Когда я последний раз ел? Кажется, еще в самолете, если можно назвать полноценным обедом чашку растворимого кофе и разогретый мятый чизкейк. Бортовой паек на поверку оказался безвкусной дрянью, не имеющей ничего общего с заявленным компанией-перевозчиком дорогим блюдом, не оставалось ничего другого, как отказаться от него, залив желудок горькой бурдой.
Итак, я просыпаюсь и опускаю ноги на пол. Сгоняю прочь кота. Во рту сухо, в глазах резь, в висках шумным потоком пульсирует кровь. "Пить!" - осеняет меня первая трезвая мысль и заставляет встать на ноги. "Что за черт?" - внезапно осеняет вопросом вторая, едва я делаю шаг к двери и случайно натыкаюсь взглядом на сложенную в ногах кровати чужую одежду.
Что-то смутно-беспокойное всплывает в голове при виде вязаного свитера и джинсовых брюк, сиротливо приткнувшихся у самой стены. Какое-то неясное воспоминание, связанное с моей гостьей. Чувство, словно я упустил из рук что-то важное и теперь страшно зол на себя. Но вот что, я вспомнить не могу. Странно. Я стряхиваю беспокойство ладонью с лица и распахиваю дверь спальни. Вхожу в гостиную и тут же останавливаюсь на пороге, упершись удивленным взглядом в знакомую девичью фигурку, пробравшуюся под уютную сень настольного абажура.
Воробышек. Она сидит за широким письменным столом, забравшись с ногами на стул, и тихо стучит пальчиками по клавиатуре старенького ноутбука, уткнувшись носом в яркий экран и подперев подбородок кулачком. На ней мягкий халат нежно-голубого цвета и теплые белые носки с синим скандинавским узором. Светлые волосы сейчас распущены, пожалуй, я впервые вижу насколько они длинные, и мягкими кудряшками спадают ниже лопаток к талии, свиваясь в колечки на концах. Словно почувствовав мой взгляд, Воробышек запускает под волосы руку и плавным движением перебрасывает их на плечо. Заправляет, чему-то улыбнувшись, непослушную прядку за ухо и склоняет щеку на ладонь, обнажив передо мной шею.
Ее шея такая же хрупкая и нежная, как тонкие полупрозрачные запястья с бьющимися жилками вен - я до сих пор помню их в своих руках. Их так легко сломать, что от одной мысли об этом становится не по себе от той жестокости, в которой я много лет жил. А можно за них сломать мир. Без сожаления, до основания, если он вдруг решит лишить тебя возможности еще раз почувствовать кожей их пульсирующее тепло. Я делаю к девушке бездумный шаг и вдруг громко чертыхаюсь, наткнувшись на вездесущего Домового, юркнувшего с писком под диван.
- Черт! - еще раз повторяю и вижу, как девушка вздрагивает и поворачивает голову. Заметив меня, сначала удивленно вскидывает брови, затем хмурится, а затем просто внимательно смотрит, ожидая дальнейшего действия с моей стороны, чуть склонив подбородок к плечу.
- Люков, - бросает быстрый взгляд на экран и спускает ноги на пол, поправляет на коленях вздернувшийся халат, когда я в течение минуты молча таращусь на нее, - сейчас почти четыре утра. Можешь ругаться, можешь меня выгонять, можешь метать молнии и топать ногами, но я все равно раньше половины шестого никуда не уйду. Так и знай! На улице холодно и темно, от тебя до общежития неблизкий свет, автобусы начнут ходить только к шести, так что будь человеком и потерпи меня до рассвета, а? Немного же осталось! И потом, - поджимает губы, встает со стула и туже запахивает на груди переходящий в капюшон ворот халата, - ты сам виноват, что я тут. Уж если прогонял, так хоть одеться бы дал. Не могла же я уйти вот так!
Я вслед за птичкой опускаю глаза и смотрю на ее голые колени, на красивую форму икр и аккуратные ступни. Она тут же смущается и обхватывает себя руками за плечи.
- А я прогонял? - спрашиваю, с трудом вспоминая события прошлого вечера.
- Еще как! - фыркает Воробышек, но вдруг, наткнувшись на мой недоуменный взгляд, теряется. - В-вообще-то, было дело, - признается нехотя.
- Зачем? - ровно интересуюсь я. Мне это действительно интересно. Уж не знаю по какой причине, но девчонка не вызывает во мне чувства раздражения и неприятия посторонней личности на своей территории, как это случается обычно. Скорее наоборот. Так зачем же мне понадобилось прогонять ее, да еще и без одежды? И довольно грубо, судя по ее словам. Это неожиданно и странно, и совсем не похоже на меня. На того, кто привык держаться с девушками более чем сдержанно.
- Ну, - отвечает птичка, потупившись куда-то в темный угол гостиной за моей спиной, - я сама виновата, наверно, - неуверенно пожимает плечом. - Нечего было тревожить тебя, когда ты спал. Но эти ужасные следы на коже: синяки и кровоподтеки... Словно кто-то избил тебя или волоком протащил под машиной... - она коротко смотрит на меня и обеспокоенно хмурит лоб, скользит недовольным взглядом по плечам. - В общем, я зашла в комнату, увидела их и не смогла сдержаться, чтобы не подойти и не посмотреть. Тебе это не понравилось, и ты... - Воробышек вздыхает и поднимает подбородок, смотрит мне прямо в глаза. - Ты меня прогнал. Зачем, это тебе лучше знать, Илья.
Конечно, мне лучше знать, права птичка. Воспоминание словно обухом шибает в голову и заставляет сжать руки в кулаки и сузить глаза.
Че-ерт!!! Черт! Я громко чертыхаюсь на себя, отворачиваюсь от девчонки и молча ухожу в ванную. Хлопнув дверью, подставляю тело под холодный душ и закрываю глаза.
"Твою мать, Люков, - ударяю кулаком в кафель. - Твою ж мать!".
***
Люков уходит, а я вновь опускаюсь на стул, на котором просидела полночи, и подпираю пылающие щеки сжатыми в кулаки ладонями. Утыкаюсь взглядом в ноутбук и пытаюсь вернуть ускользнувшую от меня мысль. Однако глаза не фокусируются на тексте, не ловят знакомые строчки и не следят за сюжетом разворачивающейся на экране передо мной драмы. Они упорно перебегают с ноутбука на деревянную дверь ванной комнаты, отрезавшую от меня парня, и замирают на металлической ручке, каким бы усилием воли, я вновь и вновь не возвращала их обратно.
Что я такого сказала? Чем так рассердила Люкова, что он едва не сжег меня взглядом? Надеюсь, ничего непоправимого? Ох, и глазищи! Агат! Я плохо рассмотрела их в темноте, но блеск заметила, даже сняв очки.
Мое счастье, если он ничего не вспомнит. Не хотелось бы смущать ни Илью, ни себя воспоминаниями о случившемся между нами прошлым вечером инциденте. Я достаточно взрослая девушка, чтобы учесть свою вину в нем и отнести произошедшее в графу "недоразумение". Достаточно вспомнить состояние парня и мое излишне рьяное любопытство. Да и фривольное поведение Ильи, которое исчерпало завод сразу же, едва он понял, что перед ним не одна из его подружек, а надоевшая навязчивая гостья, никак нельзя назвать настойчивым и грубым. Так стоит ли держать на него обиду?
Я все еще сижу и пялюсь на дверь, когда Люков выходит из ванной и проходит мимо меня в спальню. Тут же возвращается, набрасывая на плечи спортивную кофту, задергивая к локтям рукава и щелкая до груди молнией, и шлепает босыми ногами на кухню, не удостоив меня даже взглядом. Я замечаю, как блестит влага на его коже, как она проступает при движении на рельефных мужских бедрах сквозь тонкий трикотаж брюк, и почему-то с сожалением думаю, что понятие "полотенце", видимо, совсем незнакомо ему.
Чуть только я ухожу от крамольных мыслей о сильном мужском теле к тексту романа, вновь возвращаюсь в мир, где охотники Хамура начинают войну с хранителем, а Фред Клептон доверяет матери страшную тайну, как Люков снова отвлекает меня. Он появляется неслышно из кухни, держа в руках парующую чашку, и замирает в проеме двери, опершись плечом о косяк. Долго смотрит на меня, пока я не догадываюсь поднять голову, убрать пальцы с клавиатуры и ответить вниманием на его взгляд.
- Воробышек, - говорит негромко, медленно отведя назад упавшие на лоб влажные волосы. - Кажется, благодаря тебе я начинаю понимать истинное предназначение кухни. Я сделал нам кофе, ты посидишь со мной?
Действительно, из кухни вслед за Люковым ползет потрясающий аромат свежесваренного напитка: крепкий, дурманящий и манящий. Аромат настоящей солнечной арабики и лета, и я неожиданно для себя согласно киваю. Раньше, чем успеваю удивиться переменчивому настроению хозяина квартиры.
- Хорошо, - просто говорю и выхожу из-за стола. Закрываю, сохранив документ, крышку ноутбука и ступаю к Илье.
Люков оделся, и смотреть на него сейчас куда приятнее, чем вчерашним вечером в спальне. Видимо, серьезных повреждений у парня нет, в его теле не чувствуется болезненного напряжения или слабости, он двигается вполне свободно, и от этой мысли мне становится спокойней.
Я останавливаюсь перед Ильей, убираю за ухо упавшие на лицо волосы и, убедившись, что он не собирается отходить в сторону, чтобы пропустить меня в дверной проем, тянусь носом к парующему из его чашки дымку...
- Ммм... Замечательный кофе, - признаюсь, не сдержав довольной улыбки. - Спасибо за предложение, Люков, но... Будем пить напиток по очереди? - поднимаю глаза и ловлю на себе колючий взгляд парня. - Или все же пустишь меня на свою кухню?
Илья молча отступает, а я захожу в комнату, где мягко горит боковой свет, и прохожу к столу. На столе одиноко стоит та самая белая чашка из дорогого чайного набора, купленная нами в супермаркете, - красивая, изящная, с тонкой золотой каймой по ободку и едва заметными розоватыми мотивами лотоса на изогнутых стенках, - и я не могу не удивиться выбору парня: надо же, не такая уж я важная гостья.
Кофе парует, но пирог остается нетронутым, впрочем, как и вся остальная моя готовка. Я с удивлением оглядываю ее и поворачиваюсь к Илье, замершему у двери.
- Люков, ты все еще злишься на меня? - задаю первый пришедший в голову вопрос при виде отсутствия гастрономического интереса с его стороны к моему труду. - Я что-то сделала не так?
Он в свою очередь вскидывает бровь.
- С чего ты взяла, Воробышек? - сдержанно интересуется, прильнув плечом к косяку. - По-моему, - добавляет, проследив за моим растерянным взглядом, скользнувшим по заставленной посудой плите, - ты отлично похозяйничала здесь, впрочем, как и во всей квартире. Я более чем доволен.