Она прислушалась и поняла, что их дыхание слилось воедино.
Ремингтон опустился немного ниже, и движения его ускорились. Либби, слыша его нежные, томные стоны и свои гортанные покрикивания, закинула голову назад, вжав ее в подушку. Ремингтон потянулся ртом к изгибу ее шеи и прижался языком к ямочке между ключицами.
Либби показалось, что ее пронзили тысячи мелких иголочек сладострастия. Она задрожала, и с ее губ сорвался восторженный крик. На какое-то мгновение ей показалось, что она поднимается в воздух, но он удержал ее и не дал упасть. Обняв любимую, Ремингтон лишь слегка приподнял ее, и они вместе окунулись в океан безумной страсти, ринулись в водоворот любовной лихорадки. Их древний, как мир, танец все ускорялся, разрастался, становился свободнее и глубже.
Вверх… вверх… вверх.
Они парили все выше и выше.
И когда Либби уже казалось, что она не вынесет пытки таким наслаждением, она почувствовала, что они вместе сорвались с обрыва. Еще один крик вырвался из ее горла, слившись с его гортанными восклицаниями.
Внезапно наступила полная тишина, слышалось только их прерывистое дыхание.
Прошло немало времени, прежде чем Либби открыла глаза и обнаружила, что Ремингтон внимательно на нее смотрит.
– Я этого не знала. – Ее тихо произнесенные слова казались наполненными благоговейным трепетом.
Он нежно улыбнулся и ласково отвел с ее лба влажные прядки волос.
– У нас всегда так будет? – спросила Либби, едва отваживаясь надеяться, что это правда.
– Всегда, Либби.
Она вздохнула и закрыла глаза.
– Тогда, мне кажется, я захочу жить вечно.
Ремингтон перекатился на бок и увлек за собой Либби, не давая их телам разъединиться.
– Вечно, – прошептал он, словно повторяя слова молитвы.
Она снова закрыла глаза, радуясь сегодняшнему вечеру и всем предстоящим дням, и спокойно заснула.
25
За окном рассвело. Ремингтон лежал, облокотившись на подушку и обхватив голову рукой, и пристально смотрел на Либби. Он чувствовал неизъяснимое удовольствие просто оттого, что смотрит на спящую Либби; ее сочные губы припухли от поцелуев, светлые, розовато-золотистые волосы разметались по подушке, шелковистые локоны спускались на виски.
Он медленно потянул вниз простыню так, чтобы стала видна ее упругая, прекрасной формы грудь с темными кружочками сосков и собравшейся в легкие складочки кожей. Ремингтон знал, что, если коснется груди Либби губами, нежные выпуклости ее тела сразу напрягутся, а соски превратятся в твердые горошины.
Одна мысль об этом заставила все тело Ремингтона напрячься.
Не справившись с искушением, он потянулся вперед и облизал языком сосок любимой, восхищаясь переменами, которые вызвала эта Ласка: Либби слегка потянулась и издала глубокий, негромкий стон.
Ремингтон приподнял голову и увидел, что она открыла глаза. Либби улыбнулась невинно-обольстительно и немного сонно.
– Доброе утро, – сказал он.
– Угу. – Она снова потянулась, словно кошечка.
– Время просыпаться.
– Я не хотела просыпаться. Мои сны были такими… – она еще раз потянулась, – м-м… сладкими.
Он приподнялся над девушкой, опираясь на локти и колени.
– Действительность может быть еще слаще, дорогая.
Она смущенно покраснела, но не отвела взгляд.
– Я знаю.
Либби быстро придвинулась к нему так, чтобы ее бедра оказались под ним, и Ремингтон почувствовал, как спазмы желания пронзают все его тело.
Он смущенно кашлянул, стараясь взять себя в руки, напоминая себе, что до вчерашнего вечера Либби оставалась девственницей.
– Может, лучше немного подождать?
На сей раз в улыбке, которую она подарила Ремингтону, не осталось и следа невинности.
– Я не хочу ждать. – Голос Либби звучал хрипло, она почти не дышала и снова пошевелилась, но на сей раз ее движения говорили сами за себя.
Все мысли о самообладании улетучились сами собой.
– Как ты пожелаешь, Либби, – прошептал он, прежде чем накрыл ее губы исступленным поцелуем.
Прошло немало времени, и наконец Ремингтон поднялся с постели. Ни капли не смущаясь, Либби наблюдала за тем, как он двигался по комнате. И хотя она неоднократно видела все самые интимные части тела Ремингтона, когда ухаживала за его ранами, сейчас все было иначе. Совершенно иначе.
Либби поняла, что обожает каждую клеточку, каждый уголок его тела. Ей нравились темные волоски на его груди и ногах, нравились очертания его икр и мускулистых бедер, крепкие округлые ягодицы. Ей нравилась даже щетина, появившаяся к утру на его подбородке и скулах, хотя из-за нее казалось, что щеки ее горят огнем.
Она наблюдала, как он умывается и бреется бритвой, которую она приобрела, пока Ремингтон выздоравливал. Ее радовало, что он не оделся сразу. И оттого, что это доставляло ей радость, Либби почувствовала себя бесстыдно-порочной. Ей нравилось наблюдать, как напрягаются и снова расслабляются его мышцы, когда он водит бритвой по лицу.
Закончив бриться, Ремингтон сполоснул лицо водой из тазика, повернулся к Либби и сказал:
– Мадам, если вы не перестанете так на меня смотреть, наши работники решат, что мы умерли, и придут в дом искать нас. Не думаю, что стоит поджидать их в таком виде.
Щеки Либби снова заполыхали, но она улыбнулась.
Ремингтон засмеялся.
– Пойду-ка проведаю нашего пленника. А потом я не отказался бы от завтрака. Не знаю, как ты, но у меня ужасно разыгрался аппетит.
– Я что-нибудь приготовлю, – пообещала Либби, садясь в кровати.
Уокер пересек комнату, схватил ее за плечи, поднял, посадил к себе на колени и медленно поцеловал, так что у Либби снова оборвалось дыхание и она вспомнила все великолепные мгновения, которые он подарил ей прошлой ночью и потом утром. Когда Ремингтон отпустил Либби, она, разрумянившаяся и ослабевшая, упала на подушки.
– Я не долго, – пообещал Ремингтон, надевая брюки. Он вышел, как и пришел в дом, – босиком и без рубашки.
Глядя в потолок неподвижным взглядом, Либби прошептала:
– Ты была права, тетушка Аманда. Ты во всем была права. – Она улыбнулась и восхищенно вздохнула, мечтая, чтобы Ремингтон снова оказался рядом с ней в постели.
Но он уже ушел, да и ей пора было подниматься. Хотя Ремингтон ничего не сказал, она понимала, что им придется везти Бэвенса в Вейзер, чтобы передать его в руки шерифа и правосудия. Ей придется дать показания о том, что произошло прошлым вечером. День будет не из приятных.
К тому же оставался открытым вопрос с отъездом Ремингтона. «Может, он не уедет сразу, – подумала Либби, вспомнив удовольствие, которое они доставили друг другу. – Может, мне удастся уговорить его отложить поездку, скажем, на одну-две недели, а то и дольше…»
Восхищенно ощущая себя настоящей женщиной, она откинула в сторону помявшуюся простыню и поднялась, горя желанием поскорее проверить на практике свою недавно открывшуюся способность убеждать.
Нортроп внимательно осматривал местность, с трудом представляя себе, как Оливия может здесь жить. С тех пор, как они на рассвете выехали из Вейзера, ему на глаза не попалось ни одной повозки, ни одного всадника, ни одного фермерского домика! Он не мог вообразить себе, что его дочь живет в такой глуши, где нет простейших вещей, чтобы облегчить и разнообразить существование.
Еще труднее было смириться с тем, что разузнал для него О’Рейли незадолго до приезда Нортропа в Айдахо. По словам детектива, Ремингтон Уокер и Оливия – или, вернее, Либби Блю, как ее тут называют, – помолвлены и собираются пожениться.
Он нахмурился. Уокер не дурак! Не может же он думать, что если женится на дочери Нортропа, то унаследует состояние Вандерхофа!
О’Рейли тоже так не думал.
– Я совершенно уверен, что он женится на ней ради нее самой и только, – сказал ирландец Нортропу вчера вечером. – Мне лично кажется, что он ее любит, сэр.
Любовь? В представлении Нортропа это было неподдающееся вычислению, заоблачное понятие. Он встречал умнейших мужчин, которые из-за любви совершали глупость за глупостью, но сам никогда не оказывался жертвой подобных обстоятельств. И никогда не станет. А вот Ремингтон Уокер, похоже, стал.
И, как и многие до него, он пожалеет об этом!
Губы Нортропа изогнулись в самоуверенной улыбке. Ему не удалось бы сколотить знаменитое состояние Вандерхофа, если бы он не понимал главного в человеческой натуре, не знал, как это использовать себе на благо. Если предчувствия не обманывали его, Оливия еще до захода солнца будет мечтать вернуться вместе с отцом в Нью-Йорк.
Он взглянул на О’Рейли.
– Сколько осталось ехать до ранчо?
– Недолго, сэр. Мы почти приехали.
Либби быстро приготовила завтрак из бисквитов, свиных сосисок в соусе и яичницы. В середине стола стояло ледяное молоко в кувшине, охлажденное в соседнем ручье. Когда все было готово, Либби позвонила в висящий на задней двери колокольчик.
Минуту спустя в кухню вошли Ремингтон и Фред. Работник стал извиняться за то, что Бэвенс сумел застать его врасплох, но девушку обеспокоили только раны Фреда. Когда мужчины сели за стол, Либби положила еду в третью тарелку и понесла ее Джимми, который охранял пленника.
– А как насчет него? – спросил Джимми, кивнув головой на запертую дверь временной тюрьмы Бэвенса.
Либби живо вспомнила отвратительные сцены прошлого вечера, и ее охватила холодная ярость.
– Ремингтон отнесет ему еду, когда закончит завтракать, – поспешно ответила она и вышла из сарая на залитый теплым солнечным светом двор.
Она уже подошла к кухонной двери, когда заметила, что к дому приближается экипаж, – теперь, когда вырубили часть деревьев, дорога стала хорошо видна, Либби поднесла ладонь ко лбу, чтобы защитить глаза от яркого солнца, и попыталась разглядеть, что за посетители к ним направляются. Но поля высоких черных шляп отбрасывали густые тени на лица визитеров – двух мужчин, сидящих рядом друг с другом на диванчике экипажа.