Я знаю, что отец Ильи шутит и приободряет меня, понимаю, что должна отшутиться в ответ, расплатившись с мужчиной за внимание кокетливой улыбкой, но вместо этого едва не сбиваюсь с шага и краснею, почему-то отдернув с хозяйского локтя руку.
Господи, ну когда уже подобные знаки внимания перестанут смущать меня. Ведь это же глупо! Я давно не девочка, я взрослая девушка, способная позаботиться о себе. Но слова о выборе просто выбивают почву из-под ног, вызвав из памяти свежее воспоминание о других словах, опрометчиво брошенных брату Игоря в присутствии хозяина дома. Слова о женихе, затронув совесть, лишают уверенности в правильности моего визита и вытекающего из него давления на парня. Да, его отец еще тот манипулятор – зачем отрицать очевидное, однако же даже он имеет право знать, как ошибается.
В конце концов, это нечестно по отношению к Илье.
– Что случилось, Женя? Я обидел тебя? – мужчина останавливается и с интересом смотрит на меня, неуверенно замершую на месте. – Если так, – виновато замечает, – прости мне мою прямоту, совершенно отвык общаться с хорошенькими девушками.
– Вовсе нет, Роман Сергеевич, что вы, – я прикладываю ладонь к вспыхнувшей щеке. – Просто я должна вам сказать… Должна признаться, пока есть такая возможность и дело не зашло слишком далеко…
– Да, Женя.
– Что Илья… что он… понимаете…
– Что я очень ревнив и злопамятен, – вмешивается Люков. – Не стесняйся говорить обо мне правду, Воробышек. Нет такого секрета, в котором бы я устыдился признаться Большому Боссу. Так что оставь свои замечания по поводу глаз моей девушки при себе, подлый Яго, иначе весь твой хваленый праздник с обещанной елью и драконами накроется медным тазом, так и не начавшись. Так что ты там рассказывал про дом?.. Продолжай, пожалуйста, очень интересно послушать.
Глаза Люкова сужаются, рука находит мое плечо и придвигает к себе. Я понимаю, это неправильно в такой неудобный момент думать о твердом теле парня. О тепле руки, обнявшей меня, о дурманящем запахе, мягкости кашемира и миллионах чувствительных клеточек, отозвавшихся трепетным шелестом на прикосновение мужской ладони к голой коже… Но поделать ничего не могу. Едва Илья касается меня, я замираю под его боком и пытаюсь совладать с собой.
С собой, и с непонятным волнительным чувством, родившимся в груди от этой безобидной близости.
Пауза между мужчинами затягивается. Прямые взгляды направлены друг на друга, губы плотно сжаты… Когда мне уже начинает казаться, что вот сейчас отец Ильи, уязвленный грубостью сына, выставит нас за дверь, он вдруг ослабляет натянувшуюся было линию плеч и как ни в чем не бывало отвечает:
– Продолжу, сын. Непременно. Как только ты вернешь мне мою гостью.
Упрямства и уверенности мужчине не занимать. Невзирая на наличие спутника у моего бока, он подходит и вновь галантно предлагает локоть:
– Прошу, Женя. Если обиды забыты и недоразумение разрешено, позволь немножко рассказать тебе, пока мы будем проходить в парадный зал, о традиционной китайской эстетике, привнесенной в интерьер современных европейских домов и чуть-чуть о философии. Хотя колониальный стиль, как ты, должно быть, заметила, этому дому тоже не чужд.
– Обойдешься, – тут же сухо замечает Люков, но послушно опускает руку, едва я отстраняюсь от него в надежде унять сбившееся дыхание и вернуть голосу твердость.
Мне не хочется отходить от Ильи, но отказать во внимании хозяину дома я не могу. Сегодня праздник, роль свадебного генерала за мной, и что бы я ни чувствовала и о каких сказанных словах не жалела, я должна об этом помнить.
– Конечно, Роман Сергеевич. С удовольствием.
И уже тише, повернувшись к парню. Одними губами, так, чтобы слышал только он:
– Илья, ну зачем ты так…
Мне кажется или в темных глазах Люкова отражается досадная грусть. На короткое, почти неуловимое мгновение и тут же исчезает. Я все еще стою рядом, не в силах отойти от него и, подняв голову, смотрю в красивое волевое лицо, удивляясь, не почудилось ли мне. Место на плече, где секунду назад лежала его рука, продолжает гореть огнем, кожа мучительно требует вернуть мужские пальцы обратно, настойчиво повторяя, как ей зябко без них… Изумленно прогоняя наваждение, я почти ожидаю, что это сейчас случится. Но парень лишь коротко наклоняется, чтобы сказать:
– Брось оправдываться, птичка, он того не стоит. Не пытайся объяснить состояние дел между нами тому, кого эти дела не касаются.
– Но он твой отец, Илья.
– Да, к сожалению. И я, Воробышек, поверь, об этом помню.
Мы проходим холл, галерею и входим в центральную часть дома, где находится круглый двухуровневый зал с красными колоннами, панорамным остеклением и кованым ограждением холла второго этажа в характерном китайском орнаменте. По просьбе хозяина дома я поднимаю глаза и под потолочным сводом замечаю живописную настенную роспись – пастель в позолоте, выполненную по мотивам классических китайских гравюр, а в центре свода – расписанного под рассветное небо, сумасшедшей красоты хрустальную люстру: многоярусную, сверкающую, похожую на огромный радужный ниспадающий водопад.
Да, тот, кто сотворил здесь такую красоту, совершенно точно имел вкус эстета и владел мастерством дизайнера и художника. Мне только и остается, как восхититься рукотворным чудом и совершенно честно признаться в этом хозяину дома.
– Ну, что ты, Женечка. Обычный рядовой профессионализм, сдобренный щедрым вознаграждением и подконтрольный жесткой руке, вот и все.
– Обычный? А как же вдохновение?
– А вдохновение, моя милая, божественный бриз, овевающий чело творящего во время усердного труда. Кто сказал, что этот достойный миг должен быть омрачен голодной тенью хлеба насущного?
Мне нечего ответить, и я лишь осторожно улыбаюсь. Действительно, когда нос в тепле, а желудок сыт и покоен, куда легче витается в облаках, это я точно знаю.
– Ох, Женечка! Да ты, гляжу, озябла совсем? Рука как ледышка… К сожалению, просторные помещения не способствуют сохранению тепла, даже в новогодний вечер. Ну, ничего, девочка, сейчас согреешься, мы почти пришли. Надеюсь, тебе понравится парадная гостиная и наш скромный семейный очаг, уже успевший вас заждаться.
Он мне нравится – яркий, жаркий, манящий и, конечно, совсем не скромный. С танцующим на толстых поленцах пламенем, беснующимся в широком зеве портала каменного камина, и теплыми бликами, рассеянными по мозаике художественного паркета. Нравится, как и сама комната, вместившая его: просторная, праздничная и неожиданно уютная. Похожая на сказочный дом Санты. С огромным теплым очагом, высокой наряженной елью – вовсе не белой, а лишь слегка белесой, но очень пушистой и красивой, – убранным белоснежной скатертью и сервированным тонким фарфором прямоугольным столом (дюжины на две персон), и многочисленными нарядными гостями. Дружно отметившими появление главы дома поднятыми бокалами и громкими приветственными аплодисментами.
Как? Неужели отец Ильи явился к гостям и к праздничному столу вместе с нами? Только сейчас?.. Я обвожу гостиную удивленным взглядом и понимаю: похоже, что так.
Я знала, что дом большой. Я ожидала, что будут незнакомые люди, что праздник пройдет непросто и мне потребуется, как сегодняшней спутнице Люкова, достойно держать себя. Но все равно, оказавшись на пороге комнаты, ощутив на себе несколько десятков любопытных глаз, на миг теряюсь от количества гостей и прицельного внимания, направленного на нас. И как всегда в подобный момент неосознанно прямлю спину, а подбородок сам собой ползет вверх.
– Не распаляйся, Большой Босс. Ни к чему, – не гладя на отца, через плечо бросает парень и уводит меня от мужчины в тот самый момент, когда он, кажется, готов представить сына гостям.
– Сынок! Посади Евгению поближе к огню! Я настаиваю! – по-отечески тепло, словно грубость не коснулась его ушей, громко бросает вдогонку мужчина, и мне ясно и без церемонных представлений, что нужные акценты для присутствующих в зале гостей хозяином расставлены. И сделать выводы, кто сейчас перед ними, совсем не сложно.
– Люков, не стоит принимать слова Романа Сергеевича буквально к вниманию, – замечаю я парню, когда он послушно подводит меня к камину и останавливается, сняв ладонь с моего плеча. Скользит задумчивым взглядом по голым рукам. – Мне не холодно, просто нервничаю слегка. Не часто приходится бывать в доме подобном этому, а тут еще и день полный стольких событий… Все хорошо, правда, не переживай.
– Не сомневаюсь, Воробышек, – с заминкой отвечает парень, поднимая на меня глаза. – Ты держишься на удивление уверенно. Но согреться после полуторачасовой дороги тебе не мешает, прав Босс. Хочешь, я, как настоящий охотник, добуду тебе в этих диких джунглях чай? Ты какой больше любишь? Наверняка с малиной.
– Илья, ты шутишь?
– Ни капли, птичка. Жалею, что не угадал сегодня с выбором одежды и не озаботился захватить пиджак. Мне было бы куда спокойнее видеть эту деталь мужского гардероба на твоих плечах. А так, приходится изыскивать варианты.
Он говорит это серьезно, с новыми, досадными нотками в голосе, и я почти покупаюсь на них… И лишь неожиданно уловив усмешку в дрогнувшем уголке губ Ильи, промелькнувшую в темных глазах парня искорку веселья, шутливо огорчаюсь, улыбнувшись в ответ:
– Ну вот, а я так надеялась произвести на тебя впечатление своим платьем. Оказывается, все зря. А всего-то и требовалось, что стащить школьный пиджак у кого-нибудь из братьев и нацепить на голову шапку-ушанку. Тогда бы ты ни за что не догадался, что я замерзла и не рвался в джунгли совершать ради меня подвиги.
Люков смотрит и молчит, скользит по мне посерьезневшим взглядом.
– Не зря, Воробышек, – наконец говорит, остановив его на моем лице. – Ты очень… Платье очень красивое и тебе идет. Мне нравится.
Он не мастер говорить комплименты, понимаю я. Сказанное Ильей гораздо больше того, к чему он обычно привык и на что решался. Я отлично помню его сухое, общедевичье: «Тебе пора, детка, адьё». Помню, а потому искренне благодарю парня улыбкой: