— Вы только потихоньку, — слышим оттуда.
— Вот черт, — возмущается Владимир Александрович. — Ему море подавай!
Толкач остается позади, мы резко подаемся вперед и впритирку проскакиваем между встречным танкером и сияющим огнями палуб нашим близнецом, стоящим у берега.
— Это "Гастелло" у Сомовки, должно быть, не может вклиниться на судовой ход. Одним словом, "кто последний, я за вами".
Проходит еще час — и все те же волнения и те же разговоры. За нами идут наши верные спутники, не обгоняя друг друга, но и не пропуская никого вперед. А встречный поток по-прежнему густ, ночь расцвечивает Волгу огнями, не столько манящими, сколько предостерегающими и настораживающими. До рассвета еще далеко. Время остановилось для меня, и я малодушно покидаю рубку к удовольствию капитана: ему даже молчаливый посторонний — помеха.
Это обычная летняя ночь, темная, но ясная, звездная. А ненастные, с дождями и туманами? Октябрьские, наконец, когда к закрытию навигации напряжение на реке особенно нарастает? Каково капитанам под ледостав водить здесь большие корабли по извилистому, капризному фарватеру?
Около двадцати лет назад Федор Иванович Панферов в очерке "Сказание о Поволжье" привел диалог с начальником Волжского пароходства:
"Естественно, задаем ему обычный вопрос: "Как у вас дела на Волге?" — и ждем обычного ответа: "Хорошо. А как же?" Да, в самом деле иного ответа и ждать нельзя.
И вдруг натыкаемся:
— На Волге? Да Волга нас уже не тревожит. Нас тревожит, волнует и заставляет ночи не спать совсем другое, — отвечает Александр Васильевич и морщит лоб.
— Тогда что же вас тревожит, если не Волга?
— Моря.
— Какие моря? Каспийское, Черное? — опять недоуменно спрашиваем мы.
— Рыбинское, Горьковское, Куйбышевское.
— Почему?"
Из ответа начальника пароходства следует, что волгари, за сотни лет привыкшие к перекатам и мелям, нелегко приспосабливались к морям. С одной стороны — "шествуй свободно", с другой — "но не на том транспорте. Флот Волги оказался малопригодным к новым условиям. "Волга нас научила одним приемам, а моря заставляют творчески думать и из волгарей перестраивают нас в моряков", — так закончил разговор начальник пароходства.
Прошло почти два десятилетия, и от сегодняшнего начальника Волжского объединенного речного пароходства Константина Константиновича Короткова я услышал нечто совершенно противоположное. Морей с тех пор стало больше, их уже семь, но не они тревожат волгарей, а… Волга. Вернее, та часть Волги, о которой шла речь выше. Волгари давно "перестроились в моряков", флот у них для морей, но его в засушливый год нельзя загружать полностью: не пускает мелководье между Городцом и Чебоксарами.
— Тут у нас образуется тромб главной артерии России, — пожаловался начальник пароходства. — Бывает, что простаивает сразу тридцать-сорок крупнотоннажных судов. Волга напоминает нам: доведите же дело до конца!
Его начали доводить в девятой пятилетке. Десятая даст Волге последнее море каскада — Чебоксарское.
Репортаж о граде Чебоксары, его гидростанции и тракторах-исполинах
Нет, дорогие товарищи, не вздумайте судить о Чебоксарах, ежели вы принадлежите к кочующему племени волжских пассажиров и в вашем распоряжении полтора-два часа стоянки теплохода, из коих полчаса урезываются на всякий случай: вдруг остановятся все городские троллейбусы или начнется всемирный потоп? Пассажиры — народ осторожный. Да и хочется хотя бы в путешествии обойтись без спешки, отключить себя от городской беготни, толкотни, телефонных звонков.
Так вот, волжский пассажир, если он новичок, глазам своим не верит. Позвольте, это и есть столица Чувашии? Это ее волжские ворота?
Облупившиеся каменные фасады, причем без какого-либо единого архитектурного стиля: слезы смешения идей, владевших умами градостроителей в тридцатые годы. Тут же деревянные особнячки с темными бревнами, иной склонился вовсе набок, вопия о сломе. На всем следы некоторого запустения.
И трудно представить удивленному пассажиру, что расположенные на высоком берегу, а также несколько поодаль гостиницы "Волга" и "Турист", почта, театр, старые деревянные дома, составлявшие в довоенное время самую оживленную часть города, приговорены к сносу и затоплению. Да, именно здесь, где берег прогнулся ложбиной, и войдет в городские улицы море. Оно войдет длинным заливом по долинам, промытым речками Чебоксаркой и Кайбулкой.
Границы этого внутригородского водоема определены давно, но море, запаздывает. Так и остается часть города волжским уникумом: вкладывать деньги в ремонт грешно, все равно скоро ломать, приходится лишь кое-что поддерживать, чтобы уж вовсе не срамить город перед волжскими гостями.
Но и по границам будущего залива новостройку пока придерживают. Ведь именно вдоль морского берега предстоит поднять обновленный чебоксарский фасад, быть может, один из самых выигрышных, нарядных, если говорить о переустраивающихся старых приволжских городах. Архитекторы высоко оценивают редкую возможность вписать большой залив в застройку, причем расположенную не на равнине, а по живописным всхолмлениям, спускающимся к воде.
Приход моря позволит завершить создание нового облика старинного — ему за полтысячи лет — города, судьбу которого последние десятилетия изменили знаменательно и круто.
Помните ли вы те страницы "Двенадцати стульев", где описываются волжские приключения Остапа Бендера и Кисы Воробьянинова?
После едва не закончившегося печально сеанса одновременной шахматной игры лодка наших концессионеров оказалась возле города, синие купола которого плыли, словно корабли. Остап вытащил путеводитель и справился.
"— Судя по всему — Чебоксары. Так, так… "В настоящее время в Чебоксарах 7702 жителя". Киса, давайте бросим погоню за бриллиантами и увеличим население Чебоксар до семи тысяч семисот четырех человек. А?"
Остап узнает далее из путеводителя, что в городе имеются рабфак, партийная школа, педагогический техникум, две школы второй ступени и что на чебоксарской пристани и базаре можно видеть чувашей и марийцев, "выделяющихся своим внешним видом"…
В этом описании города нет и капли вымысла. Авторы дали в руки Остапа подлинный путеводитель "Поволжье", изданный перед навигацией 1926 года. Если бы внимание великого комбинатора не отвлек плывущий по реке стул, он мог бы прочесть далее, что в Чебоксарах есть лесопильные заводы, а также мочальное и мебельные производства. Он мог бы полюбоваться снимками местных жителей, обутых в лапти, сплетенные кооперативными артелями.
Да, всего 7702 чебоксарца…
И почти триста тысяч жителей сегодня.
Чебоксары на одном из первых мест в Поволжье по приросту населения. Подальше от пристани, там, куда не придет вода, холмы со вкусом застроены кварталами современного красивого города. В его центре все молодо. Вдоль широких проспектов — буйная зелень: сказалась прекрасная черта народного характера чувашей, научившихся сажать и беречь лес еще в те давние годы, когда многим это представлялось чуть ли не чудачеством. Проспекты соединяют центр с заводскими районами. Одна магистраль ведет в студенческий городок.
В столице Чувашии — молодой университет. Я помню закладку его первых корпусов. Теперь университетский коллектив — почти одиннадцать тысяч человек.
И снова напоминаю: 7702 чебоксарца, включая стариков и младенцев.
— Что прибавилось за пятилетие? — переспрашивает профессор Сергей Андреевич Абруков, проректор по научной работе. — Трудно так вот сразу… Мы существуем всего с шестьдесят седьмого года, проценты роста у нас весьма выигрышны, однако тут многое объясняется нашей молодостью, мы быстро набираем силы. Итак: новые специальности, новые кафедры, новые учебные корпуса, новые общежития… Естественный рост. А недалекое будущее вторая очередь университетского комплекса.
Профессор Абруков из сельской чувашской семьи. Воевал в зенитной артиллерии, демобилизовался как инвалид войны. Учился в Казанском университете, был оставлен при кафедре, защитил сначала кандидатскую, потом докторскую диссертацию. Здесь со дня открытия университета.
Я побывал и у старого знакомого, директора республиканского научно-исследовательского института профессора Василия Дмитриевича Димитриева. Институт переехал в специально построенное великолепное здание.
— У нас вообще много новоселий, — заметил профессор в ответ на мое поздравление. — Растет город.
Институт в девятой пятилетке по-прежнему занимался проблемами археологии, истории чувашского народа, исследованиями в области социологии, этнографии, чувашского языка, искусства.
Но бурное развитие народного хозяйства республики, строительство на ее территории крупнейших предприятий вызвали особенное оживление научно-исследовательской работы, непосредственно связанной с повышением качества и эффективности промышленного производства и строительства, с научной организацией труда, с техническим перевооружением предприятий.
— Назову несколько тем наугад, — Василий Дмитриевич достал объемистую папку. — Ну вот, скажем, "Концентрация и специализация промышленного производства в республике, "Комплексное социальное и экономическое развитие производственных коллективов", "АСУ в сельском хозяйстве Чувашии", "Перспективы создания аграрно-промышленных объединений" и так далее. Работаем в тесном контакте с партийными и советскими организациями, выносим свои рекомендации на суд общественности.
Быстрорастущая промышленность Чебоксар освоила за пятилетку свыше пятисот новых видов продукции. В Чувашии иногда вспоминают правительственное задание времен гражданской войны: изготовить для Красной Армии миллион пар лаптей. Сейчас главная продукция чебоксарской промышленности — электроаппаратура, приборы и средства автоматизации, станки, ткани, сталь. Выйдя со своими изделиями на международный рынок, город на Волге производит продукцию для многих десятков стран. Любопытная деталь: из Чебоксар экспортируются в Англию… мячи для гольфа.