Второй символ был дальше по берегу.
Первой к нему подошла Алтанцэцэг, водившая лучом фонарика по линии прибоя, волнам, песку. Ничего.
Этот символ был грубым, поспешным. Края кое-где остались нечеткими из-за торчащего или неудачно уложенного куска. Тем не менее форма угадывалась безошибочно:
Стрелка шла от воды в сторону берега. Ее конец был наклонен влево. Он указывал точно на отель.
Этот символ в основном тоже был сложен из темных камней, водорослей и плавника.
Однако в нем обнаружились и другие предметы. Ха наклонилась. Среди камней, плавника и водорослей оказались куски подводного дрона, отправленного на затонувший корабль, – того, который недавно был уничтожен. Аппарат разорвали на части. Куски его корпуса и детали механизмов были рассыпаны внутри символа.
А еще там оказались и другие объекты: маска для дайвинга. Баллоны от акваланга. Ружье для подводной охоты. Перчатка. И…
Ха не сразу это опознала: из-за морских уточек и зеленой патины этот предмет почти не выделялся среди других в свете убывающей, но все еще яркой луны. Он был размещен аккуратнее всего, рядом с концом стрелки, указывающей на отель, и слепо смотрел в небо.
Череп человека.
Он был целым: все зубы сохранились, нижняя челюсть закреплена в открытом положении и повернута вверх, словно потрясенная красотой звездного неба.
Эврим и Алтанцэцэг остановились чуть в стороне от Ха – на расстоянии, приличествующем при прощании с усопшим родственником у гроба. Ха долго стояла, не двигаясь. Потом медленно обошла символ по кругу.
– Надо это заснять, – сказала она, следя, чтобы ее голос не дрогнул.
– Я уже сделала много снимков иероглифа.
Алтанцэцэг указала вверх.
– Я имею в виду детализированные снимки. Надо…
Ха прикрыла рот ладонью: рядом стремительно снизились пять дронов. «Возьми себя в руки. Они не летают». Дроны снижались в свободном падении, а потом резко остановились на высоте, чуть превышавшей рост человека. Алтанцэцэг, воздевая руку, словно волшебник из детской сказки, резко жестикулировала, заставляя дроны танцевать вокруг символа, ныряя и замирая, описывая круги друг вокруг друга. Ха попятилась в сторону Эврима, чтобы не попасть под эти вихри.
– Вот момент вашего триумфа, Ха, – сказал Эврим. – Больше сомнений нет. У вас есть доказательство. У нас. Оправдание дальнейшей работы. Это – начало.
Ха ничего не ответила. Она отслеживала кружение дронов, затем взглянула на символ – и снова посмотрела на дроны. С этого расстояния череп казался сферическим нефритовым предметом – одним из многих, использованных для создания символа. Выброшенным потрепанным мячом, прибитым к берегу, нейтральным артефактом.
«Но ничего нейтрального тут нет».
Наконец она заговорила.
– Вы не видите?
– Вижу. Но смыслов может быть много.
– Это вовсе не похоже на начало.
Она повернулась и пошла прочь.
– Куда вы?
– В отель. Мне надо подумать, а здесь не получается.
У нас возникает все больше споров относительно разумности: развивается ИИ, и в режиме онлайн появляется мозг, способный выполнять множество задач человеческого мозга. И тем не менее у нас до сих пор нет четкого определения разумности, хоть оно и должно быть важнейшим элементом нашего собственного опытного познания мира.
Почему в других нас так страшит то, что мы так плохо понимаем в самих себе?
УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА НЕТРУДНО.
Эйко понял это на рыбозаводе. Он увидел, как человек с другого корабля спорит с охранником. Одним небрежным движением охранник вскинул винтовку и с силой ударил прикладом в висок спорщика. Мужчина упал на сходни. Охранник ушел, а когда другие члены команды подбежали к упавшему, он уже был мертв.
Они провели на рыбозаводе уже неделю. За это время Эйко увидел сотни других членов корабельных команд и около пятидесяти охранников. Корабли приставали и отчаливали. Многие были меньше «Морского волка», и только один был больше. Команда «Морского волка» в основном оставалась у себя на борту. И это было к лучшему.
Эйко, Сона и остальных членов команды вывели на борт плавучего рыбозавода только один раз – ради медицинского осмотра. Толчками их прогнали по лабиринту холодных коридоров, которые в конце концов привели в стерильное помещение, где их обследовал автомат. На стенке автомата были слова «Собственность Автоматизированного морского белкового производства инкорпорейтед».
Эйко впервые увидел обозначение собственника, ответственного за то, что происходило с ним и другими членами команды. Зря они его там оставили. Эйко свернул это знание в свиток и спрятал в клетке для сверчка в «Минагути-я».
Как раз во время этого похода Эйко и увидел убийство человека. А еще заметил членов других команд, которых тоже гнали по коридорам: все они были смирившиеся и истощенные. Сначала ему показалось, что они выглядят куда хуже, чем команда «Морского волка». Теперь он уже в этом сомневался. Возможно, они выглядели хуже просто потому, что он их не знал. Зато он знал членов своей команды, но те другие, незнакомые, были просто телами.
Возможно, команда «Морского волка» выглядела так же плохо. Может, он сам выглядел так же плохо.
Тем временем Сона избили два охранника «Морского волка»: во время разгрузки он уронил пластину замороженной желтоперки за борт. Наказание было формальным: охранники явно били не в полную силу. Тем не менее на следующий день он пропустил смену: один глаз отек и не открывался, с гамака он встать не смог.
Глядя, как охранники аккуратно избивают Сона, Эйко задумался, нет ли где-то охранников над самими охранниками – людей, которые накажут их, если они беспричинно выведут из строя работника. Возможно, за потерянного Сона охранников наказали бы точно так же, как самого Сона – за потерянную рыбу.
В этой системе эксплуатации было нечто вызывающее уважение. Все имело определенную стоимость, и стоимость эту всегда можно было сравнить с той, что находилась на более низких ступеньках иерархии: так, например, команда стоила меньше, чем вся рыба, которую они способны будут выловить. А корабль с охранниками и командой, которые будут работать на нем в течение всего срока службы, стоят меньше, чем весь улов за это же время.
Наверняка это так, иначе компания не стала бы отправлять корабль, кормить команду, нанимать охрану. Вот почему автоматизированные суда больше не были полностью автоматизированными: ремонт роботов обходился слишком дорого. Они нарушали систему. Рабские команды и охранники, заставлявшие их работать, были дешевле. И потому роботов убрали.
За рамки таких расчетов выходили некоторые случаи вроде того бессмысленного убийства человека на борту рыбозавода: это было затратно и не предусмотрено, но в целом все работало с учетом стоимости.
В том числе насилие. Оно применялось строго в рамках этой экономики: если убить слишком много рабочих, то это обойдется слишком дорого: наверняка на черном рынке новые похищенные стоят немало. Насилие необходимо применять умеренно. Травмы рабочих были неэкономичны. И Эйко не сомневался в том, что эта расчетливость выражается и в других вещах: их кормили строго по необходимости, установив минимальные затраты, чтобы рабы оставались достаточно здоровыми, но не более того. Им давали лекарство при болезни, но и тут должен существовать некий предел. В какой-то момент от больного или травмированного члена команды должны избавляться. Эйко не видел подобного, но не сомневался, что такое возможно. «Морской волк» проведет подсчет: в него заложены алгоритмы доходности и потерь. Все проистекало из этих расчетов.
Во время их пребывания у рыбозавода на «Морском волке» побывали другие рабочие: люди, отремонтировавшие переборки, заделавшие отверстия от выстрелов пиратов, проводящие техническое обслуживание двигателей и оборудования.
Они обменялись слухами и новостями: в Совете Безопасности ООН произошел переворот, постоянным членом совета вместо Китайской федерации стала Республика Стамбул. Рядом с Явой прошло цунами, один из ИИ-кораблей выбросило на берег. Команда спаслась и сдалась местным властям, но их всех арестовали за незаконную иммиграцию, вернули на корабль и отбуксировали в нейтральные воды.
Они обменялись страшными историями: какой-то корабль причалил к рыбозаводу с полным трюмом, но без единого члена команды. Ни следа рабочих или наемников, которые должны были за ними присматривать. Работники завода вскрыли трюм и обнаружили их всех там, аккуратно сложенных и замороженных – и рабочих, и охранников. Корабль не смог наловить рыбы, сошел с ума и решил, что белок есть белок. ИИ корабля пришлось списать.
Неужели это была правда? Неужели такое вообще возможно? Эйко не знал. Может, это рассказывают, просто чтобы их напугать. Ради развлечения, со зла или со скуки.
Они отчалили от рыбозавода уже две недели назад. Эйко тревожился из-за Сона. С тех пор как того избили, он начал странно себя вести. Он без конца твердил о своих родных островах. Сон говорил о Кондао, когда они с Эйко играли в карты или во время перерыва в работе. Однако это не были его прежние воспоминания о дайвинге или о том, как он срезал с коралловых рифов старые сети, или о мирной жизни в Консоне.
Вместо этого он говорил о рыбе. Он стал одержим богатым уловом рыбы в охранной зоне архипелага. Рыба там крупнее, медлительнее, проще ловится. Морские черепахи, акулы, кальмары, всплывающие ночью на огни ловцов и беспомощно попадающиеся тоннами. Сон старался не смотреть на Эйко, поворачивая лицо в ссадинах к горизонту. Казалось, будто он забыл про свои труды по охране окружающей среды, попытки уберечь остров и вернулся к временам своего браконьерства.
Эйко пытался с ним шутить, вывести из этого состояния, но бесполезно: Сон просто повышал голос.
Тем временем океан, по которому шел «Морской волк», оказался пустыней: в сетях либо вообще ничего не оказывалось, либо бесполезный прилов, который приходилось выбрасывать в море – в основном дохлый. «Морской волк» начал нервничать: Эйко ощущал это наподобие вибрации под настилом: ярость, исходящую из-за бронированной двери, защищавшей ИИ. Охранники впитывали эту нервозность. Они стали злее, раздражительнее, скорее на наказания.