«Началось», – думал и Соломон, когда получил первую ноту о признании независимого земландского государства. Соломон сидел теперь в кабинете с табличкой «Министр иностранных дел» на двери напротив, как и положено начинающему министру, женского туалета, зато на том же этаже, что и кабинет губернатора, которого Соломон пока не научился называть президентом, но обязательно научится. В кабинете Соломона было пока пусто и неуютно – пустой шкаф и пустой чайник, и стол с компьютером. Первой республику признало Балтийское казачье войско. Ноту принес сам атаман – Анатолий, тощий мужчина с серым лицом, чуть постарше Соломона. Анатолий когда-то работал в обкоме комсомола и был с Соломоном шапочно знаком, но потом жизнь их совсем раскидала, не виделись лет, может быть, двадцать, и теперь оба не знали, как друг к другу обращаться, на ты или на вы. – Ну давайте, что там у вас, – Соломон прочитал ноту и укусил себя за уголки губ изнутри рта, чтобы не засмеяться. Балтийское казачье войско признает Земландскую республику, ок. Домовой признает Деда Мороза.
– Спасибо, Анатолий Степанович. Для нас сейчас это очень важно, – Соломон встал со стула и, наконец, протянул атаману руку. Анатолий шагнул навстречу, позвякивая своими медалями, рукопожатие состоялось, и Соломон с тоской подумал, что, наверное, атаман сейчас попросит денег. И точно – войско, сказал Анатолий, всецело готово встать на защиту рубежей молодого (чуть не сказал «советского», проглотил слово в последнее мгновение) государства, но для этого нужна бюджетная поддержка.
– Толя, милый, – кусать себя изнутри было уже не нужно, Соломон широко улыбнулся. – Я министр иностранных дел, а вы – субъект гражданского общества. Не по моему ведомству интересуетесь, вот что. Еще раз пожал руку и выставил атамана за дверь. Пусть побродит по кабинетам, вдруг что найдет. Соломон отодвинул клавиатуру в угол стола, положил на стол ноги, задумался. Если бы его сейчас спросили, как у него дела, он бы честно ответил, что дела у него никак. Единственной страной, которая отреагировала на провозглашение независимости, оказалась, как ей и положено, Литва – на электронную почту Соломона вчера пришло письмо из литовского МИДа, что литовская сторона очень дорожит добрососедскими отношениями и намерена дорожить ими впредь, а что касается перемен в Калининградской области, то МИД надеется, что они никак не повредят приграничной торговле и туризму, и если Соломон хочет побывать в Литве, то на уровне муниципалитетов ему будет обеспечен самый теплый прием. «Войну, что ли, им объявить», – подумал Соломон и захотел засмеяться. Не смог, было грустно. В коридоре шумели – это охрана выгоняла атамана.
III
На бизнес-класс в бюджете министерства денег не было, но даже эта формулировка звучала бы крайне нескромно, потому что на самом деле у министерства и бюджета-то никакого не было, даже зарплата у него осталась думская, и за ней надо было заехать двадцать первого числа. Но к тому, что жизнь тяжела, Соломон давно привык, и только уже в московском «Аэроэкспрессе», заткнув уши наушниками плеера, подумал – вот знали бы эти дорогие россияне с хургадинским загаром, что с ними едет министр иностранных дел новой маленькой страны, которая всем еще покажет и, по крайней мере, на «Евровидении» победит. В девяностом году Соломон ездил в Клайпеду за колбасой, и в гастрономе продавщица – пожалуй, даже русская, не литовка, – спросила его: «А вы, молодой человек, откуда? Из соседнего государства? Кто из соседнего государства – тем мы не отпускаем». Колбасу в итоге пришлось брать в другом гастрономе, а «соседнее государство» – это теперь Россия, а он, Соломон, в ней гость.
Но об этом вообще никто не знал, Соломон никого не предупредил о своем визите, и только на Белорусской, усевшись у окна в кофейне, начал всем звонить.
– Ну ты даешь, – захохотали в трубке. – Просто взял и приехал, да? И пограничники огонь не открыли? – Соломон поморщился; кремлевское чувство юмора почему-то всегда сводилось к тому, что кто-то должен открыть огонь.
– Как-то обошлось, – вежливо хихикнул он, с Сергеем Петровичем стоило быть вежливым. Трубка в ответ посуровела:
– И тогда ты решил стрелять первым? Ну, Соломон Израилевич, если бы я вас не знал, подумал бы, что враги подослали, ей-богу. «Министр иностранных дел непризнанной Земландской республики прибыл в Москву для сепаратных переговоров с администрацией президента», – голос в трубке, очевидно, пытался спародировать какую-то ведущую новостей. – Старик, ты смерти моей хочешь? Надо мной и так, извини, наковальня возмездия уже висит. Не звони сюда пока, ладно? Навальному вон позвони, – в трубке прерывисто загудело, и Соломон подумал, что да, наверное, стоило бы позвонить Навальному, но его телефона он не знал.
Остальные звонки были столь же полезны – старые друзья изо всех ветвей власти все как на подбор оказались не такими уж и друзьями – просто старыми. Даже знакомый редактор МК пробурчал что-то вроде того, что так-то выпить он готов, но сейчас с этими политическими проститутками (о ком это, Соломон не понял) даже Белковского пока решили отложить, «а ты сейчас хуже Белковского, сам понимаешь».
Был бы на месте Соломона кто-нибудь морально неустойчивый, он бы, наверное, здесь бы и напился с горя, но Соломон ведь не такой. Достал планшетник, подцепился к вай-фаю – двадцать первый век, в конце концов, и, задумавшись на секунду, вбил в строке поисковика: «Россия без Путина». Не вышло с властью, попробуем с оппозицией.
Первые ссылки были неинтересные, Соломон даже кликать не стал. Заинтересовался каким-то «Гражданским сопротивлением» – это был вконтактовский паблик, а Соломон, будучи современным человеком, знал, что настоящая жизнь – в социальных сетях. На страничке сопротивления был указан счет для пожертвований узникам 6 мая – это Соломона не интересовало, кто бы ему самому пожертвовал, – и телефон контактного лица, причем лицо тоже звали Соломон. Соломон Хайкин.
И наш, в смысле калининградский Соломон с того и начал разговор, что мы, во-первых, тезки и во-вторых, можем быть друг другу интересны – подробности при встрече. Московский Соломон на удивление легко согласился встретиться – через полчаса, «Площадь революции», центр зала, и наш Соломон даже загрустил; серьезный бы человек не стал бы так легко договариваться о встрече. Но раз уж договорились – Соломон заплатил за кофе, спрятал планшетник в сумку, пошел к метро.
Министр иностранных дел в московском метрополитене, это даже весело.
В центре зала на «Площади революции» было людно, и Соломон даже не сразу понял, что это не просто толпа, а люди, которые вместе; ну, такими он их себе и представлял – радикалов «креативного класса». Журналистов, человек пять, он тоже сразу от общей толпы отделил, с лицами у них, что ли, что-то, или просто интуиция. Осталось только найти самого Соломона Хайкина, обменяться с ним телефонами и поехать куда-нибудь дальше – переговоры же нужно с кем-нибудь о чем-нибудь провести.
Соломон-москвич нашел его сам, подошел – лохматый, смешной, борода сама собой переходит в обычные волосы, верхние. Похож то ли на льва Бонифация из мультфильма, то ли на лешего какого-то, страшное дело. К нашему Соломону он подошел, как будто к зверю в зоопарке – вдруг укусит, и вместо «здрасьте» достаточно свирепо для такой плюшевой внешности спросил: «А вы, наверное, из центра «Э»?»
Соломон, который просто Соломон, не Хайкин, совсем не испугался, но чуть более торопливо, чем если бы это было в мирной обстановке, объяснил, что он не из центра «Э», а совсем наоборот, из Калининграда, и с Соломоном Хайкиным, если это он, полчаса назад разговаривал по телефону – «Мы с вами прямо здесь переговорим?». Лохматый обрадовано зашептал товарищам – мол, это наш друг, калининградский оппозиционер, приехал специально к нам на акцию, настоящий герой, а если все уже в сборе, – Все, да? – то можем уже и идти. И маленькая толпа потащила сепаратистского министра к эскалатору. Сопротивляться, видимо, было бесполезно.
А про дальнейшее Соломон даже и не понял, что это было. Как в диссидентских мемуарах про шестьдесят восьмой год – шли по Красной площади, потом вдруг остановились, появился черный транспарант, слева и справа от Соломона что-то задымилось – он закрутил головой, чтобы понять, что происходит, а его уже схватил за уши японский турист с фотоаппаратом-мыльницей, и почему-то совсем без акцента и даже ласково как-то обозвал Соломона гондоном и велел идти с ним куда-то. И повел.
Впереди с заломленными за спину руками волокли того Соломона, который Хайкин, из бороды у него капала кровь, и наш Соломон даже начал уже спрашивать, что хотя бы было написано на том черном транспаранте, но тот японец в штатском, который его тащил, снова обозвал Соломона гондоном, – видимо, нравилось слово, и велел, дословно, завалить дуло. Соломон завалил, замолчал то есть. Потом ему расскажут, что на транспаранте был лозунг против прописки, ничего особенного, зато матом – идите, мол, со своей пропиской. В Госдуме в те дни голосовали на эту тему, Соломон читал что-то такое.
В дежурную часть полицейского участка заводили тоже так – с заломленными руками, лицом вниз, а потом окликнули – эй ты! – Соломон поднял голову и немедленно получил чьим-то кулаком в глаз.
– Вы ушиблись, наверное? – весело сказал некто в штатском, шагнув навстречу Соломону. – Скользко у нас, надо осторожней, – и тут Соломона ударили уже по почкам, раз, и еще, и еще, сука больно. Соломон почувствовал, что его больше не держат сзади за руки, распрямил спину, обернулся, сзади никого уже не было. Забрали у всех паспорта, привели в какой-то актовый зал, рассадили по разным рядам, сказали не болтать и начали по одному утаскивать писать протоколы, это долго, Соломон задремал. Во сне голос утреннего телефонного собеседника, пародируя новости по радио, сказал: «Министр иностранных дел самопровозглашенной Земландской республики, по некоторым данным, избит в московском ОВД». Тот же голос позвал Соломона по фамилии, потом еще раз, а потом за плечо уже деликатно так, совсем не как по почкам: «Соломон Израилевич, просыпайтесь, пора, ой, что у вас с лицом?» – Соломон стал потирать глаза, вздрогнул от боли – глаз подбит, будет фонарь, если еще его нет, менты козлы.