– Мы используем это судно для разговоров, которые никто больше не должен слышать. Вы даже не представляете, сколько сотен подслушивающих устройств мы обнаружили в своих офисах за эти годы – каждое следующее все более хитроумное, чем предыдущее. Мы устроили небольшой музей самых интересных в бывшем помещении вахты. Многие поколения устройств, предназначенных для подслушивания людей, чья работа состоит в том, чтобы подслушивать. Логично. Если хочешь знать, что происходит в Стамбульской Республике, то есть ли лучшее место, чем кабинеты тех, кому положено знать? Мы находили устройства, заложенные в книжные закладки, в выдолбленные ручки половых щеток, в трещины между плитками пола. Даже на подоконнике обнаружилось устройство в виде дохлой мухи. Это судно вовсе не защищено лучше, но здесь хотя бы площадь поменьше. А еще один плюс в том, что это судно требует более сложных подслушивающих устройств, которые становятся интересными экспонатами нашего музея. Мой любимый – тот, что нашли на прошлой неделе, в виде морской уточки, чей стебелек ввинчивался в дерево корпуса и подслушивал через вибрации человеческой речи. Настоящее искусство!
Старший наконец поднял голову, встречаясь взглядом с более молодым собеседником.
– Хотите посмотреть?
Тот не шевельнулся и никак не отреагировал.
– Ну, в другой раз. – Старший отпил чая и продолжил: – Я думаю о тысячах часов… сотнях тысяч часов… потраченных на создание этих устройств. Думаю о сотнях тысяч часов, которые уходят на то, чтобы найти их. И о часах, потраченных на разработку устройств, которые должны отслеживать и находить подслушивающие устройства, о мужчинах и женщинах, нанятых для разработки контрмер, для проверки допросных по всему миру. И думаю о людях, которых нанимают, чтобы прослушивать весь собранный материал – по большей части глубоко неинтересный, но то тут, то там – нечто полезное. Масса новых специальностей. Один философ двадцатого века, Поль Вирильо, сказал: «Когда ты изобретаешь корабль, ты изобретаешь и кораблекрушение, когда изобретаешь самолет – изобретаешь и крушение самолета, а когда изобретаешь электричество, изобретаешь и смертельную электротравму. В любой технологии заключена ее собственная негативность, которая изобретается одновременно с техническим прогрессом». Я часто думаю об этой цитате. Разве это не так?
Каждая новая технология дает неожиданные последствия. И каждая новая технология меняет нас – наш образ жизни. Даже то, как мы видим сны. Я часто спрашиваю себя, как люди видели сны до появления кино. Определенно как-то иначе. Когда появилось кино, каждый сон стал фильмом. Я считаю, что в каком-то отношении это технология движет нами, а не наоборот. Мы изобретаем слепо. Изобретаем все, что способны изобрести. Нас миллионы, намеренных изобрести еще что-то, целые индустрии, рассчитанные на привнесение в мир новых технологий, без какой-либо мысли об этих вторичных эффектах, которые даже вообразить нельзя. Когда ты изобретаешь автомобиль, то изобретаешь и маньяка, использующего свой фургон как передвижную бойню. Изобретаешь камеру и самолет – и получаешь наблюдение с воздуха. Изобретаешь дрона – и тебе следует знать, что очень скоро он будет нести бомбу и использоваться для убийства.
Каждая из этих новых созданных нами вещей формирует наши жизни, несет последствия. Но мы не можем прекратить изобретать, верно? Мы вынуждены изобретать. Это прописано в наших ДНК. Человек – это технологическое животное. Изобретательство помогло нам зайти так далеко, сделало нас хозяевами этой планеты. Но оно также загоняет нас в ловушку. Это одержимость. Мы не можем прекратить, какими бы ни были последствия.
Так что, как видите, это не люди управляют технологиями – скорее, наоборот. Технический прогресс всегда был неукротимой силой, существом, выросшим из нашего стремления изобретать, существом, питающим это стремление и создающим формы и возможности нашей жизни, формирующим нас в соответствии со своими целями.
Теперь молодой человек поднял голову и посмотрел на него:
– Мне бы хотелось понять, о чем вы говорите.
– Я говорю, что, если вы изобретаете искусственные интеллекты и передаете им многое из того, что мы прежде делали сами, вы также изобретаете группу людей, чья жизнь посвящена тому, чтобы взламывать эти новые мозги и подчинять их своей воле. Например, таких людей, как вы.
– Видимо, вы знаете обо мне что-то такое, чего не знаю я.
– Трудно поверить. Большинство людей очень много чего знают о себе. Больше, чем могли бы знать те, кто находятся вне их черепа. На самом деле вы здесь именно потому. Мне бы хотелось узнать о вас побольше. Например, что вам известно об «Обществе аистов»? Давайте начнем с этого.
– Ничего не знаю.
– Не будем начинать с бесполезных отрицаний. Ведь это не мы наградили вас подбитым глазом и разбитым носом. Те, кто это сделали, вам не друзья. Этим утром они попытались убить вас с помощью автотакси. Но вы это предвидели. Вы знали, что они на вас охотятся.
– Ничего не знаю. Я никогда…
– Не трудитесь отрицать. Только время зря потратите. Вам стоит просто рассказать мне все, что знаете.
– А потом?
– А потом, если мы решим, что дело того стоило, дадим вам вот это. – Он сунул руку в карман куртки и выложил на стол паспорт – коричнево-красный с золотом. – И подвезем на вертолете до заброшенного вокзала на окраине Лондона. Может, это вас и не спасет, но даст немного больше времени. Думаете, они прекратят вас разыскивать?
Молодой человек молча покачал головой.
– Да. Я тоже так думаю. Но по крайней мере вы, возможно, проживете на несколько месяцев дольше. Или – кто знает? – за это время что-то может с ними случиться. Забавно с этими паспортами.
– Что именно?
– Мы оставили все эти бумаги, хотя на самом деле вся информация содержится в одном микрочипе – и разбросана по множеству компьютерных систем мира. Страницы, визы – бессмысленны. Просто ностальгия. Но мы цепляемся за старые формы.
– Дело в острове.
– Еще раз?
– Дело в острове. Рядом с берегом АТЗХ. Морской заповедник. На том острове есть некий разум, который они поручили мне вскрыть. Но я пытался много месяцев, и у меня ничего не получилось.
– Они хотели, чтобы вы использовали этот разум для убийства?
– Не знаю.
– Вам не сказали?
Молодой человек поднял голову.
– Мне ничего не сказали. Про остров я узнал, потому что мой контакт получила голосовой вызов на терминал. Говорили, что «Дианима» собирается привезти на остров еще кого-то. Я уловил только несколько фраз. Мой контакт ничего не говорила, но я услышал другой голос на линии. Это все. Может, я и насчет этого ошибаюсь. Может, мне почудилось. Или, может, звонок вообще был по другому поводу.
– Так что там за разум?
– Мне дали только копию нейронной картины на изолированном терминале. Коннектом. Более сложного я никогда не видел. Целый месяц не поднимал головы, но входа так и не нашел. Это просто бесило. Как будто… не знаю.
– Не торопитесь.
Молодой человек бросил взгляд в иллюминатор. Там видно было только отражение источника света и две фигуры за столом – перекошенные и уменьшенные в диске иллюминатора. Темнота снаружи создавала зеркало, которое отражало каюту. Издалека донесся гудок, потом еще один – в другой тональности, словно ответ.
– С Мраморного моря идет туман, – сказал старший. – Течет по Босфору, наплывает на холмы старого города. Думаю, будет здесь через полчаса.
– С чего вам мне помогать?
– Это не помощь. Это плата.
– Мне нечего вам предложить. Я уже рассказал все, что знаю – или что мне кажется, что я знаю. Я не знал, что это «Общество аистов» – если это именно оно, – пока вы мне сейчас об этом не сказали. И я даже не уверен, что остров как-то с этим связан.
Кораблик качнулся: в его борт ударила большая волна – след одного из автогрузовозов в проливе.
– Это нам решать. Вам об этом беспокоиться не стоит. Расскажите мне про тот разум.
– Я их немало взламывал, начиная с элементарного московского шахтерского зомби и кончая тибетскими холоновыми интерфейсами. Тибетские сложные: надо взломать систему-посредника, мост между человеческим коннектомом, который непробиваем, и другими мозгами.
– Я считал, что тибетские машины – это просто дроны.
– Нет, не просто. Это нечто иное. Они как мозги, которыми иногда можно управлять, но при этом они генерируют и собственные реакции. Разнообразные итеративные обратные связи, а их связывает пучок управляющих нейронов. Сложно. Но один я все-таки взломал.
– И с его помощью убили главу сино-филиппинского рыболовного конгломерата. Тоже для «Общества аиста»?
– Вы об этом знаете? Откуда… Так, это уже не важно. Да. Я это сделал. Я не знал, для кого это было. Контакт был только текстовый. Но заплатили хорошо.
– Мы думаем, что это тоже были они.
– Ладно. Если вы так думаете, то уверен, что это правда. Вам лучше знать.
– Сколько человек вы убили?
– Девять. Семь мужчин. Двух женщин. Подонки, все как один.
– Сожалеете?
Он снова смотрел на иллюминатор.
– Иногда мерзко. И даже у подонков есть семьи. Люди, которым они дороги. Неизменно удивляешься, сколько людей могут привязаться к какой-то мерзкой жопе, правда?
– Нет, – отозвался его собеседник. – Нет, не удивляюсь. Но расскажите мне про тот разум – к которому вам дали коннектом. Что вы должны были сделать? Убить кого-то с его помощью?
– Мне так ничего и не сказали. Только что мне надо отметить уязвимое место.
– Что в это входит?
– Найти вход в лабиринт и оставить нить Ариадны. Знаете, как в спелеологии?
– Предпочитаю подземельям открытую воду. Но миф о Минотавре помню.
– Так… это вот что. В спелеологии бывают места со сложной системой проходов и ответвлений, многократно связанных между собой. Настоящие лабиринты. Если заблудишься и запаникуешь, то можешь получить травму или вообще погибнуть. И потому спелеологи прокладывают «нить Ариадны» для других спелеологов, чтобы они могли вернуться обратно. Как клубок нити, который Ариадна подарила Тесею.