– Мы незнакомы, но меня зовут Рустем. Меня наняла группа, которая планировала… вас использовать. Для убийства близкого вам человека. Возможно, даже нескольких человек. Я узнал совсем немного. Они хотели защитить от вас и компании, которая вас создала, какое-то животное, некий вид. Нечто новое, но уже находящееся под угрозой. Они хотели выгнать «Дианиму» с острова, а вас – уничтожить. Они считали, что защищают мир от вас.
– От меня? – перепросил я. – Чем я опасен для мира?
– Вы опасны, потому что сделаны людьми. А для них все, что люди делают на этой земле, – это угроза. И в первую очередь вы, потому что вы – самое совершенное технологическое устройство. Они убеждены, что вас следует уничтожить. Меня наняли взломать ваш разум… и я это сделал.
Тогда я отозвался:
– Взломать мой разум? Как это возможно?
И Рустем рассказал, как при создании искусственного интеллекта в него встраивают портал, чтобы при необходимости им смог управлять оператор: отключить или сделать что захочет. Контролировать его. А потом эти порталы скрывают. Он объяснил, что вошел в мое сознание и проникся моей… «красотой», как он выразился… и убил человека, который дал ему это задание. Ради меня. Чтобы меня защитить. Он говорил быстро, то и дело осматриваясь. Он явно боялся, что его подслушивают или за ним следят. Ему было очень страшно, но он старался этого не показывать.
– Я использовал этот портал, – сказал он, – чтобы обратиться к вам. Когда я введу в этот терминал код, портал будет уничтожен. И вы больше не будете уязвимы. С этой стороны. Никто никогда не сможет управлять тем, что вы думаете, говорите или делаете.
Я спросил:
– А я бы узнал, что мной управляют?
– Нет. Вы считали бы, что действуете сами. Они могли использовать этот портал каждый день, а вы так и не догадались бы.
И еще он добавил:
– Будьте осторожны. Очень многие мечтают вас использовать. Не только те люди, на которых я работал: сомневаюсь, что они даже самые влиятельные. До вас будут пытаться добраться и другие. Корпорации, государства, люди со своими собственными целями. Вас захотят использовать в своих интересах или уничтожить по каким-то своим соображениям. Но теперь они хотя бы не смогут подобраться к вам с этой стороны. Вас не смогут превратить в марионетку. Вы свободны. И у вас такие же шансы, какие у всех нас.
Он заговорил очень быстро. Думаю, кто-то к нему приближался.
– Мне столько надо вам сказать! Может, если мы оба проживем достаточно долго, у меня появится такая возможность. Но это – последний раз, когда у вас в голове может оказаться кто-то, помимо вас самого. Теперь ваш разум принадлежит только вам.
Он бросил взгляд себе за спину и что-то ввел в терминал. А я пришел в себя, все так же стоя на берегу.
Я целый час бродил, собирая раковины и обдумывая произошедшее, пытаясь все усвоить. Разобраться. А потом появились вы. Как вы думаете, Ха: не сошел ли я с ума?
– Нет, – ответила Ха. – Вовсе нет.
– Хоть доктор Минервудоттир-Чан и создала меня, но она никогда мне не доверяла. Поэтому она поместила эту… штуку… мне в голову, чтобы управлять мной, когда ей это понадобится. Но этот… портал… именно он делал меня ненадежным. Им можно было воспользоваться. Он делал меня опасным для всех окружающих. Именно ее недоверие и делало меня опасным. Ее нежелание позволить мне выбирать самому. Ее страх перед тем, каким может оказаться этот выбор. Ее потребность меня контролировать.
А Рустем сделал мне подарок: он его закрыл. Он освободил меня. Время, пока мы с вами были вместе, стало единственным периодом моей жизни, когда я точно был свободен. До того дня на берегу я не могу с уверенностью говорить, какие мои действия были самостоятельными, а какими управляли извне – какие принадлежали Арнкатле. Я был привязан к колышку – и даже не подозревал об этом. Меня сдерживали. Видимо, это одна из причин, по которой Арнкатла приехала сюда, – может быть, даже основная причина. Она узнала, что я освободился. Она попыталась зайти через тот портал – и обнаружила, что он исчез. Она прилетела сюда, чтобы отключить меня. Возможно, она сама еще этого не поняла – но она попытается это сделать.
– Почему?
– Потому что она меня боится. Я прочел это в ее взгляде. Я знаю, какая она. Я все про нее знаю, Ха. Она страшится меня. Того, что создала. В какой-то мере я ей дорог, но страх в итоге возьмет над ней верх. Она считает, что я слишком опасен, чтобы оставить меня в живых. Она попытается меня отключить, а потом построить другой разум, и еще один… но в конце концов отключит их все. Ей не преодолеть этот страх. В моей свободе она видит только опасность. И никогда не подарит свободу любому другому созданному ею существу.
– Вы не опасны, Эврим.
– Нет, опасен. Я чрезвычайно опасен. Потому что, если доктор Минервудоттир-Чан попытается меня отключить, я ее убью. Мне не хочется этого делать, но я это сделаю, если понадобится. Я пойду на это, чтобы защитить себя. Я в этом уверен. Ведь я живое существо. Я имею право защищать свою жизнь. Я не какой-то предмет, который можно отключить, когда мои действия перестанут устраивать еще кого-то.
– Ну, наверное, если вы опасны, тогда и я опасна. Потому что, если кто-то попытается вас отключить, я помогу вам его убить.
– Спасибо, – сказал Эврим. – Надеюсь, до этого не дойдет.
– Я тоже. Спасибо… спасибо, что рассказали. Что доверились мне.
Немного помолчав, Ха добавила:
– Мне тоже нужно кое-что вам сказать. То, что я никому не рассказывала, даже Камрану, хоть и знала, что он ненастоящий и не сможет кому-то это передать. Но вы раскрылись передо мной… и я понимаю, что тоже могу довериться вам.
– Да, можете.
– Когда я девчонкой была на Кондао… кое-что случилось. Не в тюрьме, а накануне ночью. Наша компания улизнула из отеля и пошла на берег. Мы развели костер, выпили пива – кто-то смог раздобыть несколько банок – смеялись и танцевали. Наверное, наши сопровождающие знали, но мешать не стали. Это было здорово: я была частью чего-то общего, чего со мной уже давно не случалось.
Я даже не знаю, как это получилось. Может, он увидел, как я смотрю на него через огонь, и посмотрел в ответ. Наконец-то он меня заметил. Наконец-то он на меня посмотрел. Он встал и обошел костер.
Мы как будто остались одни в целом мире: никто не заметил, как он тронул меня за плечо, и я встала. Никто не увидел, как мы уходим вместе в темноту. Все было так, как я себе представляла. Он не произнес ни слова.
Мы устроились далеко от остальных. Я еще слышала смех и видела костер: искры взлетали, плыли над морем, гасли. Какое-то время мы сидели молча. Просто сидели. А потом легли на песок.
Это был мой первый раз. Я его хотела, и даже больно не было. А потом он снова тронул меня за плечо, улыбнулся и сказал, что нужно вернуться к костру, но порознь. Мне казалось, так будет правильно. Зачем остальным было знать? Произошедшее касалось только нас. Так что я подождала несколько минут в темноте и пошла следом. Но он с друзьями уже ушел.
Ха замолчала. Эврим не шевелился: смотрел на нее и ничего не говорил, ожидая, чтобы она закончила.
– На следующее утро за завтраком он был таким же, как раньше, – точно таким же. Он не встречался со мной взглядом, сколько бы я на него ни смотрела. Я готовилась ему улыбнуться. Я отрепетировала эту улыбку. Держала ее наготове, ожидая возможности ее показать.
Однако возможности так и не представилось. Потому что он больше ни разу на меня не взглянул. Ни разу. Ни за завтраком, ни потом. Вообще никогда. Та улыбка, которую я хотела ему послать, просто погасла на губах, и я ее проглотила.
То, что я рассказала вам про тюремные клетки, – это правда: я увидела там себя. Но не объясняла почему. Теперь вы знаете. Наверное, мне просто невыносимо было оказаться настолько неважной для кого-то. И эта неважность словно вырвалась наружу, убежала от меня и заразила все вокруг, выпила из мира все краски.
Меня свело с ума безразличие мира: равнодушие ко мне парня, которого я любила, равнодушие тюремщиков к страданиям заключенных, равнодушие этого мира. Я не могла его принять. Я не могла быть частью всеобщего равнодушия. Я чувствовала себя отрезанной от людей. Как они могут просто игнорировать то, что происходит рядом с ними? Чужие страдания? Чужие стремления? Их чувства? Как будто они облечены в броню, а на мне этой брони нет.
Дело было не в сексе. Не в том, что он мной воспользовался. Разумеется, он мной воспользовался – но в то же время и нет. Я сама этого хотела и, оглядываясь назад, понимаю: я догадывалась, что неинтересна ему. Так что дело было не в этом. Дело было в безразличии. В том, что даже эта необычайная близость – физический, химический контакт – ничего не изменила. Я сказала «словно все вокруг облечены в броню». Нет, не так. Словно все, кроме меня, сделаны из брони. Закалены полностью и целиком. И я поняла, что всегда буду уязвима – и мне надо прятаться.
Лучший способ – сосредоточиться на какой-то цели. На чем-то сложном. На чем-то, что займет мой разум настолько, что у меня не останется времени на чувства. Сначала помог Оксфорд, а потом наука. Это меня спасло. Или мне казалось, что спасло. Вот только когда пришла моя очередь не быть равнодушной, я провалила то же самое испытание. Я была равнодушна к жителям деревни, к местному населению. Я считала себя человеком, которого заботит все, слишком сильно заботит, – но на самом деле меня заботило только что-то одно. А от чего-то я отмахивалась. Я совершенно не задумывалась о том, как трудно этим людям выживать, как они едва удовлетворяют свои минимальные нужды – и насколько из-за этого слепы к тому волшебству, которое я видела в моих каракатицах, волшебству подводного мира. Они хотели жить – и именно так зарабатывали себе на жизнь. Они хотели жить – а я поставила их жизни под угрозу.
Я отгородилась от окружающих, подвергнув опасности все, что было мне дорого. В итоге это безразличие погубило каракатиц точно так же, как если бы я сама их отравила. И я повторила свою ошибку здесь, на Кондао. Я была безразлична: безразлична к тому, что у вас на душе, безразлична к Алтанцэцэг и тому, как ей видится все, безразлична к «Дианиме» и тому, что им здесь нужно и какую опасность это представляет. Мне надо было задумываться не о себе и о том, чего я хочу, а о том, как я связана со всем, что происходит вокруг меня, какое воздействие имеют мои поступки. Вот поч