались вниз между глаз к перепонке, где каждый символ на мгновение замирал, а потом растворялся, сменяясь новым, даже медленнее, чем на первой виденной Ха записи.
«Он хочет, чтобы его поняли. Как местный житель, медленно говорящий с чужаком».
– Он хочет наладить коммуникацию, – произнесла Ха вслух. – Он пытается добиться у аппарата понимания. Смотрите, насколько преднамеренна эта последовательность.
– Да, – согласился Эврим. – Я вижу. Даже медленнее и четче, чем в прошлый раз.
– Он старается выражаться ясно. – Не глядя на терминал, Ха набрасывала символы, которые ей удавалось уловить. Позже можно будет рассмотреть все подробно.
Время от времени повторялся тот же символ:
Но было и много других символов. Ха постаралась зарисовать как можно большее количество.
Но что это?
– Направьте камеру ниже. Сфокусируйте позади осьминога. Медленно. Так. О боже!
Более мелкие осьминоги. Как минимум дюжина, ползающие по стенам и полу. Молодь: укороченные ноги, головы несоразмерно крупные. И позади них другие фигуры: еще двое взрослых, зависших на краю мутной картинки. Один был болезненно-белым – не жемчужным, как общающийся осьминог, а нездорово выцветшим, местами покрытый ржавыми пятнами. Двух щупальцев у него не хватало.
– Вот, – сказала Ха, – старик. Остальные, видимо, о нем заботятся…
– Семейная группа, – сказал Эврим. – Я насчитал как минимум шестнадцать…
Экран стал белым.
– Черт, – пробормотала Алтанцэцэг, и руки у нее дернулись, словно она обожглась. – Мы движемся. Назад и вверх ногами. Быстро.
Камера попыталась снова сфокусироваться. Наконец-то появилось макроизображение присосок на объективе.
– Подводный дрон снабжен слабым оборонным оружием. Электрическим зарядом. Я…
– Не надо! – хором воскликнули Эврим и Ха.
Присоски исчезли. Темная вода.
– Камера за пределами мертвого корабля, – объявила Алтанцэцэг.
Изображению резко вернулся фокус, успев поймать вытянутый силуэт стремительно удаляющегося осьминога. Описав широкую дугу, он нырнул в открытый люк корабля.
– Повреждений нет. Заряда достаточно. Вернемся. Найдем другой вход в мертвый корабль.
– Нет, – возразила Ха. «Это ведь?.. Да. Вот». – Нет. Уводите аппарат обратно. Материала нам хватит. Я хочу проанализировать данные. Возвращайте аппарат на берег. Ведите его медленно и по прямой.
Вот тайна, в которую мы врываемся: одиночный нейрон не осознает своего существования. Зато ее осознает сеть из миллиардов бессознательных нейронов. Эти монады, живущие в мире без восприятия, становятся существом, которое воспринимает, думает и действует. Сознание заключается не в нейронах, а в сложной системе связности.
ИНДОНЕЗИЙЦА ЗВАЛИ БАКТИ, но все звали его Баки на том объединенном английском, на котором общались друг с другом.
Сон вызвался позаботиться о его теле. Эйко ему помогал. Они зашили безголовый труп в промасленный брезент, который им выдали охранники. Остальные отмыли барак от крови и кусков черепа Баки. Тряпки отправились в брезент к телу.
Едва рассвело, и на палубе было холодно. Онемевшими пальцами Эйко втыкал толстую иглу в искусственную ткань. Два раза он укололся, но, вытирая кровь о штаны, продолжал шить.
Охранники стояли неровным полукругом и смотрели. Одного из них аккуратно запаковали в черный мешок для трупов, который уже лежал у планшира. Методом исключения Эйко определил, что это Бьярт.
Как только Сон с Эйко зашили Баки в саван, двое охранников помогли перевалить труп за борт. С зашитым вместе с ним куском цепи тело утонуло сразу же, как попало в белые гребни волн.
Никто ничего не произнес на прощанье. Они просто посмотрели примерно на то место, где он упал. Место, отличающееся от остальной поверхности моря, словно дверь, за которую Баки шагнул. Однако «Морской волк» неумолимо плыл прочь, и это место было все труднее вспомнить. И в итоге остался просто океан, ничем не отличающийся от остального.
Охранники сбросили мешок с телом Бьярта. Когда он плюхнулся в воду, женщина по прозвищу Монах плюнула ему вслед. Остальные три охранника, несшие тело Бьярта, поступили так же.
Эйко спрятал иглу в ладони. Они забудут, что ее выдали. Позже ее можно будет спрятать в сетке гамака или еще где-нибудь.
«Теперь их семь».
Ход «Морского волка» был неумолимым. Однако траулер все равно оставался грузным и неуравновешенным. Он неуклюже шел по волнам.
Скоро им придется зайти в порт. Сон сказал, что они движутся на юг. Может, направляются в Ванкувер или Сиэтл. Рабскую команду запрут в трюме, но вдруг появится шанс…
Об этом думал не только Эйко. Вялые разговоры в бараке, где воняло чистящим средством и по́том – и смертью, хотя, возможно, это иллюзия, – сводились к тому времени, когда они придут в порт. Хотя никто не говорил о побеге, опасаясь, что их могут услышать охранники или, что еще страшнее, что их слушает искусственный разум за бронированной дверью рулевой рубки, Эйко знал, что все об этом думают. Особенно после нападения и смерти Баки.
Становится ли теплее? Нет, они не могли оказаться настолько далеко. Осталось семь наемников. В команде больше двадцати человек. Охранники могут сделать ошибку – или их можно заставить ошибиться. Может произойти что угодно. Вблизи от берега у рабов может появиться шанс.
Эйко прошел по многочисленным комнатам, садам и эпохам «Минагути-я», своего дворца памяти, собирая свитки, которые прятал в каменных лампах, сложенных листках бумаги, подсунутых под татами, под чашкой для саке на кухонной полке: все, что он знал о передвижениях и привычках охранников, их характерах и причудах. Каждую ночь, после того как Сон засыпал, Эйко лежал в своем гамаке без сна. При этом мысленно он сидел, поджав ноги, в саду «Минагути-я», где сложил все записи кучкой. Он прочитывал каждую внимательно, готовясь.
Когда они зайдут в порт, он будет готов действовать.
Он работал на палубе, взрезая ножом брюхо тысячной рыбы из дневного улова, когда «Морской волк» сбросил скорость и начал поворачивать.
Неужели это оно? Неужели они поворачивают к берегу?
А потом он увидел ее на горизонте.
Они все увидели.
Команда бросила работу и пошла к планширу правого борта, словно всех туда что-то притягивало. Охранники не пытались их остановить, они и сами тоже шли к правому борту «Морского волка» и остановились в нескольких метрах позади рабочих.
Это была серая многоярусная махина, размером с сорок «Морских волков» или даже больше. Она была утыкана наростами установок безоткатных орудий и кранов. По ее палубам сновали люди – размытые поднимающейся от воды дымкой фигуры.
– Рыбозавод, – сказал кто-то.
Берега нигде не видно было. Куда ни посмотри, везде безликая поверхность океана встречалась с горизонтом.
Эйко посмотрел направо, на Сона. Сон плакал: на его лице застыла маска усталости и отчаяния.
«Морской волк» продолжал поворот. Вдоль всего планшира лица были одинаковые: залитые слезами, лишившиеся надежды.
Гудок «Морского волка» застонал, ответом стало басовитое рычание сигнала рыбозавода. И тогда Эйко увидел на лицах команды еще что-то: ужас.
Мы наблюдаем у осьминогов уровень владения орудиями, который превосходит всех птиц и млекопитающих, за исключением человека. Вспомните использование сложных орудий индонезийскими осьминогами, которые таскают с собой по дну две выброшенные половинки кокоса, пристроив их под телом, а потом используют в качестве защиты против хищников. Выброшенные людьми кокосы осьминоги собирают специально с этой целью.