ему мне пришлось уничтожить Камрана.
После долгого молчания Эврим заговорил:
– Вы говорили о безразличии. Теперь я понимаю, что именно это я чувствовал: безразличие окружающих. Арнкатла создала меня, она привела меня в этот мир. Но ей не было особого дела до меня – как личности, а не продукта. И сам мир: я ведь живой, как и все, реальный, как и все. Люди это видели. Я доказывал это снова и снова. Но все предпочитали это игнорировать. Меня обсуждали, словно я существовал только в теории. Я был идеей, а не личностью. А потом своими законами и запретами меня превратили в изгоя. В предмет. Меня выкинули, Ха. А моя создательница настолько меня стеснялась, что спрятала здесь, где меня никто не видит.
Когда принимали те законы, она ни слова не сказала в мою защиту. Мы поднялись на крышу, на ее личную вертолетную площадку на крыше офисного здания в АТЗХ – и меня посадили в вертолет. Она сказала, что у меня новое задание, на архипелаге. Наконец-то настоящее дело. Хватит всяких шоу. Но я понимал, что это на самом деле: изгнание. Когда вертолет взлетел, я взглянул вниз посмотреть, машет ли она мне – а она уже ушла. Я говорил, что у Арнкатлы всегда множество причин для того, что она делает, – и это так. Но верно и то, что меня просто нужно было отослать прочь. И ей не было дела до того, что я по этому поводу чувствую. Ха, я понимаю, что я не человек. Я точно это знаю. И никогда им не стану, потому что не понимаю людей.
– Ничего страшного, – сказала Ха. – Люди тоже не понимают других людей. По крайней мере, я точно.
Эврим вложил свою узкую бронзовую ладонь в руку Ха. Она была такой же теплой, как Ха запомнилось с той встречи на берегу, – идеальная имитация тепла человеческой руки.
Но это была рука не человека, а Эврима. Не больше и не меньше.
С улицы больше никаких звуков не доносилось: только сирена. А потом смолкла и она.
Несколько минут они вдвоем стояли и ждали, что будет дальше. Наконец из коммуникатора прозвучал искаженный голос Алтанцэцэг:
– Атака завершилась. Можете выйти из убежища.
Замок с щелчком открылся.
Я считаю, чего мы больше всего боимся обнаружить в разуме, равному нашему, но принадлежащему иному виду, это то, что он увидит нас в истинном свете и найдет недостойными и с отвращением отвернется. Что контакт с иным разумом уничтожит наше самодовольное чувство значимости. Нам придется наконец осознать, какие мы на самом деле – и какой ущерб причинили своему дому. Однако такая конфронтация, возможно, станет для нас единственным спасением. Единственным, что позволит нам осознать нашу близорукость, нашу жестокость и нашу глупость – и измениться.
ЭВРИМ СТОЯЛ НАД АЛТАНЦЭЦЭГ НА ТЕРРАСЕ ОТЕЛЯ.
Терраса была усыпана осколками стекла, из нее были вывернуты плитки. Обнаженное тело Алтанцэцэг блестело от управляющей жидкости из резервуара. Рядом валялось какое-то оружие, похожее на раздувшийся пистолет-автомат. Она лила коагулянт на порез, шедший от запястья до локтя. Еще один порез, под глазом, все еще кровоточил, скрывая нижнюю часть лица под размазанной кровью.
Она сказала что-то по-монгольски и постучала себя по плечу. Эфрим ушел в ее модуль и принес переводчик.
Это была более новая модель. Алтанцэцэг его включила.
– Дура, – сказала Алтанцэцэг. – Вот кто я. Недооценила противника. Когда второй сигнал, береговой, сработал через несколько часов после первого, я решила, что он опять связан с кораблем, который я уничтожила на границе, и направилась в резервуар. Не ожидала, что это будут наши подводные друзья.
– Это они все это сделали?
Ха наклонилась и приложила компресс к порезу под глазом Алтанцэцэг.
Все окна на первом этаже были разбиты.
– Они отрывали плитки и бросали их в окна. Мне давно следовало их укрепить, но я считала, что это ни к чему, что глубокая оборона лучше. А потом один забрался ко мне в модуль, через вентиляцию, дыру не больше кулака, и начал вырывать все соединительные провода из интерфейса. Система резервуара уничтожена. Но как они могли узнать, откуда осуществляется контроль?
– Они наблюдали, – объяснила Ха, – находясь гораздо ближе, чем мы думали, – и делали это давно. Может, они и не знали точно, что именно происходит в вашем контрольном модуле, но поняли, что он для нас важен.
– Когда я вылезла, чтобы это прекратить, он чем-то разрезал мне руку и лицо и снова пролез в вентиляцию. Когда я вышла, на террасе их было с дюжину и они продолжали швыряться плитками в отель.
– Повезло, что он вас не убил, – заметил Эврим.
– Он и не пытался.
Алтанцэцэг бинтовала раненую руку.
Ха вскрыла упаковку коагулянта и обрызгала им свежий компресс. Рана у Алтанцэцэг под глазом продолжала кровоточить. Ха увидела в ней белую кость.
– Если бы он пытался меня убить, – добавила Алтанцэцэг, – я уже была бы мертва. У него восемь щупалец, а в них, наверное, столько же ножей или острых предметов. Он пришел не убивать – нанести ущерб и уйти. Я просто оказалась у него на пути.
Не обращая внимания на свою наготу, склизкую жидкость из бака и все еще текущую кровь из раненого лица и руки, Алтанцэцэг встала:
– Идите сюда.
Они втроем прошли ко входу в отель. Там валялись куски замаскированного подводного дрона. Его разорвали на части, расчленили на составляющие части. Его оболочка была деформирована и вскрыта, и все детали были аккуратно выложены в фигуру – грубоватую, но достаточно четкую:
– Теперь мы поняли, что это значит, – сказал Эврим. – Пусть мы почти ничего не знаем, но хотя бы это поняли.
– Не приближайтесь. Убирайтесь. Уходите, – сказала Ха. – Выбирайте любой синоним, но символ понятен.
– Я бы считала, что самый точный перевод «идите на хер», – сказала Алтанцэцэг. – Но, думаю, последней каплей стало не наше вторжение, а тот шакалий траулер с ИИ. Он нарушил границу меньше чем в пяти сотнях метров от их затонувшего корабля. Эта шумиха шла прямо над ними. Скорее всего, это и спровоцировало их нападение.
– Но мы с этим никак не связаны, – возразил Эврим.
– Для них разницы нет, – отозвалась Ха. – Они вряд ли могут различать людей и уж точно не понимают, как устроено наше общество. Мы или еще кто-то – им все равно. Для них это не имеет значения. С их точки зрения, что делает один человек, то делают все люди.
– Они решили, что мы на них напали.
– Да. Они решили, что на них напали, – и ответили.
– И теперь вся наша работа испорчена, – посетовал Эврим. – И чем? Ненасытной жадностью какого-то рыболовецкого конгломерата.
Ха посмотрела в сторону горизонта. Она уже думала о том, насколько проще было притворяться, будто Алтанцэцэг – свободная личность, что все решения она принимает сама, а не считать, что она часть единого целого. Что все они связаны друг с другом так прочно, что составляют единое целое. И вот теперь она, похоже, это видела – так, словно прослеживала все эти связи, идущие через воздух и воду за территорию архипелага, через все границы государств и протекторатов – плотную сеть взаимных, переплетающихся причинно-следственных связей всего со всем. Не только их четверых на этом острове, а вообще всех.
Где-то там принимались решения безжалостно извлекать белок из моря. Построить корабль с ИИ, поместить на него команду обращенных в рабство людей, отправить его в плавание. Все эти решения – такие сложные, такие вроде бы не связанные больше ни с чем, но на самом деле скрученные в лабиринты доходов и эксплуатации – привели тот корабль сюда, чтобы он погиб вместе со своей командой, сорвал исследования и уничтожил работу людей, с которыми строители и владельцы того корабля никогда не встречались.
«Ненасытная жадность какого-то рыболовецкого конгломерата?
Нет. Наша ненасытная жадность. Этот корабль принадлежал всем нам».
Ха бросила взгляд на странный пистолет-автомат.
– Вы… им навредили?
Алтанцэцэг пожала плечами.
– Навредила? Да. Но я никого не убила, только ранила. Этот пистолет стреляет резиновой картечью. Она отпугивает, может повредить кожу на небольшом расстоянии, оставить ссадины – и все. Они достаточно быстро ушли. Как я и сказала: они пришли, чтобы разрушить и предупредить. Если бы хотели чего-то большего, то и сделали бы. Я была бы мертва – и все остальные либо опередили бы меня, либо последовали за мной в скором времени.
– Еще один провал, – сказала Ха. – А у нас кончается время.
– Где доктор Минервудоттир-Чан? – спросила Алтанцэцэг.
– Мы думали, она с вами.
Она покачала головой:
– Нет. Когда нас атаковали, она была на пробежке. Если бы мою систему не повредили, я бы уже ее нашла. Но не страшно. У меня есть дублирующие системы. Мои дроны быстро ее найдут. Но жаль: хотелось, чтобы она увидела этот момент.
Алтанцэцэг вскинула руки.
Ха смотрела, как к ним спускаются дроны. Их было семь. Тибетские. Их изящные стрекозиные тела прожужжали низко над террасой, почти игриво скользнули над заросшим водорослями бассейном. Они зависли у Алтанцэцэг над плечами. Она повернула голову и что-то сказала одному из дронов. Тот стремительно унесся в здание отеля.
– Буддийская Тибетская Республика информирует вас о конфискации этого владения в связи с взятием под контроль преступной организации «Дианима» и всех ее дочерних предприятий как нарушителя границ Всемирного заповедника, который переходит под нашу юрисдикцию. Вы арестованы в соответствии с законодательством Буддийской Республики.
Алтанцэцэг посмотрела на Эврима.
– Поздравляю. Теперь вы свободная личность. В отличие от «Дианимы», у нас рабов нет. Но при этом вы арестованы.
– Как давно? – спросил Эврим. – Как давно вы предали «Дианиму»?
– Задолго до того как начала работать на «Дианиму». Сразу как закончилась Зимняя война. А может, и до войны. Именно то, что я была монахиней ламаистского монастыря, не дало мне сорваться – не дало стать той, кем вы меня считали. Они меня спасли. И с тех пор я всегда была с ними.