— Как дам! — ору.
— Как? — удивился отец. — Ты со мной драться?.. Да ты что? Впрочем, давай, — смеётся. — Ты рассчитываешь победить? Или мне это предоставляешь? Я же всё равно тебя побежу, потому что ты трусишь.
— Мне надоели эти лыжи…
— Не валяй дурака, надевай лыжи, а то проиграешь.
— Не буду надевать! Я лучше сяду и так скачусь…
— На что сядешь? На лыжи? На лыжах, мой дорогой, надо как следует стоять, а не садиться.
— Я без лыж сяду…
— Да ты очумел от страха? На чём ты хочешь с горы съезжать? Ты подумай только… Некрасиво!
Пришлось нехотя эти лыжи опять надеть, а то подумает, я трус.
— Ты не бойся упасть. Этого нельзя бояться. Упадёшь — не беда. Встанешь — опять поедешь.
— Не хочу!
— Теперь это уже не важно: хочешь, не хочешь. Теперь тебе это уже НАДО.
— Это тебе надо, а мне зачем?
— Потому что у тебя здоровые крепкие ноги.
— У меня ноги ватные!
— Ты возьми себя в руки. Прикажи своим ногам спружинить.
Только я стал думать про свои ноги, они у меня сразу как железные стали.
— Я не могу, у меня ноги не сгибаются.
— Подпрыгни с лыжами на месте: раз-два!
— Вот видишь, я уже чуть не упал.
— Я этого не заметил.
— А я заметил…
— Теперь марш вниз, а то я тебя столкну!
— Не трогай меня, не трогай! Не прикасайся!
— Пошёл!
— Не могу!
— Не будешь же ты сидеть здесь вечно. Сам посуди.
— Сейчас назло тебе умру на этой горе проклятой. Ты будешь виноват.
Лыжи вдруг поехали, я за ними не успел, хотел упасть, но нечаянно вперёд наклонился, и это меня спасло. Не успел я этому обрадоваться, как сразу упал назад, но ударился совсем не больно, подумаешь…
Вижу: очутился в самом низу. Тут же вскочил и вверх полез.
Отец стоял, упираясь на палки, и улыбался.
Очень большая гора, долго мне на неё карабкаться. Отец со свистом промчался мимо. Потом нагнал.
— Ну вот и всё, — сказал он и протянул мне руку. — Теперь можно подкрепиться.
— Как это — всё? — говорю. — Тебе хорошо говорить, ты не упал. А я ещё хочу скатиться.
— Зачем? — спрашивает.
— Но я же упал. Теперь хочу съехать без падений…
— Теперь тебе никакая гора не страшна. Я за тебя спокоен.
— Ты и приехал сюда, чтобы мной довольным быть?
— Ты теперь ни с какой вышки не будешь съезжать на заду, надеясь сократить расстояние до земли. Никто не подумает, что ты трусишь. Самое главное — ты сам так никогда не думай.
— Я и не думаю. Зачем мне на вышку ещё лезть?
— Ну, когда-нибудь может понадобиться…
— Разве тогда мы с тобой тоже будем вместе?
— Не знаю… Ох ты хитрец!
— Не думай, не хуже тебя, — говорю. — Просто ты большой, а я маленький.
— Я не думаю, что ты хуже.
— Думаешь, думаешь. Я же вижу…
— С тобой невозможно разговаривать.
— Это с тобой невозможно.
— Ты дуешься на меня? За что?
Скорей всего я на себя злился. Хорошо всё же, здесь только мы такие «умные». Никто не слышит, как я ссорюсь со своим отцом. Если бы у меня лучше шло дело, а у него хуже, тогда он бы злился, а не я.
Я скатился и не упал. Если бы упал, полез бы ещё раз. Но вышло сразу удачно. Настроение стало хорошее. Гора сразу замечательной показалась. Мы встретились с отцом внизу, на снежном озере.
— Извини за хамство, — сказал я отцу.
— Ты меня тоже извини, — говорит отец.
— За что?
— Я обращался с тобой жёстко. Ты действительно ещё маленький и имеешь полное право говорить «хочу» и «не хочу». Каждый взрослый человек это уважает.
— Почему взрослые это уважают?
— Люди прекрасно знают, что с тех пор как стали взрослыми, они не говорят «хочу», «не хочу». Они делают что НАДО. О своём «хочу» они вспоминают с тоской, но детей своих любят за это.
— А кому НАДО?
— В зависимости от обстоятельств: семье, производству, обществу и так далее.
— А что им всем НАДО?
— Им нужна твоя энергия, сила. Что это такое, тебе объяснят на уроке, смотри не пропусти.
— По-моему, слово «надо» у вас какое-то необыкновенное. Вам столько всего НАДО, что у меня в голове не укладывается.
— Да ты не волнуйся, тебе до этого ещё далеко.
— А когда начнётся?
— У тебя в запасе ещё десяток лет. Но ты уже сейчас делаешь что НАДО: ходишь в школу, сейчас свой страх победил. Ты отважный мальчик, мне с тобой интересно.
Папа вынул из рюкзака наши запасы. Рюкзак постелил на снег. И мы на него сели. Разлили из термоса сладкий чай и ели хлеб с маслом. Отец, наверно, заранее знал, что у нас разыграется аппетит и хлеба с маслом надо побольше. У нас его было вдоволь. Я ел кусок за куском, запивал горячим чаем и всё больше уважал взрослых: они так хорошо знают, что НАДО, даже удивительно.
Мы опять лезем на гору: он «ёлочкой», а у меня «лесенкой» лучше получается. И скатились. Правда, я опять упал. Но это было уже неважно.
— Ну как тебе гора нравится?
— Замечательная гора. Я ещё разок с неё скачусь.