Это чистой воды произвол с замашками детсада! Я запоздало хватаю съехавшие на шею очки и порываюсь встать: да что он себе позволяет, гад блондинистый?! Но рука Люкова на плече крепка и тяжела как камень.
- Р-раздеваться?! - слышу я высокое, нервно-девичье за своей спиной, пока борюсь за свободу, и приближающиеся торопливые шаги. - Илья, ты впускаешь в свой дом девушку и приводишь в комнату тогда, когда мы вместе? Предлагаешь раздеться? Так просто, словно между нами ничего не случилось? - вопросительно всхлипывает Нарьялова, и я так и вижу затылком ее изумленное лицо. - А я думала, что ты... Думала, мы с тобой... Я порвала с Бампером и сама к тебе пришла! Я надеялась... А ты называешь ее так, как будто она для тебя что-то значит. Скажи, Илья, неужели она лучше?
Вот это я влипла, вместе со своей дурацкой фамилией. Я жду от блондинки истерику, и она случается. Громкая, со слезами. Но, как-то быстро сходит на нет. Все это время я остерегаюсь снимать шапку - когтистый маникюр у девушки ого-го, добраться до моей шевелюры ей ничего не стоит, - и я держу руки у щек, на всякий случай прижимая шапку так, словно не хочу слышать происходящий между этими двумя людьми односторонний разговор.
- Я, наверно, пойду? - выдает неуверенно девушка, успокоившись, и Люков странно смотрит на нее. Как будто только сейчас вспоминает о ее существовании.
- Давай, - просто отвечает.
Блондинка проходит комнату, поднимает с пола брошенную у постели сумку, взбивает волосы и, достигнув арки, останавливается. Поворачивается, словно ленивая красивая кошка.
И этот ее демонстративный поворот для меня. Он предназначен той, кого она без раздумий определила в соперницы. И он красноречивей некуда говорит: "Не все так просто со мной, Воробышек. Не все так просто. Погоди сбрасывать такую, как я, со счета".
И я, ни капли не соперница, ей верю.
- Илья, может, хоть проводишь? - просит девушка, невзначай скользнув рукой по груди, и трогательно закусывает нижнюю губку.
- Конечно, - отвечает Люков. - Подожди, Лиза, - нависает надо мной, тянет к себе со стола телефон и набирает номер. Сообщает, после короткого разговора с абонентом:
- Через пару минут будет такси. Пошли, я оплачу.
В нем нет нежности, он по-деловому суров, и я обзываю его про себя "холодной ледышкой". Он напоминает мне Кая, из сказки про Герду и Снежную Королеву, и я в который раз в своей жизни удивляюсь, чем подобные парни берут таких красивых девушек, как Нарьялова.
Должно быть желанием этот лед растопить.
Когда Люков равняется с ней, а я, наконец, стягиваю с головы надоевший головной убор, рассыпав сбившиеся волосы по лицу и отыскивая в спутанных кудряшках расстегнувшуюся заколку, то неожиданно слышу злое, предназначенное мне:
- Удачи!
И обернувшись, удивленно отвечаю:
- Спасибо.
Но блондинка продолжает:
- Недолгой и неяркой, девочка! Мне жаль тебя, я вижу, ты не поняла, - горько усмехается, подняв подбородок, - он бросит тебя уже завтра.
Мне тоже жаль девушку и хочется сказать, что не стоит меня ревновать. Что я ни при чем и вовсе не встречаюсь с Люковым, что не желаю быть ей соперницей, когда их и так хватает. Но успеваю лишь сказать:
- Нет. Не бросит, он...
Но девушка уже смеется:
- Наивная! - и исчезает, а Люков смотрит на меня так, словно хочет задушить.
***
Когда он возвращается, я уже почти выхожу из квартиры. Делаю шаг к двери, дернув рыжего кота за ухо, и внезапно утыкаюсь носом в крепкую грудь. Тут же отшатываюсь, испуганно поправляя очки.
- Пропусти, я ухожу, - говорю как можно тверже, выпрямив спину и подняв на Люкова глаза. Но он невозмутимо захлопывает дверь, отодвигает меня с пути, сует ключи в карман и уходит в комнату.
На этот раз он оставит меня стоять в прихожей до посинения, я это чувствую, а потому решительно разворачиваюсь, топаю за парнем прямо в сапогах и сердито утыкаюсь в него взглядом.
- Люков, я не шучу! - предупреждаю, как можно серьезнее.
Люков стоит на кухне, у окна. Спиной ко мне. Он слышит мои сердитые шаги и лениво бросает за спину, едва я приближаюсь.
- Кофе хочешь?
- Нет, - отвечаю я.
- А я хочу, - замечает парень, - сделай.
Вот так просто - вынь, да положь. Точнее, прогнись и завари. А я тут просто покурю.
- Обойдешься, - таким же ровным тоном говорю я. - Выпусти меня, Люков, и ты избавишь себя от проблем. А, может, даже, - добавляю, спустя паузу, - вернешь подругу. Ведь ты меня терпеть не можешь! - бросаю в затылок весомый довод, устав ждать ответ. - И занятия со мной тебе совсем не нужны!
Но он по-прежнему молчит, и я продолжаю, сделав к нему пару шагов:
- Я расплатилась с тобой сполна. Я зашла пообещать тебе разговор с Синицыным и объясниться. Я ничего тебе не должна, Люков, а уж ты мне тем более. С иллюзиями надо расставаться, учеба на данном факультете мне не по плечу, и это факт. Мне на работу надо, в конце концов! - заявляю о себе еще раз после очередной затянувшейся паузы. - Иначе мне не на что будет жить! Ты слышишь!
- Слышу, - невозмутимо отвечает Люков и просит, полуприказывая, - не кричи. Со слухом у меня все в норме.
На улице поздние сумерки. В кухне темно, и широкоплечий силуэт гибкой фигуры, словно абрис - финальный набросок художника, четко прорисовывается на фоне окна. На Люкове расстегнутая рубашка, свободные штаны и больше ничего. Его взъерошенные светлые волосы вновь свободны от банданы и падают волнистыми прядями на затылок, притягивая взгляд.
- Ты знаешь, что такое слово, Воробышек? Которое, как тебя, не поймаешь? - он поворачивается и смотрит на меня. - Которое, если дал, надо держать. И не важно, легко оно брошено, или вытянуто клещами, - говорит равнодушно. - Так знаешь?
Вопрос прозрачен, но подтекст его весьма туманный для меня. Так же, как черты лица Люкова, скрытые вечерним сумраком. Он слишком пафосный для прямого ответа и слишком неожиданен для оказавшейся на чужой кухне малознакомой девчонки. Я настораживаюсь и чуть клоню голову к плечу, пытаясь увидеть глаза парня.
- Ты о чем, Люков? - спрашиваю бесцветно, убирая из голоса краски бурлящих во мне эмоций.
- Догадайся, - бросает он, а я в ответ вскидываю бровь.
- Догадалась, - нехотя киваю. Задираю подбородок, поправляя очки. - Что ж, польщена, - честно признаюсь, удивляясь про себя самоуправству и напору декана. Спрашиваю в свою очередь. - И что я должна сделать в ответ на такой широкий жест с твоей стороны?.. Слово, данное Синицыну, можешь забрать назад, Илья, - великодушно разрешаю. - Это слишком. Ни я не стою такого участия декана, ни ты такого давления. Это моя проблема, и я уже жалею о том, что согласилась с рекомендацией Юрия Антоновича и обратилась к тебе. Извини. Честное слово, это вышло от безысходности и невозможности брать платные уроки у профессионального преподавателя. Но ты мне тоже не по кошельку и весьма скудным возможностям кармана, как я уже сказала. Поэтому, давай я просто освобожу тебя от данного обещания и сейчас уйду из твоего дома по своим делам. А завтра...
- Мне плевать, Воробышек, что будет завтра, - перебивает меня Люков. - И на твои дела - тоже плевать. Синицын смог получить с меня слово, значит, выбора у тебя нет. Впрочем, - парень отрывается от окна и подходит ближе, останавливается в шаге от меня, глядя колко из-под темных бровей, - как и у меня. Ты только тянешь время, птичка-невеличка. И свое, и мое.
- Но денег-то у меня нет! - возражаю я, вскидывая взгляд. - А в долг ты, наверняка, со мной заниматься не станешь. Да и времени уже много, - поднимаю руку и пытаюсь рассмотреть положение стрелок на наручных часах. Ловлю стеклышком слабый луч зажегшегося уличного фонаря, обтекающий плечо Люкова. - Ой! Мне через десять минут на работе быть надо!
- Ничего, расплатишься натурой, - невозмутимо ставит точку над "і" парень.
- Т-то есть? - не понимаю я. Вновь поднимаю глаза и смотрю в жесткое лицо. - Какой еще натурой?
- Кофе сделай, Воробышек, крепкий, с сахаром. А после ковер за собой замой - тряпку найдешь в ванной. И разуйся уже, - цедит недовольно Люков, сдвигая меня с пути, возвращаясь в комнату. - Совести у тебя нет, пришла, наследила. Я не в хлеву живу, и ты не на вокзале, так что работай, птичка! Быстро и качественно, пока я добрый.
- Кофе?! - я все еще не могу прийти в себя и глупо хлопаю ресницами. Какой кофе? Он что, с ума сошел?.. Или предложил честный бартер?.. Что-то я понять не могу.
- Люков, ты серьезно? - я поворачиваюсь и вновь смотрю в широкую спину, топаю растерянно за парнем. Натыкаюсь на оставленные мной следы перед входом в комнату и останавливаюсь.
- Более чем, Воробышек. И не тяни время, - Люков растягивается на диване и щелкает пульт телевизора, - если не хочешь остаться здесь на ночь. Поверь, я смогу найти, чем тебя развлечь и развлечься самому. Как я понял, с "теорией машин и механизмов" у тебя тоже все запущено - будешь драить пол по всему периметру квартиры, как юнга палубу, до блеска. А за чертежи по инженерной графике - стиркой расплатишься. Если хорошо попросишь, конечно, - бросает за плечо со злой ухмылкой. - Декану понравится.
И я сдаюсь. Черт с тобой, Люков! Еще бы декану не понравилось! Но чертежи по инженерной графике - это круто, честное слово! И весьма великодушно, как для сидящего передо мной парня. Клянусь, мытье полов и стирка стоит того!
Я вспоминаю свою жалкую попытку изобразить деталь редуктора в изометрии, неделю бессонных ночей и усталые глаза преподавателя, взирающие с гадливым интересом на чудо-чертеж. Решительно бросаю сумку у стены, стягиваю шапку, шарф, расстегиваю куртку, снимаю сапоги и тащу все свое барахло в прихожую. Сажусь на миг у стены, касаясь рукой кота:
- В конце концов, чего я упрямлюсь, рыжий? - спрашиваю с улыбкой. - Ну, подумаешь уборка! И не таких грозных, как твой хозяин, видали. Еще неизвестно, кто кого развлекать устанет! - обещаю многозначительно.