осить, согласны ли они на учреждение поста президента, избираемого прямым голосованием.
До тех пор законодательные органы РСФСР отказывались изменять Конституцию и вводить президентство. Преимущественное голосование в пользу президентства, однако, придало бы сил устремлениям Ельцина. Поскольку он по-прежнему намного превосходил популярностью любого другого политика в России, можно было ожидать ощутимого преимущества в голосах в пользу президентства.
Тем не менее Горбачев жал на все кнопки, стремясь получить подавляющее большинство на своем референдуме, мобилизуя все силы аппарата Коммунистической партии на достижение положительного результата. Избранная им тактика сбивала меня с толку, поскольку я никак не мог сообразить, что он выигрывал, даже получив всеобщее одобрение своего предложения. Слишком уж оно аморфно, чтобы служить ясно выраженным мандатом. Вопрос о российском президентстве, с другой стороны, был из тех, где что-то реально так или иначе решалось. Если он приведет к конституционным поправкам и выборам российского президента, Борис Ельцин получал этот пост, не пошевелив и пальцем. Власть его возросла бы крайне значительно, особенно в сравнении с Михаилом Горбачевым, неизбранным президентом барахлящей государственной машины. Если в дополнение Украина проголосует против союза (или даже выкажет отношение, что называется, «не жарко не холодно»), Горбачеву оказалось бы куда труднее прийти к согласию с Кравчуком и Украинской Радой по союзному договору.
Своим слабо проработанным предложением о референдуме Горбачев довольно нелепо загнал в ловушку самого себя. Ельцин установил в ней капкан, когда 7 февраля его Верховный Совет одобрил проведение референдума в РСФСР в один день с всесоюзным.
Ельцин на подъеме
К 28 марта, когда собрался съезд народных депутатов, усилия коммунистической партии вытеснить Ельцина из кресла председателя парламента поутихли. Референдум очевидно показал, что Ельцин был все еще популярен, а попытка Горбачева ввести в Москву войска для разгона массовых демонстраций оскорбила многих депутатов, которые не были сторонниками Ельцина.
Тем не менее Ельцину еще предстояло отстоять в битве свою главную цель – пост российского президента. Изначально съезд отказывался включать этот вопрос в повестку дня, но с течением времени давление общественности стало влиять на голосование на съезде. Поворотный момент наступил 4 апреля, когда почти одновременно произошли три события: лидер российских коммунистов Иван Полозков объявил, что «в данный момент не должно быть перемен в российском руководстве», а это означало конец попыткам сместить Ельцина; до сих пор никому не известный военный летчик и ветеран войны в Афганистане Александр Руцкой объявил о создании фракции «Коммунисты за демократию», привлекшей значительное количество голосов в лагерь Ельцина; и – своевременно мастерски осуществленный шаг – Ельцин запросил подтверждения полномочий, аналогичных тем, которые были раньше даны Горбачеву применительно ко всему СССР.
Ельцину удалось – как я и предвидел, сделав за несколько недель до того соответствующую запись в своем дневнике, – обратить против своих противников их же оружие. Он превратил заседание, на котором его должны были сместить, в политическую катапульту. Некоторые из его оппонентов продолжали борьбу. Непосредственно перед голосованием, когда в основном была одобрена просьба Ельцина, Светлана Горячева, возглавлявшая противников Ельцина в Верховном Совете в феврале, поднялась на трибуну и заявила: «Борис Николаевич… Стало очевидно… что президентство для вас – главная цель. Ради этого вы ступили на путь обмана и подлога и готовы зайти очень далеко, вас не остановит даже перспектива погрузить страну в кризис. Вы пойдете на все.
…Меня бросает в дрожь при одной мысли о возможности вашего назначения на этот пост. Вы запрашиваете дополнительные полномочия, хотя до сих пор не сумели использовать те, что у вас есть сейчас».
В какой-то момент слова Горячевой почти утонули в выкриках и шуме, но Ельцин, председательствовавший на заседании, настойчиво призвал зал к порядку и дал ей договорить.
Несмотря на эмоциональное выступление Горячевой, депутаты значительным большинством голосов приняли предложение Ельцина, а на следующий день не только предоставили ему временное право издавать указы, но также дали то, чего он добивался несколько месяцев: назначили дату президентских выборов. И хотя в конституцию РСФСР еще не были внесены изменения относительно президентской власти, резолюция объявляла выборы российского президента и вице-президента на 12 июня. Следующий съезд Верховного Совета РСФСР должен был состояться 21 мая, судя по всему, для принятия необходимых конституционных поправок. И все же съезд не предоставил Ельцину всего, что он просил: он не принял резолюций, требовавших создания коалиционного правительства СССР и проведения круглого стола переговоров с центральным правительством относительно нового экономического плана.
Ельцин одержал победу на Российском съезде народных депутатов в четверг, накануне православной Пасхи. В субботу вечером он появился в Елоховском соборе на пасхальной службе, которую вел патриарх Алексий II. Телевизионные камеры сняли его появление и показали по национальному телевидению, как он почтительно стоит с зажженной свечой среди молящихся. Для верующих это было могучим символом: правитель России примирился с традиционной русской национальной церковью, гонимой воинственными атеистами-большевиками и подавлявшейся, временами до полного исчезновения – коммунистическим режимом.
В очередной раз Ельцин обошел Горбачева. Несмотря на то, что Горбачев ослабил официальный контроль над религиозными учреждениями, привлек церковников к участию в съезде народных депутатов СССР и временами консультировался с ними, он не изображал из себя верующего и, как было известно, никогда во взрослом состоянии не посещал церкви. Ельцин также не объявлял себя верующим, но его жест означал, что он готов видеть в православной церкви исконную и значимую часть русской традиции.
Через неделю Ельцин совершил поездку во Францию, которую иностранная пресса в то время расценила как провал в плане налаживания контактов и совсем иначе – российская общественность. Для начала, когда он посещал Европейский парламент в Страсбурге, ему нанес публичное оскорбление Жан-Пьер Кот, председатель группы европейских законодателей-социалистов, который обозвал Ельцина «демагогом» и человеком «безответственным» за его противостояние Горбачеву, «с которым нам всем спокойнее».
Это происшествие и внешне холодный прием со стороны французского руководства были подробно описаны в советской прессе – а по центральному телевидению показаны с большим запозданием – и вызвали у большинства русских возмущение. Их привело в негодование поведение иностранцев, оскорблявших выбранного ими лидера. Вдобавок, они подозревали Горбачева и КГБ в подстрекательстве к оскорблениям: в прессе появилось сообщение, что советский посол во Франции Юрий Дубинин официально просил не оказывать специального приема Ельцину.
Отвечая на упреки, Ельцин отрицал, что хочет сместить Горбачева – он предпочел бы вести переговоры за «круглый столом», что могло бы привести к созданию коалиции, и выступал за союзный договор. Когда он вернулся из Страсбурга в Париж, ему была с запозданием устроена встреча с президентом Миттераном и другими руководителями Франции.
Поездка Ельцина во Францию неожиданно позитивно сказалась на его взаимоотношениях с Горбачевым. Решение Миттерана принять Ельцина, несмотря на явно выраженное недовольство Горбачева, говорило о том, что независимо от симпатии, которую лидеры Запада питали к Горбачеву, они не станут в угоду другу до бесконечности игнорировать популярного Ельцина. В то же время публичное заявление Ельцина о желании работать с Горбачевым над союзным договором и вместе двигать вперед перестройку означало, по сути, отказ от февральского требования об отставке Горбачева. В интервью французскому журналисту Ельцин сказал: «Горбачев в отставку не уйдет – он президент страны… Нам надо сотрудничать, мы должны так работать, чтобы не страдала Россия и вся страна. И мы должны так поступать несмотря на то, что мы с Горбачевым расходимся во мнениях по нескольким принципиальным вопросам».
В феврале и марте какое-либо объединение Горбачева с Ельциным казалось невозможным. Теперь вдруг появилась такая возможность. Оба помнили о растущей силе правых, намеревавшихся лишить обоих власти.
Пока Ельцин находился во Франции, я поехал в Вашингтон, где надеялся получить более ясные инструкции относительно наших контактов с Ельциным. Я поддерживал с ним тесный контакт с момента его избрания в Верховный Совет СССР в 1989 году, но делал это без санкции начальства. В Вашингтоне никогда не запрещали мне с ним видеться, и мои коллеги в Государственном департаменте явно понимали ценность моих с ним контактов, но сотрудники Белого Дома скептически относились к его политическому будущему, а президент не хотел обижать Горбачева. Мне казалось, что только боязнь утечки в прессу и скандала дома удерживала их от того, чтобы приказать мне держать Ельцина на расстоянии.
Тем не менее политический вес Ельцина рос и его политика совпадала с целями США: он стремился значительно урезать советский военный бюджет, прекратить помощь безответственным режимам вроде режима Саддама Хусейна в Ираке и предоставить свободу странам Балтии, как и другим республикам, согласно их воле. Во внутренней политике он поддерживал проведение настоящих экономических реформ, включая предоставление полных прав частной собственности и приватизацию государственных предприятий. Можно было сомневаться в его способности к управлению или стремлении следовать демократическим принципам, если они не служат его политическим интересам, но правительству Соединенных Штатов было важно поддерживать с ним контакт: без этого невозможно было разобраться в переменах, сотрясавших Советский Союз. Более того, важно было – по мере того как Ельцин набирал власть и силу – установить с ним систему общения на тот случай, если он придет к власти демократическим путем.