Серые, холодные октябрьские дни возвестили о близости зимы, экономика рассыпалась не по дням, а по часам, так что стали маячить голод и холод. Наконец радикалам-реформаторам удалось привлечь внимание Ельцина.
В конце октября, следуя их рекомендациям, Ельцин принял ряд мер, чтобы проложить для России курс, независимый от Союзного правительства и других республик. Двадцать восьмого октября он представил съезду народных депутатов России план радикальных экономических реформ и попросил год на то, чтобы провести экономические реформы с помощью указов и назначить губернаторов. Многие депутаты возражали против этого, как и против плана реформ, но съезд народных депутатов в конце концов одобрил его. Был также создан конституционный суд – первый в истории России – и Руслан Хасбулатов был избран председателем Верховного Совета…
Четвертого ноября главы республик собрались на заседание Государственного совета СССР и решили ликвидировать все министерства СССР, кроме обороны, иностранных дел, железных дорог, энергетики и атомной энергии.
Шестого ноября Ельцин издал указ, назначив себя председателем Совета Министров РСФСР. Своим первым заместителем он назначил Геннадия Бурбулиса, бывшего преподавателя марксизма-ленинизма в Свердловске, который возглавлял избирательную кампанию Ельцина в Российский парламент и считался лидером «Молодых турок». Другими заместителями председателя были назначены Егор Гайдар, возглавлявший Институт экономики, человек, на которого оказала сильное влияние Чикагская школа денежно-кредитной экономики, и Александр Шохин, бывший министр труда…
Эти назначения, наконец, поставили радикалов-реформаторов во главе правительственного аппарата РСФСР. Они перестали быть советниками, чьи рекомендации можно игнорировать. Но им предстояло столкнуться с тем, что основные финансовые рычаги все еще находились под контролем Союзного правительства. Ельцин быстро ликвидировал эту проблему, издав 15 ноября пакет из десяти указов, которыми он обеспечивал себе контроль по сути дела над всеми советскими финансовыми учреждениями, равно как и над выдачей лицензий на экспорт нефти, золота и алмазов, добываемых на территории РСФСР.
Неделей позже Верховный Совет РСФСР взял под свой контроль Государственный банк. То обстоятельство, что парламент взял банк под свой контроль, а не оставил его в подчинении исполнительной власти (как это было в Советское время) или не сделал независимым (как Федеральный резервный банк в США или немецкий Бундесбанк), будет иметь серьезные последствия в будущем.
Стремясь ликвидировать организованную оппозицию планируемым реформам, Ельцин издал указ, запрещавший коммунистическую партию Советского Союза и коммунистическую партию России. (Изданный ранее Горбачевым указ о прекращении деятельности партии не являлся официальным запретом.) По всей вероятности, Ельцин не случайно объявил об этом 6 ноября, в тот день, когда по традиции один из членов Политбюро выступал с речью, посвященной большевистской революции, и точно через четыре года после того, как Горбачев выступил с праздничной речью, текст которой обсуждался в ЦК – Горбачев тогда выступил с нападками на Ельцина и потребовал исключения его из Политбюро. В тот день в 1987 году Ельцин сидел среди других руководителей компартии на сцене Дворца Съездов, понимая, что присутствующие в зале перешептываются о его неминуемой отставке. Теперь он отомстил им полностью: партию, которая пыталась изгнать его из политической жизни, теперь постигла та же участь от одного росчерка его пера.
К концу ноября у Союзного правительства ничего не осталось, кроме деморализованных армии и флота, расчлененных сил безопасности, судов и прокуроров без ясной юрисдикции да институтов президента и министра иностранных дел, чье министерство было только что переименовано в Министерство внешних сношений.
Союз независимых государств?
До середины ноября казалось, что большинство из двенадцати республик, остававшихся в Советском Союзе после отделения Прибалтики, создадут – хотя бы временно – государство того или иного типа. В начале сентября руководители десяти республик придерживались такой концепции. Однако, вопреки тому, что в договоре, который должны были подписать 20 августа, предусматривалось создание федерации, теперь Горбачев и руководители республик решили, что их союз должен быть конфедерацией. До попытки переворота Горбачев упорно утверждал, что с конфедерацией ничего не выйдет, теперь же его позиция была настолько слаба, что он мог рассчитывать лишь на довольно свободное объединение. Ельцин тоже заявил, что выступает против идеи новой союзной конституции. Вполне достаточно союзного договора в качестве юридической основы новой ассоциации, утверждал он.
Переговоры, однако, начались не сразу. В обстановке ускоренного экономического распада Государственный совет прежде всего занялся соглашением, которое регламентировало бы межреспубликанские экономические связи. Переговоры с самого начала показали, что республики намерены отобрать большую часть полномочий у центра.
Первоначальный проект соглашения, подготовленный группой Григория Явлинского в сентябре, предусматривал существование нескольких общих организаций, таких, как Центральный банк и Банк для внешней торговли, а также обязательств способствовать развитию частной собственности, иметь общую валюту и открытые границы, поделить между собой долговые обязательства СССР и координировать налоговую политику. Однако, когда представители правительств республик просмотрели проект, они убрали или ослабили многие пункты, существенно важные для экономического единства.
Так например, представитель России исключил пункт, предусматривавший рублевую зону для всех членов предлагаемого экономического сообщества, а Украина заблокировала предложение о координации бюджетной и налоговой политики его членов. Республики отклонили также пункт о создании конкретного механизма, который обеспечивал бы оплату советского долга (убрав налог с валютных поступлений от экспорта), и заменили его общими словами об обязанности разделить выплаты по долгам, оставив за республиками право решать, откуда они будут брать на это средства. Пункт о частной собственности тоже вызвал серьезное противодействие со стороны ряда республик, но, убранный сначала из проекта, он был впоследствии восстановлен.
Явлинский был настолько расстроен хирургической операцией, проведенной республиками, что публично выразил сомнение в том, жив ли еще «пациент» (Союз), которого «он взялся лечить».
Несмотря на это, Договор об экономическом сообществе суверенных государств был подписан руководителями восьми республик 19 октября. В тот момент Украина и Молдова отказались его подписать, но сделали это двумя-тремя неделями позже. А Грузия и Азербайджан так к нему и не присоединились.
Подписанный под звуки фанфар и провозглашенный величайшим шагом вперед, этот экономический договор на самом деле был немногим больше обещания продолжать переговоры. Хотя он объявлял о создании экономического сообщества, требовалось еще два десятка дополнительных соглашений, прежде чем экономическое сообщество сможет стать реальностью. Важнейшие вопросы оставались открытыми: статус и полномочия учреждений экономического сообщества, устав банковского союза, права собственности, передвижение людей через границы и обслуживание внешних долгов. И эти вопросы, похоже, не скоро будут решены.
Ситуация с Договором об экономическом сообществе показала, что политический союз – более сложная проблема, чем экономическое сотрудничество, – примет очень свободную форму, если вообще будет возможен. Когда Ельцин в конце октября объявил свой план реформ без консультации с Горбачевым, многие решили, что это показывает его желание разрушить Союз, однако Ельцин продолжал утверждать, что он стоит за Союз. Более того: он удивил всех, когда на ноябрьском заседании Государственного совета объявил, что Россия не намерена создавать собственные вооруженные силы.
Заявление свое он сделал после доклада министра обороны Шапошникова, который предсказал, что если наметившиеся тенденции будут продолжаться, Советский Союз превратится в «конгломерацию противоборствующих княжеств».
Ельцин первым откликнулся на заявление Шапошникова. Россия, сказал Ельцин, не намерена создавать собственную армию, как бы ни поступали другие республики. Он заявил менторским тоном, каким всегда пользовался, когда хотел что-то подчеркнуть: «Мы не будем ни первыми, ни вторыми, ни третьими, ни четвертыми, и это ответ России на опасения тех, кто считает, что она может кому-то угрожать». Затем, повторяя недавно сказанное Горбачевым, добавил: «Поскольку (несмотря на все трудности) мы пытаемся создать новое государство, Союз суверенных государств, оно безусловно должно иметь и единую армию, единые вооруженные силы».
Своим выступлением Ельцин не только поддержал позицию Горбачева относительно вооруженных сил, ной использовал ключевой термин Горбачева, заявив о создании «нового государства». Это означало, что Союз будет являться субъектом международного права с реальной властью, а не просто сообществом для дискуссий и координации действий.
Ельцин – человек изменчивого нрава, и никто не мог быть уверен, как долго он будет придерживаться своих взглядов. Собственно, так оно и произошло, когда на заседании Государственного совета, собравшегося 14 ноября в Ново-Огарево, где в апреле было заключено соглашение «Девять плюс один», он поднял вопрос о том, должен ли новый союз «быть государством».
При поддержке Шушкевича, но к удивлению остальных участников, считавших этот вопрос решенным, Ельцин выступил против создания «единого государства». Он предпочитал именовать это просто «конфедерацией».
Горбачев и Назарбаев возразили, заявив, что согласны с созданием конфедеративного государства, но не некой бесформенной аморфной структуры; Горбачев попытался возродить слово «союз», но Ельцин и остальные не пожелали с этим согласиться.