Но когда разум прояснился, ее охватил страх. Неужели она сама сшибла проектор с тумбочки? Она ведь не могла его уронить, так? Теперь ей казалось, будто в комнате есть кто-то, кроме нее. И был там уже давно.
«Вставай. Включай свет. Ты в опасности».
Ха включила свет в спальне, почти ожидая – чего? Что в гости зашел Певец?
В комнате ничего не было. Из открытого окна пахло морем, доносился шорох прибоя. Она подняла проектор с пола и поставила на тумбочку. Камран протирал кухонный стол. Она его отключила.
Отключить страх оказалось сложнее. «Примитивный базисный инстинкт. Кто-то на меня смотрит. Кто-то наблюдает за мной».
«Прекрати».
В комнате морем пахнет сильнее обычного. И открытое окно… Разве она его открывала? Вспомнить не получалось.
«Хватит».
Она едва не взвизгнула от резкого движения на краю поля зрения.
Дрон размером с пчелу завис перед ней.
– Вы нужны мне на берегу, Ха. Немедленно. Эврим пропал.
На берегу несколько дронов висели над волнами залива, просматривая поверхность воды. Алтанцэцэг в перчатках отдавала им команды.
– Вы этим вечером Эврима не видели? А раньше? – спросила Алтанцэцэг.
– Не видела. Но зачем Эвриму входить в океан?
– Не знаю зачем. Я вообще не понимаю, что происходит в голове у этого робота. Но, похоже, вы сами сможете у него спросить.
Дроны метнулись к берегу и сфокусировали прожектора на фигуре, выходящей из прибоя.
Эврим, обнаженный и медно-гладкий, вышел из волн. Его кожа, мокрая и блестящая в лучах прожекторов от кружащихся вокруг него дронов, казалось, светится изнутри.
На нем не было акваланга. Он в нем не нуждался. В одной руке он держал сетку, похожую на вершу. Нет – не на вершу, а на святыню. В центре быстрого танца дронов со священной сетью в руке, бесполый и стройный, с преувеличенными пропорциями, словно у древнего идола, вырезанного из медового янтаря, Эврим казался… божеством.
А почему бы и нет? По-настоящему исключителен. Не рожден, а создан. Ему не нужно дышать, есть, спать. Он не обладает половой бинарностью. Как еще можно его называть? Только богом.
Ха вспомнила, что Эврим сказал ей в ту ночь, когда рыболовецкие суда пытались прорваться через кордон Алтанцэцэг и были уничтожены.
«Меня создавали не ради вычислительных возможностей. Целью было создание настоящего андроида. Андроида как внешне, так и внутренне: робота, который не только выглядел бы как человек, но и был бы человеком по… – Эврим тогда помолчал. – Не уверен, как это назвать. Разум? Но пока так и не решено, действительно ли я по-настоящему разумен… хотя я считаю, что да».
Ха подумала: «Нет. Разумом ты не человек. Да и в чем-то еще. Ты – уникальный и новый».
Эврим поднял с песка сложенное золотое одеяние и перепоясал свою наготу ремнем.
– Вы кого-то из них видели? – спросила Ха. – На дне? Они наблюдали?
– Они всегда наблюдают, – ответил Эврим. – И не только из воды.
«Примитивный базисный инстинкт. Кто-то на меня смотрит. Кто-то наблюдает за мной».
«Прекрати».
– Робот, предупреждай меня, когда в следующий раз решишь прогуляться в океан, – прорычала Алтанцэцэг.
– Я, – заявил Эврим, – не робот, точно так же как вы – не обезьяна. – Эврим повернулся к Ха. – Идемте. Мне есть что вам показать.
– Вот.
Они втроем сидели в вестибюле перед терминалом. На экране тот осьминог, которого Ха называла Певцом, заканчивал свое песнопение, приближаясь к впечатляющему финалу.
– Два полумесяца. Да, – сказала Ха.
– Не совсем. – Эврим вернулся назад на несколько кадров. – Вот, перед тем как сформировались те два полумесяца. Там две другие фигуры.
– Погодите. Я их раньше не видела!
– Да. Они следовали так быстро, что вы их не различили. А еще они светлее, еле видны в сравнении с более темными символами. Они кажутся просто частью потока. Но я считаю, что это не так. По-моему, они – важнейшая часть ряда, который заканчивается двойным полумесяцем. Даже после того, как финальный символ сформирован, за ним все еще видны остальные два – такие тусклые, что их трудно различить. – Эврим подался вперед, указывая на экран. – Посмотрите еще раз. Сначала эта последовательность из трех фигур. А потом, словно после паузы, две тусклые формы, а потом третья, более темная:
– Более светлые символы остаются. Они сливаются, становясь фоном для двойного полумесяца. И как только я их увидел, то вспомнил: они всегда есть. Всегда есть фон – такой светлый, что его можно проглядеть. У символов два слоя. И я подумал: возможно, мы упустили грамматику или синтаксис. Или нечто столь важное, как интонация. И как только я это увидел, то начал беспокоиться. И… решил все исправить.
– Решил исправить, – повторила за ним Алтанцэцэг.
– Да. Тот символ, который создала Ха под водой. Я пошел и добавил к рисунку фон из прозрачных бутылок.
– Чтобы мы не сделали грамматической ошибки? – уточнила Алтанцэцэг.
– Мы еще даже близко не подошли к таким ошибкам, – сказала Ха. – Мы еще даже не на уровне слов. Это скорее мета-послание. Дело не в словах. Мы пытаемся сообщить: «У нас есть возможность попытаться вас понять. Мы видим, что у вас есть язык. Мы поняли, что это слово для вас важно, – и мы тоже можем составить это слово».
– Совершенно верно, – согласился Эврим. – И теперь они знают, что мы также способны правильно «написать» это слово.
– И ради этого ты вошел в воду в середине ночи, никого не предупредив.
– Я перед вами не отчитываюсь, – сказал Эврим. – Я не спрашиваю у вас разрешения. Я у вас не в плену.
Алтанцэцэг открыла было рот, чтобы ответить, но тут же его закрыла. Казалось, она готова повернуться и уйти.
Но потом все-таки произнесла:
– Да. Ты не пленник. Но я за тебя отвечаю. И если ты войдешь в воду и погибнешь, то отвечать за это придется мне. Так что, пожалуйста, когда ты в очередной раз выйдешь из себя, подумай о том, как я пострадаю, если что-то пойдет не так.
Эврим в это время смотрел на экран и к ней не повернулся.
– Справедливо. В будущем я буду сообщать вам о своих планах.
– Ну что ж, – проговорила Ха, – не знаю, что обозначают эти фигуры или их последовательность, но, конечно, лучше быть максимально точными. Только так можно надеяться на прорыв. Спасибо вам.
– Это вам спасибо, – отозвался Эврим. – Приятно, когда тебя ценят.
– Я тебя ценю, робот, – сказала Алтанцэцэг. – Я просто не хочу, чтобы меня выгнали с работы.
Эврим стремительно встал.
– Не. Смейте. Опять. Называть. Меня. Роботом. Вы произнесли это слово семьсот девяносто семь раз с момента моего прибытия. Надеюсь, это больше не повторится.
Эврим был выше Алтанцэцэг, хоть и гораздо тоньше. Секунду казалось, что Эврим собирается ударить офицера безопасности.
В мыслях у Ха пронеслись ужасающие сценарии: эти двое прибегнут к насилию, а кроме Ха, вмешаться будет некому!
Однако Эврим повернулся и зашагал к двери.
– Поскольку я не нуждаюсь в сне, то больше не считаю нужным сидеть у себя в номере и притворяться. Я буду ходить по берегу. Я сообщил вам о своих планах. Можете послать за мной свою армию шпионов – но пусть держатся подальше, или я могу сшибить парочку.
Спустя несколько секунд после ухода Эврима Ха повернулась к Алтанцэцэг:
– Вы могли быть добрее.
– Да, – согласилась Алтанцэцэг, все еще глядя на темный прямоугольник двери. – Да. Вы правы. Надо быть добрее. Но я в этом не очень хороша.
– Эврим действовал импульсивно. И неосмотрительно. Но ничего не случилось. Он остался цел. Вы выполняли свою работу – и, как вы верно сказали, Эврим не в плену.
– Ложь.
– Что?
– Я солгала, Ха. Эврим – мой пленник здесь, на архипелаге. И мне приказано уничтожить Эврима, если он попытается покинуть это место.
– Что? Как такое возможно?
– Это – одно из моих основных поручений, Ха: оберегать Эврима. Защищать вас. Не давать другим приближаться к острову. Держать в тайне то, что мы здесь изучаем. И задержать или уничтожить Эврима, если он попытается уйти.
– Эврим знает?
– Нет.
– Вам надо ему сказать.
– Может, и надо. Есть и еще одна директива. Вам следует тоже о ней знать.
– Какая?
– Задержать или убить вас, если вы попытаетесь уйти.
Ха не нашлась с ответом.
– А теперь, – сказала Алтанцэцэг после недолгого молчания, – если я больше не нужна, то пойду спать. В отличие от Эврима, мне все-таки нужно отдохнуть. Да и вам тоже нужно выспаться. В свете того, что вы узнали, может оказаться, что утром это место покажется вам другим.
С самого раннего возраста я хотела строить разумы.
Я видела пустые глаза своих кукол, их стеклянные взгляды, их глупое моргание, с которым они произносили заранее записанные механические фразы. Мне хотелось от них большего: теплого общения, которого я не могла получить от отца: он был в моей жизни всего лишь тенью – или от матери: она постоянно отлучалась и не замечала меня, даже когда была дома.
Основа бытия – это внимание других. Возможно, именно это побуждает людей создавать разумы помимо наших собственных: мы хотим, чтобы нас видели. Мы хотим, чтобы нас находили. Хотим, чтобы нас обнаружил кто-то другой. В структурированном одиночестве современного мира многих из нас другие люди игнорируют, едва нас замечают.
Вот о чем я мечтала в детстве: что мои куклы оживут, и обнаружат рядом меня, и спасут от одиночества незаметности.
ВЕРХНЯЯ ПАЛУБА ПАРОМА, идущего из Бейкоза к центру, была пустой. Рустем слушал призыв на дневную молитву, разносящийся над проливом, перекличку муэдзинов, когда эхо откликов, плывущих от минарета к минарету, накладывается друг на друга. Он рос без религии, но разве нашелся бы человек, которого это не тронуло бы?