– Э-э, – оторопело киваю я, впитывая невероятную информацию. Вспоминая и привязывая к ней слова Ильи о том, что он кое-чем обязан Синицыну, – Р-роман Сергеевич, а что?
– Даже так? – заламывает бровь Колька. – А фамилия?
– Люков, наверное, – осторожно говорю.
– Градов, Воробышек. Роман Градов, – сообщает парень, присвистнув, – самый богатый человек в городе. Тебе это о чем-то говорит?
Еще как! Настроение почему-то неожиданно портится. Например, о том, что я работаю в его торговом центре. А еще о том, что кто-то не заплатил за Якова долг, предоставив Илье решать чужую проблему, не постеснявшись после слезно вымаливать у меня упущенное время общения с сыном и невысказанное прощение у последнего. В голове эхом отзывается голос Яшки, с ехидной хрипотцой заявляющий: «Зачем он тебе, детка? Ты же ничего о нем не знаешь. У него нет ни черта, все бабло у меня!». И недосказанное им же: «И отцовская любовь тоже. Во всяком случае, была до поры». И черно-белое фото серьезного не по годам белобрысого мальчишки на фоне длинной китайской фанзы, странно одинокого среди таких же неулыбчивых темноволосых товарищей. Случайно найденное Танькой в доме Люкова. Воспринятое нами как удачная шутка-фотошоп.
Не удивительно, что между братьями такие сложные отношения. Вот уж действительно – чертов Босс!
Я пожимаю плечами, не зная, что сказать. Говорить другу о новогодней ночи, проведенной в богатом доме Градова, не хочется. Да, пожалуй, и не поверит он.
– Люкова не было в универе год, в сентябре он вернулся. Я видел его брата в одном из клубов города – развязный тип. Не знаю, есть ли между ними что-то общее, кроме родства, но все же, Жень, держись от нашего принца подальше. Хорошо? Не то я сдохну, но его смазливую морду достану, клянусь!
– Коль? – мне неожиданно становится просто физически нехорошо. Я встаю, тяну на плечо сумку и пожимаю рукой запястье верного Невского. – Я пойду. Не переживай за меня, я все понимаю. Просто выбрось эту ситуацию из головы, ладно? Твоя подруга давно уже взрослая девушка. Увидимся завтра, Коль!
Я ободряюще улыбаюсь и ухожу, оставив парня тоскливо смотреть мне вслед. На улице солнечный зимний день, праздничный город приятно расслаблен, и я бреду вдоль заснеженной дороги, разглядывая витрины, и дальше через парк к общежитию, оставив остановку далеко позади, думая о своем и растворяясь в погожем дне.
«Но думается мне, там сразу интерес был связан с подпольными боями и тотализатором, веришь ты или нет». Перед глазами непрошеной картинкой встает Илья, лежащий на кровати. И длинные багрово-синюшные следы на смуглой коже…
Господи! Неужели Невский прав?
В общежитии непривычно тихо – пора каникул разогнала одних студентов по домам, других усадила за учебники, и мои шаги легко выдергивают старенькую вахтершу из ленивой дремы.
– Здравствуйте, теть Мань, – здороваюсь я, подходя к освещенной каморке. – С наступившим Вас! Какая красивая елочка, – показываю взглядом на игрушечное чудо размером с ладонь, уместившееся на небольшом столе, – под такой немудрено и заснуть!
По телевизору показывают сказку «Морозко», на ногах у женщины вязание… Она довольно кряхтит и поднимается мне навстречу. Стягивает со стола открытую коробку конфет, предлагая:
– Угощайся, детка! И тебя с праздником!
Я беру конфету и сую за щеку.
– Мм, вкусно, – прикрываю глаза, облизывая губы. Женщина не отнимает коробку, поэтому я решаюсь угоститься еще одной. – Спасибо! Какие вкусности у вас тут, теть Мань! Надо же, ассорти с миндалем! Неужели наш дорогой комендант расщедрилась на угощение? – удивляюсь, проходя в каморку. – Теть Мань, я сегодня с дороги сразу в универ… К вам мои младшие братья должны были заглянуть – оставить для меня сумку… У мальчишек в городе спортивное мероприятие, так что мне повезло не тащить баул на себе.
– А как же, Женечка! – с готовностью кивает головой женщина. – И заглянули, и оставили! Хорошие братишки у тебя, вежливые такие, симпатичные. – Я нахожу глазами сумку, приставленную бочком к стене, затаренную бабулей под завязку, и выношу ее в коридор. – Все трое. Особенно старшенький!
– Что? – я останавливаюсь у двери, оглянувшись. – Старшенький?
– Ну, ты же о братьях сейчас говоришь, или как? – щурит вахтерша сквозь очки хитрый глаз.
– Да.
– Вот! Значит, и я о них! Старшенький, говорю, особенно симпатичным показался. Кстати, конфетки – это вот он принес, поздравил старуху с Новым годом. И пакет для тебя передал, вот этот. Да чего смотришь, девонька, держи давай!
– Ой! – я принимаю из рук женщины небольшой пакет и прижимаю к груди. Растерянно поправляю шапку. – С-спасибо, теть Мань.
– А мне-то за что? – удивляется вахтерша, возвращаясь в кресло. Отмахивается от меня рукой: – Это братишке спасибо скажи, не мне! И беги уже, вязание у меня, отвлекаешь…
В комнате пусто и странно одиноко без Таньки: экзамены у Крюковой начнутся двенадцатого, до десятого января девушка в общежитии не появится. Я захожу в комнату, раздеваюсь и устало сажусь за стол, неожиданно досадуя на то, что некому сейчас прыгнуть мне на шею и бесцеремонно заглянуть в чужой пакет, чтобы с криком «Вау! Вот это да, Женька!» вынуть из него новенький телефон, ключи, несколько денежных банкнот и записку… написанную таким знакомым ровным почерком:
«Воробышек, это тебе от Яшки – номер я восстановил. Холодильник к шестому Бампер забьет. Деньги… купи, что хочешь. Илья».
И удивиться, обнаружив в пакете от Люкова рядом с телефоном теплый голубой шарф, громко задавшись вопросом: а что же, собственно, он там делает? Такой знакомый, Женькин, странным образом пропитанный запахом дикого можжевельника и горького апельсина?.. Подарок, который Илья вернул. Вернул, несмотря на мой щедрый порыв. Так почему же тогда я так глупо улыбаюсь?
Я беру в руки недорогой, очень симпатичный белый смартфон и отвечаю сама себе, прижимая шарф к груди: потому что ты, Люков, такой же обманщик, как и я. Как же, от Яшки…
Телефон включен, и в набранных звонках высвечивается знакомый номер с тремя семерками в конце – случайно набранный неизвестным пользователем абонент… Прозрачно даже для такой простодушной птички, как я, но твое внимание мне приятно. Ты же не знаешь, что я помню твой номер наизусть.
Я отваживаюсь долго – то набирая, то удаляя текст, прогоняя смущение улыбкой, вновь сомневаясь и тут же ругая себя за трусость. И все же пишу: «Спасибо!» и даже добавляю веселый смайлик с подписью: «Это я». С надеждой жду ответ, и только вечером, когда общежитие засыпает, свет гаснет, а тонкий серп месяца разрезает рваные облака… когда я, закрыв ноутбук и забравшись с ногами под одеяло касаюсь наконец холодной щекой подушки, ты присылаешь короткое «Да, смайлик, ты», позволив мне наконец счастливо закрыть глаза.
Экзамен Игнатьеву сдан на тройку, и мне очень хочется верить, что оценка, пусть невысокая, заслужена честно. Ребята вновь собираются в клуб, приглашают присоединиться, Рябуха сыплет анекдотами, зажимает Петрову и обещает исполнить с девушкой в клубе грязные танцы, но я отказываюсь, сбегаю в общежитие и самостоятельно, день за днем упорно штурмую термодинамику, готовясь к экзамену. Хотя кому я вру? С нетерпением ожидая встречи с Ильей.
Я скучаю по нему, скучаю, и ничего не могу с собой поделать. Понимаю, что не должна, что так тосковать по парню неправильно, что ничем хорошим для меня влюбленность в Люкова не закончится, что у него таких девчонок, как я, дюжина и еще пучок… и все равно дни до шестого января тянутся невыносимо медленно, а каждый вечер, засыпая, я вспоминаю его тепло рядом с собой и голос. И когда оно все-таки наступает, когда первые осторожные солнечные лучи проникают сквозь тонкие шторы в комнату, я вскакиваю с постели и приникаю к окну, желая разделить с солнцем радость начавшегося дня.
– Женька, а давай с нами вечером в парк махнешь, скучно же одной! – предлагает соседка Лиля, помешивая длинной ложкой суп на плите в общей кухне и выдыхая сигаретный дым в сторону приоткрытой форточки. – Сначала посидим как люди за столом, а потом на елку! Я тебя с ребятами познакомлю из химико-технологического, думаю, будет весело. Опять же, Настьке кавалера найдем, а то никак у подруги с любовью не срастется. А может, и тебе. Ну, так как? Или у тебя планы?
Я достаю из духового шкафа румяные пряники и обмазываю их нежной глазурью. Выкладываю выпечку аккуратно на большой поднос, присыпая корицей.
– Мясо я замариновала – поставишь тушиться на огонь часа в два, с салатами сами справитесь. Да! Смотри пряникам дай хорошенько остыть, не то глазурь смажется! Не знаю, как получится с парком, Лиль, думаю, вернусь в общежитие часам к восьми, не раньше, так что вы вряд ли меня дождетесь. Но, если что, я перезвоню и найду вас, хорошо?
– Как знаешь, Жень, – передергивает плечами девушка, закрывая форточку. Скрестив на груди руки, закатывает глаза. – И вся-то ты в тайнах, Воробышек, в планах переменчивых. И раньше разговорчивой не была, а теперь и вовсе скрытной стала. Даже Крюкова отметила.
– Почему это? – я удивляюсь, вытирая руки о кухонное полотенце и выключая плиту. Кидаю быстрый взгляд на старенькие настенные часы, где маленькая стрелка медленно приближается к одиннадцатичасовой отметке. Интересно, если я приду к Люкову к двенадцати, не будет ли это слишком рано? Хотя мне еще приготовить и убраться надо. Да и в магазин забежать – очень хочется для Ильи сюрприз сделать, пусть и не оригинальный в рождественский вечер, но все же. – Не выдумывай, Лиль, – поворачиваюсь к девушке. – Скажешь тоже! Такая же, как всегда.
– Не знаю, не знаю, – вздыхает соседка. – Сейчас убегаешь от нас не пойми куда, в Новый год домой сорвалась, никому ничего не сказав… Хорошо хоть перезвонить догадалась из своего Гордеевска, а то мы тут с Танькой обыскались тебя. Как думаешь, Жень? Можно снимать или еще подержать? – спрашивает девушка, показывая пальцем на забранные в бигуди короткие волосы. – Вдруг стану кудрявой, как овца? Объясняй потом парням, что это красота неземная, – засмеют ведь. Мало им блеющей Настьки, не способной в мужском обществе внятно связать двух слов, так еще и я, соответствующая образу, так сказать.