- Тогда я не понимаю, - сознаюсь я. - А как же наша договоренность? Мне показалось, ты ничего не ел. Надеюсь, не я причина отсутствия у тебя аппетита? Не все так плохо выходит из-под моих рук, Илья, как ты думаешь.
Люков делает длинный глоток кофе и подходит к столу. Опустив на него чашку, садится на стул и вытягивает перед собой чуть согнутые в коленях босые ноги. Смотрит на меня слегка устало, с непонятной грустной насмешкой в глазах.
- Воробышек, что я думаю о твоих руках, - говорит прохладно, - оставь мне, хорошо? И не смотри так обиженно, девочка, не то я чувствую себя нашкодившим у порога Домовым. Не могу я есть один, зная, что ты тут. Даже деликатесы, выворачивающие нутро наизнанку одним только запахом.
- Но почему? - искренне удивляюсь я. - И почему "зная, что я тут"?.. Послушай, Люков, - расправляю плечи, поправляю очки и сердито сую руку в карман. - Я же сказала, что скоро уйду. Если на этом закончится наш уговор - навсегда. Так зачем назло мне морить себя голодом? Все равно другой возможности рассчитаться с тобой за гостеприимность и помощь в учебе, кроме уборки и готовки, у меня нет. Я даже не знаю, как завтра у меня сложится с работой и смогу ли рассчитывать на аванс. Твое приглашение на кофе, конечно, очень мило и своевременно, но мне было бы куда спокойнее на душе, если бы я, унося от тебя чертежи и реферат, знала, что угодила хотя бы в малом. Это невесело, знаешь ли, чувствовать себя чьей-то должницей.
Излишняя эмоциональность совсем не присуща мне. Я и сама не понимаю, зачем даю ей возможность проступить в словах и появиться в ночной кухне Люкова, но мне действительно немного обидно за себя, и я совершенно не представляю, как мне с ним быть.
На губах парня появляется шальная ухмылка, смысл которой я понять не могу. Отросшие волосы своевольно упали на лоб, и сейчас, когда я хмуро смотрю на него, ругая себя за непрошеные слова, они кажутся непривычно темными, из-за впитавшейся в них влаги и приглушенного света. Под стать бровям и ресницам, и темным, растерявшим присущий им холод глазам, колко впившимся в мое лицо.
- Ты чудо, Воробышек, - неожиданно произносит в ответ на мои слова Илья и обхватывает пальцами чашку с остывающим кофе. Не отрывая от меня взгляда, медленно прокручивает ее на гладкой поверхности стола. - Гордое и ершистое. Ты знала об этом?
- Не смешно, Люков, - осторожно замечаю я. - Ни капли.
Он задумчиво ведет плечом и соглашается:
- Мне тоже. Не кипятись, птичка, и не надумывай себе лишнего. Я страшно голоден, запахи пищи в этой кухне сводят меня с ума, но я честно желаю использовать свое право эксплуататора до конца, пока ты в моей квартире. А еще я грязный тип, находящий тайное удовольствие в созерцании девушек, принимающих пищу. Есть в этом что-то, мм... эротичное. Признавайся, Воробышек, ты ведь не ужинала вчера?
- Нет, - отвечаю я, отступая к ряду кухонных шкафов. - В-вообще-то, вчера я собиралась уйти.
- Вот и славно, - наконец отводит от меня взгляд Илья и косится в сторону. - Что это у тебя на плите? - вскидывает любопытную бровь. - Мясо? Тащи все! - разрешает в ответ на мой кивок и добавляет в спину, когда я поворачиваюсь и ступаю за тарелками к посудной стойке, тянусь, привстав на цыпочки к верхней полке шкафа за салфетками. - И себя не забудь подать, Воробышек, под каким-нибудь соусом. Что-то я слишком голоден.
Наверняка это шутка, и я легко пропускаю слова Ильи мимо ушей. Он произносит ее неожиданно зло и сердито, вполне в похмельном бухтящем духе проснувшегося после дебоша пропойцы, - мне ничего не остается, как отнести ее к переменчивому, кислому настроению парня.
- Не переигрывай, Люков, - отвечаю я, нарезая хлеб и наполняя тарелки для нас двоих мясом и гарниром. Илья прав, несмотря на такой поздний, а может, ранний час, я совсем не против перекусить. К тому же намерена оставить здесь все продукты, привезенные мне братьями, чтобы восполнить пробел, образовавшийся после меня в холодильнике. - Не такой уж ты страшный эксплуататор, каким хочешь казаться. И один жалкий простуженный воробышек вряд ли умерит твой внезапно проснувшийся волчий аппетит. Куда лучше вот это...
Я поворачиваюсь к Люкову и останавливаюсь с занесенными в руках тарелками, в одно скупое, тут же отлетевшее прочь мгновение, успев уловить незнакомый взгляд Ильи. Такой жадно-мужской и оценивающий, что мои голые коленки под халатом, на добрую ладонь открывающий их, и те краснеют от его неприкрытого откровения.
Мне показалось. Конечно, показалось. Вряд ли возможен интерес такого парня, как Люков, ко мне в подобном контексте. Этого просто не может быть. Да, я бравировала перед той девушкой - Марго, кажется, его привязанностью и придуманным чувством, но была слишком больна, чтобы задумываться о сказанном тогда всерьез. А сейчас... А сейчас я не должна допускать себе даже возможной мысли в это поверить. Слишком ярок Люков для девушки, подобной мне, слишком порывист в увлечениях и слишком непостоянен. Если я умру еще раз, то больше не воскресну.
Я чувствую: ему по силам разрушить меня. По силам прокрасться в сердце и завладеть мыслями, как когда-то удалось моему верному партнеру по танцам - Виталию, если только позволю себе быть слабой. Слишком я расположена к нему. А я не могу позволить слабости, я дорогой ценой собрала себя по кускам, и должна об этом помнить. Помнить о том, что мелькнувший в глазах Люкова интерес ко мне, как возник не из чего, так же быстро ни во что и канет.
- Совсем не страшный? Жаль, - отзывается Илья, наблюдая за мной. - Мужчине присуще мнить себя великим в близком присутствии женщины. Этаким агрессором и хозяином положения, это окрыляет и добавляет уверенности в себе. Ладно, Воробышек, - парень вздыхает и милостиво отводит глаза, - оставим тебя на потом.
Он отворачивается, а я нахожу в себе возможность дышать. Тихо сажусь напротив Ильи за стол и не поднимаю от тарелки глаз, вяло ковыряя вилкой и ножом давно остывшее мясо. Когда приходит черед кофе, я молча завариваю Илье свежий и режу черничный пирог, к моему скрытому удовлетворению и облегчению удавшийся на славу.
- Где твой отец, Воробышек? - неожиданно произносит Люков, когда я ставлю перед ним тарелку с десертом и подвигаю напиток. - Твой брат забыл упомянуть, как именно его называет отец. Почему?
Моя рука так и замирает над чашкой, а глаза поднимаются на парня. Убедившись, что он намерен услышать ответ, а не просто разбавляет вопросом затянувшуюся между нами паузу, я говорю:
- Потому, что его нет. Погиб на учениях в море, семь лет назад. Он был военным. Случайная смерть при запуске новой ракетной установки, единственная в том походе.
- Откуда ты? Из какого города?
- Гордеевск. Правобережье, а что?
- Кто такой Игорек?
- Люков, это что, допрос? - я опускаю руки ладонями на стол и невольно напрягаюсь. - Группу крови и личный идентификационный код тоже хочешь знать?
- Нет, - невозмутимо подносит пирог ко рту парень и сужает взгляд. - А скажешь?
- Нет, - в свою очередь отвечаю я. - Как не стану отвечать на вопросы, которые касаются только меня. Я же не спрашиваю тебя, почему ты живешь один и весьма безбедно. Хотя это выглядит странно.
Люков со вкусом слизывает с губ стекающую чернику, отпивает глоток кофе и ухмыляется.
- Разве? Что именно тебе кажется странным в моей жизни, Воробышек? - приподнимает вверх темную бровь. А я, сколько бы он не ухмылялся, замечаю за холодным фасадом толкнувшуюся в парня тоску и вспоминаю портрет светловолосой женщины из личного фотоальбома Ильи. Высокой, тонкой и красивой. Стоящей за руку с вихрастым смеющимся мальчишкой на фоне городского пруда.
- Я провела в твоем доме почти пять дней, Люков, и за это время никто не побеспокоил меня из твоей семьи. Сказать честно, мне не раз приходила в голову мысль, что меня легко могут вышвырнуть вон отсюда, если застанут тут без тебя, - признаюсь я. - То, что никто не побеспокоился о твоем отсутствии и моем присутствии в твоей квартире, кроме небезызвестного доктора Шибуева, кажется мне странным.
Скулы Люкова напрягаются, а взгляд ложится в пол. Илья молча доедает пирог, допивает кофе и отодвигает от себя опустевшую чашку. Откидывает плечи на резную спинку стула и только теперь поднимает на меня глаза.
- Ты честно заслужила от меня еще пару свиданий к сессии, птичка. Давно не получал такого удовольствия от еды. Когда у тебя первый экзамен? - сухо интересуется.
- Э-э, т-третьего января.
- Что?
- Высшая математика у Игнатьева.
- Отлично, он жадный сыч, я попробую с ним договориться. Следующий?
- Восьмого, термодинамика. Но ты вовсе не должен с кем-то договариваться насчет меня, Илья, - тихо возражаю я. - Нельзя тянуть утопающего за уши вечно. Для таких, как я, существует пересдача. Или билет в один конец, если совсем не повезет.
Я зацепила его своими невольными словами о семье и чувствую это напряженным нервом. Да, мне не понравился внезапный допрос Ильи, лишенный излишней деликатности, но стоило ли самой отвечать тем же?
Я убираю ладони от стола и опускаюсь на стул.
- Послушай, - прошу, растерянно притянув к себе от стены за белый носик купленный накануне маленький чайник, - если я что-то не то сказала насчет твоей семьи, ты извини меня, я не нарочно. Как-то само получилось...
Сам парень едва ли меняется в лице при моих словах, но его выдают пальцы руки. Они медленно сжимаются в кулак и мнут под собой лежащую на столе салфетку.
- Черт, Воробышек, - выдыхает Илья. - Моя семья - это я. Не стоит переживать о мнимых родственниках. Что это? - он поднимает голову и утыкается взглядом в белый пузатый предмет в моей руке.
- Это? - на миг теряюсь я от неожиданно прозвучавшего вопроса. - Чайник, видимо, для заварки. А что?
- Откуда он здесь?
- Из магазина, - честно признаюсь я. Лицо Ильи при этом почему-то хмурится, и я спешу добавить, пока он не напридумывал себе неизвестно чего. - Это мой подарок тебе к новому году. Нравится?