Я еще обижаюсь на нее, а потому спрашиваю недовольно, разлепив один глаз:
- А зачем тебе это знать?
- Да так, интересно, правду говорит народная примета, или врет, не краснея. Так как?
- Не снился, - бурчу я тихо. Мало ли что Таньке на ум взбрело? А тот мой сон, где мы летим с Ильей над морем на вертолете, так это Домовой своим урчанием мозг надоумил, не иначе.
- Жалко, - кривит улыбку девушка. - Значит, врет. Мне вот тоже Серебрянский не снился, когда мы у его тетки ночевали. А я трижды подушку под щекой взбивала и вертела со словами: "На новом месте приснись жених невесте", - и ничего. Не приснился.
- Крюкова, ты сама ребенок, честное слово. Тебе двадцать лет, не поздновато верить в народные предания? И потом, Тань, вы же у тетки, а не у Вовки дома ночевали, вдруг, не сошлись звезды и все такое? Не бери в голову.
- Да я и не беру. Просто интересно стало. Ты спи, Жень, я посижу еще немного, фильм досмотрю. Сейчас вторую часть должны показывать, где Мариоша возвращается. Буду уходить, разбужу.
Но Танька будит меня раньше. Мне кажется, уже через несколько минут, едва я закрываю глаза, ее ладонь касается моего плеча, а губы настойчиво шепчут:
- Женька, проснись! А смотри, что я нашла! Да проснись же! Открой глазки, Хаврошечка, потом додрыхнешь, когда я уйду. А то мне одной смотреть скучно!
- Что случилось? - я неохотно выбираюсь из-под одеяла и провожу ладонями по лицу. - Что ты нашла, Тань? - с трудом проталкиваю воздух сквозь колючее горло и ползу плечами вверх по подушке. - И который сейчас час?
- Девять вечера, Воробышек. Петушок свое отпел, Серебрянский за мной уже выехал, бульон я тебе сварила, так что быстренько смотрим компромат, и я убегаю.
- Чего? - шепчу я, поворачиваю голову вслед за многозначительным взглядом девушки и замечаю у дальней стены открытую дверцу узкого бюро. - О, нет, Крюкова! - нахожу запястье Таньки и в ужасе крепко впиваюсь в него. - Ты с ума сошла! Ты зачем залезла в чужой шкаф? Что оттуда взяла?
И Танька, как ни в чем не бывало, отвечает:
- Всего лишь фотоальбом!
***
- Молодой человек! - я застываю в проходе между рядами кресел и с вопросом в глазах оборачиваюсь к обратившейся ко мне женщине лет тридцати. Высокой и яркой, со смущенной улыбкой школьницы и взглядом куртизанки, накидывающей на плечи дорогую меховую шубку. - Вы не могли бы помочь даме снять с полки сумку? Будьте любезны. Да-да, вот эту! Ох, спасибо, - она невзначай касается плечом моей груди и кокетливо вздергивает подбородок. Говорит грустно. - Никак без мужчины в таких делах не обойтись. Сколько раз зарекалась одна летать, сколько просила мужа сопровождать меня, все без толку. Извечные мужские отговорки: серьезный бизнес и нехватка времени! А мне в Астане такой мануальщик замечательный попался - талант, право слово. Дважды в год к нему летаю на курс терапии, и все одна, да одна. А вы в гости прилетели, или вернулись домой? Вам есть, где остановиться? Так уж случилось, что я знаю парочку хороших гостиниц с уютными номерами и неплохой ресторанчик...
Город встречает меня холодным ветром и легкой снежной метелью. Незнакомка тараторит все время, пока я выхожу из самолета и спускаюсь по трапу. Замечает что-то насчет погоды и такси, и так некстати исчезнувших грузчиков, но я не слушаю ее. Когда за нашими спинами закрываются высокие двери здания аэропорта, и мы оказываемся в спешащей к автостоянке суетливой толпе, я взглядом нахожу свою машину и холодно бросаю незнакомке через плечо вместо прощания, так и не запомнив ее в лицо:
- Извини, дорогая, но сил на тебя нет. Да и желания тоже.
Из аэропорта я еду в банк, а после сразу набираю межгород. Матвей долго не берет трубку - старый хрыч, он, наверняка, увидев мой звонок, тут же созванивается со своим доверенным человеком и проверяет банковский счет. И я, зная характер Байгали, терпеливо жду, слушая гудки, безмятежно наблюдая за стелящейся по земле поземкой. Перевожу взгляд на работающие дворники и уношусь мыслями в позавчерашний день, пока где-то далеко отсюда мыши Матвея послушно шуршат, решая его вопросы.
- Ну, здравствуй, сынок! - обманчиво добрый голос Байгали, неожиданно раздавшись в телефоне, возвращает меня в сегодняшнее, развеивая всплывший в памяти образ темного зала богатого дома Шамана. Дюжину молчаливо замерших людей, вставших вокруг меня в тени освещенного круга, и темноволосого Алима, без сознания лежащего у ног. Заставляет закрыть глаза, успокоиться и отпустить из рук дрожь. Ту дрожь, что не уйдет еще долго, служа платой за то взвинченное бесчувственное состояние, в которое я сознательно загнал тело и разум.
- Как все прошло, мой мальчик? Вижу, перевел денежки старику. Ай, спасибо! Да не забудет тебя Аллах! Что бы я без тебя делал? Теперь вот будет на что лекарство и айран купить.
- Твоими молитвами жив, старый лис, - усмехаюсь я, живо представляя себе изрезанное морщинами и оспинками хитрое лицо степняка. - Богатство бедняка - его здоровье, не гневи Всевышнего, - говорю и признаюсь. - Матвей, я ждал тебя.
Он долго вздыхает и шамкает сухими губами, затем отмахивается негромким возгласом:
- Ай! Не люблю я эти самолеты, сынок! Где небо, где земля - шайтан разбери! А потом, тяжело с Шаманом говорить нынче. Совсем злой стал. Волк думает о брюхе, а овца - о жизни. Не понимаю я его.
- Это ты-то овца, Байгали? - называю я по имени того, кто когда-то поверил в меня и поставил на мою жизнь. - Любовь к поговоркам сделала из тебя философа.
- Ай, брось! - смеется старик, и я вместе с ним. - Черная коза от земли голову не поднимает, знай, траву щиплет, силой крепчает, да козлят поит, так и я. А то, что волков не боится, так это волки нынче паршой болеть стали. Иной раз и козе на рога попасть робеют.
Голос мужчины меняется и уже без тени веселья, родившийся Матвеем, но нарекший себя Байгали, интересуется:
- Шаман говорит: не задержался ты у него в гостях. Оставил гостеприимный дом. Что так, сынок? Надеюсь, Айдар хорошо тебя принял?
- Хорошо, Матвей. Но я не в гости к нему ехал, так что обременять собой не стал. Это все, или ты еще о чем-то хочешь спросить?
- Не больно-то словоохотлив Айдар стал. Не уважил старика, не поведал в личной беседе, что да как, на тебя сослался. Вот и расскажи, мальчик мой, чем дело кончилось? Не скромничай. Все ж не сторонний я тебе человек. А я уж, только здоровье поправлю, навещу друга, растолкую, раз запамятовал, о жизни и об уважении. И о ребятках моих, которых он обидел, в дом да к столу не пригласив.
- Все закончилось как в прошлый раз, Матвей. Хотя, пожалуй, прошло куда интересней.
- Ты снова оставил Алиму его никчемную жизнь?
- Условия встречи с прошлого раза изменились. Ты знал. Я бы не пошел на это даже за куда большие деньги. Алим неплохой боец, но...
- Он послушный пес! - обрывает меня старик, и я так и слышу в его голосе гневный рык. - Бесхребетный и глупый! А ты - нет! Вот потому и за честь Шаману тебя сломать! Отомстить за бесславие сына! Но ты еще дурак и сопливый мальчишка! Зачем мне сразу не сказал против кого выступаешь? А я-то понять не могу, отчего между своими тишина, и почему Айдар платит? Почему на одном лишь интересе? Пока не нашелся добрый человек и не объяснил старику, что никто тебя щадить не хотел! Потому и без ставок бой шел!.. Но хорошо то, что хорошо кончается, - умеряет он свой пыл и возвращается к нормальному тону. - Пока я жив, мой мальчик, это была ваша последняя встреча с Алимом. Разозлил меня Шаман.
- Будь осторожен, Байгали, - желаю я пятидесятилетнему мужчине, так рано постаревшему и записавшему себя в старцы. - Айдар изменился и его окружение тоже.
И слышу в ответ:
- Болячки передаются через руки, а парша - через тюбетейку. Бойся парши, сынок, а с руками я разберусь. Коротки они, потянутся, да моего не обрящут. Отыщется у Байгали и на волка капкан.
***
- О, Илюха, привет! Рад тебя слышать. Ты когда вернулся?
- Здоров, Шибуев. Час назад. Сейчас еду домой. Как там девчонка, ты к ней заглядывал?
- А как же! Обижаешь. Раз пять забегал, последний раз сегодня утром. Нормально девчонка, судя по всему. Хрипит слегка, о большем сказать не могу.
- То есть? Почему не можешь?
- Да не пускает она меня, Илюха! Черт, и где ты ее такую пугливую нашел? Как не приду, у нее один ответ: иди, бегай горными тропками, злой тролль! Ильи дома нет, а без него тебе здесь делать нечего! Я ей даже стихи читать пытался, через дверь, представляешь! Между прочим, лирику молодого Евтушенко! Так она сказала, что у меня нет чувства ритма поэта, голос звучит неправдиво, а пафос зашкаливает. Что у нее от меня болит голова, и вообще, она устала уже отгонять от двери воющего кота, ах-ха-ха! Это у меня-то неправдиво? У апологета чистого слога и знатока девичьих душ? Прикинь, какой расклад!
- Что, вот так и сказала? Я про пафос.
- Хорош стебаться, Люков, просто верь на слово. У меня и так после твоей пациентки в душе надлом и революция. А все из-за чего? Из-за необыкновенных серых глаз!.. Кстати, а как нашу гостью зовут-то? Мне она так и не представилась.
- Воро... Только попробуй, Шибуев! Я серьезно. Кастрирую и вгоню осиновый кол, тут и прервется знаменитая династия врачей.
- Ха-ха! Да понял я, не маленький, гляди, сердитый какой! Можешь не озвучивать.
- Ты о чем, Андрей?
- О том, что между тобой и девчонкой ничего нет! Я так Марго и сказал, когда увидел на следующий день в клубе, что это не нашего с ней ума дело, кем увлечен Илья Люков. Хотя жаль, конечно, что не я первый сероглазку нашел. По мне девочка, такая милая, ладненькая...
- Ш-шибуев... п-пошел ты!
- Куда? На набережную? Так я завсегда рад, Илюха.
***
Я поднимаюсь по лестнице и подхожу к своей квартире. Тянусь рукой за ключами, опуская сумку на пол и щелкая молнией внутреннего кармана куртки, как вдруг замечаю, что входная дверь в квартиру слегка приоткрыта, а из прихожей льется узкая полоса света.