– Такого же рода, какие вам задавались перед загрузкой, – объяснил Рустем. – Это не займет много времени. Пару часов. Можно сделать это здесь.
– Просто на вопросы ответить можно, – Дениз пожал плечами.
Спустя четыре часа, когда они закончили и уже возвращались к причалу, Рустем сказал:
– Надеюсь, вы не собираетесь его убивать.
Они говорили по-русски.
– А почему бы и нет?
Цвета жужжали и переливались. Женщина была ниже Рустема. Осанка у нее была такая идеальная, что казалась неестественной.
Странно: сколько всяких деталей подмечаешь у человека, когда его лицо скрыто.
Трудно было понять, шутит ли она: модуляции абгланца сглаживали интонации.
– Почему? Потому что он просто институтский исследователь, никак со всем этим не связанный.
А почему его это вообще волнует? Раньше ему было бы все равно. Вот только в этом человеке было нечто… чистое. Сначала это вызвало у Рустема раздражение: этот человек всегда жил в комфорте. Но потом, поговорив с ним несколько часов, опросив его, Рустем передумал. Нет. Перед ним находился человек, который не желал никому дурного. В нем не было зла, и в результате мир должен был оставить его в покое. Он жил, заключенный в сферу невинности.
– Со всем этим? И в чем именно заключается «это»?
– Ваши дела. Я подробностей не знаю.
– И хорошо, что не знаете, Рустем. Постарайтесь, чтобы так было и дальше. Не стоит проявлять широту мышления – углубляйтесь только в поставленную перед вами проблему. И я надеюсь, что вы смогли получить от него достаточно полезных подсказок, потому что пока создается впечатление, что вы бродите во тьме.
– Я двигаюсь вперед, – сказал Рустем, – но признаюсь, что не так быстро, как хотелось бы. Полезно было бы увидеть исходные опросники и сами модели.
– Когда сможете придумать, как внедрить промышленного шпиона в «Дианиму», дайте мне знать.
– Понял. А теперь давайте вернемся в Астрахань, чтобы я мог продолжить работу.
– Вы туда не вернетесь.
– Что?
– В Астрахани вам больше нечего делать. Вам сняли номер здесь, в республике. В «Пера Палас».
– Но я там живу. Меня там кое-кто ждет.
На залитом солнцем причале облако вокруг головы женщины сияло, словно разбитое стекло. Она шагнула на самоходную посадочную площадку. Механическая рука отстыковала ее от причала.
– В Астрахани вас уже никто не ждет, Рустем. И на будущее: если хотите, чтобы окружающие вас люди оставались в безопасности, советую держать рот закрытым.
Только недавно наука стала выходить за рамки материальных структур жизни – на отношения людей с другими существами вокруг нас, на нашу погруженность в природу и зависимость от нее, которые сохраняются, несмотря на все наши усилия оттолкнуть ее с помощью наших сконструированных не-природных миров. Наука наконец стала признавать, что природа, в которую мы погружены, тоже общается, обладает ценностями и стремлениями.
Мы наконец сделали первые шаги к подлинному наблюдению за жизнью – не из отдаления, как ее хозяева, а в содружестве, признавая ее частью себя.
ТИБЕТСКИЕ ОБСЛУЖИВАЮЩИЕ ДРОНЫ имели обтекаемые тела, как у стрекоз. Их поверхность преломляла солнечный свет в фиолетовый и изумрудный. Тонкие лапки выступали из грудной части на вертлугах и коксах и заканчивались хватательными клешнями.
На храмовом дворе они переходили от одной работы к другой со стремительной грацией. Один описал дугу и завис прямо перед лицом Алтанцэцэг. Они переговорили – сначала по-английски, а потом на языке, который Ха не опознала: это был не родной монгольский Алтанцэцэг, а какой-то другой.
В храме царил хаос. Двор был усеян перевернутыми растениями, расколотой терракотой, разорванными молитвенными флажками. Лишившийся руки автомонах – один из тех двух, что разговаривали с Ха накануне вечером – бродил по двору неровным медитативным кругом. Его оранжевое одеяние было разорвано в нескольких местах. Он ни разу не взглянул в сторону Ха.
«Мы не живые».
Обезьяны лопотали и ухали с деревьев на незваных гостей.
Эврим поднялся по дорожке с пропавшей рукой и положил ее на один из столов для подношений.
– Нашел в развилке баньяна.
Второй дрон-стрекоза с жужжаньем стал носиться вокруг руки.
Тибетский транспортный модуль отбрасывал на них тень с высоты. Он имел форму колеса, от внешней стороны диска лепестками отходили двигатели, поверхность покрывали абстрактные пересекающиеся волны эмали.
Эврим посмотрел вверх, на модуль.
– Не люблю автомонахов, но всегда восхищался тибетскими дронами. В их технологиях идеально сочетаются наука и искусство! И приятно смотреть на их работу: движения такие грациозные, что в сравнении наши дроны «Дианимы» кажутся тугоподвижными и промышленными. Безжизненными в большинстве случаев, но, конечно, в руках хорошего оператора наши дроны тоже, можно сказать, танцуют. – Эврим посмотрел на Алтанцэцэг. – Однако тибетские изделия словно наслаждаются собственным движением.
Словно в ответ на это разговаривавшая с Алтанцэцэг стрекоза отлетела и по спирали пошла вверх к транспортному модулю, закручивая в воздухе совершенно необязательный штопор.
– Это не дроны, – сказала Алтанцэцэг, – хотя, наверное, большинство по-прежнему так их называет, точно так же, как люди десятилетиями называли наши терминалы телефонами. Это – сложные гибридные системы, на много поколений опередившие конструкты «Дианимы».
– На каком языке вы с ними говорили?
– На боевом пиджине, – ответила Алтанцэцэг. – Оператор – ветеран Китайско-монгольской зимней войны и Белградской битвы. Как и я. В Белграде она была в одном подразделении с человеком из моего города. Приятно снова поговорить на этом языке. Давненько не приходилось.
Однако слово «приятно» было неверным: Алтанцэцэг уставилась куда-то вдаль с застывшим лицом. Где-то в глубине ее души война всегда продолжалась.
– Они тоже используют жидкостный интерфейс, – продолжила Алтанцэцэг, – как мой резервуар, но их – более чуткий, и у них есть системные миры ИИ / человеко-холонов, далеко опережающие то, что есть у нас. Интеграционный фидбэк между оператором и машиной просто потрясает.
– Потрясает, – согласился Эврим. – И именно это обогатило тибетцев – и еще то, что они так тщательно защитили свои технологии. Нельзя просто купить их дронов: приходится приобретать всю систему вместе с оператором, которого Тибетская Буддийская Республика направит на ней работать. Однако их технологии настолько передовые, что масса исследовательских и охранных фирм вынуждены идти на уступки.
– Мне незнаком термин «холон», – призналась Ха.
– У них иная концептуальная система, – сказала Алтанцэцэг. – Система «Дианимы» – одна из лучших в мире, но в основе своей она традиционная. Все единицы охраны, которыми я управляю, работают в двух основных режимах: либо я ими управляю, и в этом случае они представляют собой классических, хоть и очень совершенных дронов, либо они находятся в режиме ИИ и выполняют свои операции на основе программ и приобретенных ими сведений об окружающей среде. Так что либо имеется управление сверху вниз, либо независимость – то есть некая независимость. Это не подлинная «свобода», а просто набор алгоритмов и определенная способность к инновациям за пределами этих алгоритмов внутри заданных параметров.
Стрекоза спустилась от транспортного модуля и приземлилась на поврежденного автомонаха. Инструментом-ножницами она принялась срезать разорванное оранжевое одеяние.
Алтанцэцэг продолжила:
– Холон – это их собственное нововведение. И, как и сказал Эврим, благодаря ему они очень обогатились. Этим термином обозначают автономное устройство с достаточной самостоятельностью, чтобы справляться с непредвиденными проблемами, не запрашивая инструкции у центрального командного узла, но при этом оно может управляться вышестоящим командованием. Нельзя определить, где именно заканчивается ваше управление и начинаются алгоритмы реакций. Это как продолжение нервной системы, но не только: информация в системе идет в обоих направлениях. Это как если бы ваши конечности вам отвечали, как если бы они были снабжены крошечными мозгами, которые изобретают и импровизируют. Они будут продолжать операции или даже работать самостоятельно, придумывая новые операции, пока вы не вернете их под централизованное управление. Они продолжат начатые вами операции, но будут делать это по-своему, постоянно вводя в систему новую информацию, проверяя новые способы выполнения задачи. Для оператора это сложно: ты не строго управляешь, как с устройствами «Дианимы». Тибетские операторы – это не операторы с точки зрения «Дианимы»: они – часть того, что называется «нашестью». Они существуют где-то между централизованным управлением и распределительной изобретающей системой. Они не отделены от машины: они – ее внутренний элемент.
– Откуда вы это знаете?
– Училась с ними три года.
– То, что вы описали, мне очень интересно тем, что, возможно, очень походит на нервную систему осьминога. Есть все основания полагать, что осьминоги «думают» своими щупальцами. Что их центральный мозг не постоянно все контролирует. Щупальца осьминога постоянно исследуют то, что его окружает. Я рассказываю об этом в своей книге: это – одна из тех сторон, которые делают осьминогов так невероятно непохожими на нас. Они сообразительные, очень сообразительные, и мы это уже установили. Но дело не только в этом: их разум прочно связан с любопытством и исследованием. И одно из самых интересных свойств осьминогов в том, что немалая часть их любопытства может содержаться в щупальцах. Возможно, это животное, у которого почти все время отсутствует централизованный контроль: это разум, который, в первую очередь, плывет в море, состоящем из системы исследующих конечностей, которые только случайно и непостоянно управляются центральным мозгом. Даже само наше представление о центральной и периферической нервной системе в отношении их неприменимо. Мы просто используем привычные метафоры, но пребывание внутри этой системы будет чем-то совершенно иным. Совершенно иным существованием в мире.