Уже почти три - скоро должна явиться с общего для преподавателей собрания у ректора куратор, и в преддверии ее появления в аудиторию вваливаются еще две группы - четвертый курс.
Я вижу Люкова сразу из своего закутка. Как всегда весь в темном, он заходит в толпе парней и немногочисленных девушек в лекционную и вместе со всеми останавливается оглядеть кафедру. Скупо кивает на приветствие каких-то малознакомых ему студентов, бросает сумку на стол и внимательно скользит глазами по головам.
Я не видела его с нашей последней встречи у него дома и с неожиданной тоской смотрю на высокую фигуру, чувствуя, что соскучилась по парню. Соскучилась по его холодному голосу, по уверенному развороту плеч, по обволакивающему ноздри мужскому аромату можжевельника и горького апельсина, и по пронизывающему, сканирующему меня насквозь, словно рентгеновский луч, льду карих колючих глаз.
"Что с тобой, Воробышек?" - задаюсь вопросом, и не могу найти ответ.
- Жень, ну ты тут сама закончишь, да? Ерунда же осталась! Вон, Рябуха скотч просит, не унимается. Пойду отнесу, - говорит, возвращая меня в реальность Петрова, и машет рукой невысокому чернявому парнишке, занятому новогодним плакатом. - Да сейчас, Юрок! Не вопи! Уже бегу!
- Хорошо, Лид, - соглашаюсь я и вместо того, чтобы продолжать глазеть на Люкова, решаю заняться неоконченным делом.
Возле парня нарисовалась Лиза Нарьялова и еще одна, незнакомая мне девчонка. Троица улыбается, а я ловлю себя на том, что смотреть на них мне почему-то не нравится.
Я отворачиваюсь к окну, забираюсь по стремянке выше и клею к стеклу украшение. Отрываю от ленты серебристый дождик и вплетаю его в махровый узор снежинки. Отодвигаю рукой закрывающую обзор портьеру и оцениваю критичным взглядом общую рукотворную композицию, когда неожиданно срабатывает вибро-сигнал телефона, сообщая о приходе сообщения.
Я зажимаю кусок скотча зубами и привычно лезу рукой за трубкой в задний карман брюк, ожидая получить очередную эсэмэску от мамы или Крюковой. Но вместо весточки от них я вдруг читаю:
"Привет. Как зачет?" - три слова от абонента под подписью "Илья Люков".
Илья не знает, что я в аудитории, понимаю. Иначе вряд ли бы выбрал общение посредством телефона прямому вопросу. Но бежать к нему и сообщать при всех в голос как, мне неудобно, да и не хочется нарушать интимное тет-а-труа, и потому я отвечаю:
"Привет. Сдала".
"И?" - тут же спрашивает он.
"Тройка. Воспользовалась твоей работой. Спасибо".
Я выглядываю из-за портьеры и вижу, как парень отвлекается на короткий ответ русоволосой девушке. Она тут же что-то щебечет ему, кокетливо жмет плечиком и смеется. Отмахивается от какой-то шутки Лизы Нарьяловой - едкой и недоброй, судя по выражению лица девушки, а я получаю от Люкова следующее:
"Неплохо?"
Он усаживается на парту, опускает телефон на бедро и ждет - теперь его развлекает монологом красотка Нарьялова, а мне вдруг глядя на них, зная, насколько эти двое были близки, совсем не хочется ему отвечать.
"Воробышек?- легко набивает Илья экранные клавиши пальцем руки. - Так как?"
"Просто отлично!" - не скромничаю я.
"Довольствуешься малым? Как насчет повинной ренты? Или ты уезжаешь?" - тут же нескромно напоминает он о долге, и я откликаюсь:
"Нет. Конечно. Когда?"
Не знаю, что чувствуют стоящие перед Люковым девушки, но у меня появляется странное чувство, что Люков разговаривает только со мной. Даже вошедшая в аудиторию и встреченная всеобщим свистом и аплодисментами преподаватель термодинамики и физики - нарядная и счастливая, как никогда София Витальевна, не мешает ему написать...:
"Завтра. Часа в два?"
...А мне ответить:
"Хорошо".
Студенты сбиваются у кафедры в шумящую толпу, старосты вручают Софии цветы и подарки, и кто-то шибко громкий и деятельный басистым криком сообщает о желании присутствующих сделать общее фото курса с любимым доцентом на память. Ромка Зуев - университетский репортер и самореализующийся на ниве университетских сплетен и событий журналист, взбирается на стул, настраивает фотоаппарат и начинает двигать сползающиеся к преподавателю ряды...
- Третий курс, куда прём, когда здесь старшие?! - невежливо рычит он. - Соблюдаем субординацию, блин! А ну-ка, лопухи, сдвигаемся! Парни, давайте девчонок вперед, а то за вашими широкими спинами наши ромашки затерялись! Девушки, больше радости на лица! Помните - фото уйдет в века! И не стесняемся! Обнимаем сильный пол и определяемся в симпатиях! Верка, Чернова! Ну дай Кравченко за талию подержаться, что ты как ни разу не Мона ни Лиза, да не укусит он тебя! Вот так! Ребята справа - все на кафедру! А вы всей компашкой вниз! Та-ак, кто тут у нас еще не в кадре...
Люков стоит рядом с парнем - Стасом, кажется, и вновь смотрит в толпу. Его талию обвивают руки блондинки и это обстоятельство, похоже, совсем не смущает его. Он то поднимает телефон, то опускает, то хмуро оглядывается на дверь... Отвечает коротко на чей-то звонок... И вдруг, словно в каком-то неожиданном порыве пишет мне:
"Воробышек, ты где?"
Я опираюсь спиной об откос окна и замираю. Странный вопрос для Люкова. Какая ему разница "где"? Он так же неожидан для меня, как незнакомое раздражение, появившееся в груди при взгляде на парня. И какая разница мне, кто с ним рядом?
Я оборачиваюсь, отодвигаю портьеру и вижу, как рука Ильи опускается на спину девушке. Она тут же улыбается и теснее прилипает к нему под ободрительные крики Зуева: "Теснее, еще теснее сдвиньсь! Уши из кадра торчат! Ну, все влезли?". Перебрасывает накрученные локоны на плечо и игриво приподнимает к подбородку плечико - стройное и красивое.
- Стоять! Воробышек! Женька, ты где?! - кричит от кафедры верный Колька и, заметив мои ноги на стремянке, оставив у бока скучающую Петрову, командует. - Зуев, подожди!
- Здесь, Коль! - отвечаю я, машу рукой и легко спрыгиваю со стремянки. Мне не хочется заставлять ждать такое количество людей, а потому я бегу по проходу и с визгом влетаю в протянутые руки Невского. Не знаю, что творится у парня в голове, но он хватает меня на руки, подкидывает, и, смеясь, становится в первом ряду.
- Теперь все! - кричит Ромке и тот, прыская от смеха, делает общие снимки. - Поймалась, птичка! Чиизз!
Я чувствую колючий взгляд Люкова вспыхнувшим затылком, хоть и стараюсь не смотреть на него, но Невский не спускает меня с рук, дурачась, даже тогда, когда народ расползается от кафедры и чествует преподавателя.
- Женька, не начинай! - кривится парень, на мой решительный отказ явиться вечером на общую для факультета клубную вечеринку и угрожающе скалится. - Именинникам отказывать нельзя! Скажи, Лид! - обращается за помощью к Петровой.
- Нельзя, Воробышек! - кивает девушка и тут же отворачивается к рассказывающему новогодний анекдот Рябухе.
- Колька! Отпусти сейчас же! Сказала ведь, не могу! - прошу я друга, дергая его за рукав рубашки. - Ну, правда, Коль, не могу. У меня работа, ты же знаешь.
- Я? - удивляется парень и ведет плечом. - Понятия не имею! Какая работа, Жень? - вдруг обижается. - Между прочим, двадцать лет один раз в жизни бывает! А тут еще такой тусняк серьезный намечается. Ну, хочешь, я тебя после работы заберу, все равно с ребятами такси брать будем? Хочешь?
- Посмотрим, Коль, - уклоняюсь я от прямого ответа и вырываюсь из цепких рук. Чмокнув парня на прощание в щеку и пожелав ему в день рождения удачи, вылетаю из аудитории и мчусь домой - у меня впереди рабочая смена в магазине.
***
Странно, но за последнее время мне приходится второй раз делать парню подарок. Еще утром я ничего не знала о дне рождения Невского, а сейчас, за десять минут до конца смены, я стою в отделе канцтоваров и верчу в руках подарочный вариант ручки, думая о друге. Ничуть не сомневаясь, что он сдержит слово и заедет за мной, как бы я не убеждала его в своем нежелании идти в клуб, и хочу найти весомый аргумент - при решительном отказе идти на вечеринку, все же заверить парня в дружбе.
- Ну что, берете? - спрашивает меня миловидная девушка, торопя с покупкой, и я согласно киваю. Немного дороговато для моего кошелька - да что там, почти вся моя скупая наличность! - но я уверенно иду к кассе и расплачиваюсь.
Колька тоже подготовился. Он перехватывает меня на выходе, вваливается в магазин в компании двух веселых парней, Рябухи и Петровой, и в ультимативной форме сообщает о своем твердом намерении сопроводить птичку тотчас же на университетский тусняк.
Конечно, я отказываюсь. Говорю, что устала, представления не имею, что могла там забыть, и главное, что мне все это не интересно! Но умильно-обиженная рожица Невского, угрозы застрелиться на месте и заверения в страшном проклятии, что падет на голову каждого, кто посмеет в день рождения отказаться от его общества - довершают дело. Я с чувством глубокой печали и безысходности вздыхаю и нехотя киваю головой. Еду с ребятами в общежитие и в течение "щедро" отведенных мне на сборы пяти минут стараюсь хоть немного перевести подуставший за день дух, и привести в порядок внешний вид.
М-да, положение печально. Мой гардероб скуден и непритязателен. И не рассчитан на празднично-новогодние вечеринки, но делать нечего. Конечно, пара приличных вещей, как у любой девушки, у меня в наличии имеется, но дома. Я намеренно не взяла их с собой, желая не выделяться из тени, и теперь за упрямство пенять могу только себе.
Я достаю из шкафа крупной вязки бледно-сиреневый свитер - широкий, с толстой резинкой по бедру и в три четверти "летучими" рукавами, натягиваю под него на тело черную майку-топ, чтобы сохранить у тела остатки тепла, оставляю джинсы, но вот привычные ботинки меняю на черные замшевые сапоги на каблуке. Пожалуй, единственно стоящую вещь в моем сегодняшнем убранстве. На косметику времени нет (да и нет у меня здесь своей, а у Крюковой заимствовать предметы личного пользования в ее отсутствие я не хочу), а на прическу тем более. Я набрасываю шапку, шарф, куртку и выбегаю на улицу, чтобы уже через десять минут бешеной гонки морозной заснеженной трассой оказаться в знакомом мне клубе.