- М-м, нет... - зачем? Мне и так хорошо. Как странно у меня качается голова, как у большого насекомого. Интересно, у меня есть усы? Вот было бы здорово! И панцирь бы не помешал. Ветер стих, теченье отпустило, и марь больше не пугает мутной глубиной. Я вновь покачиваюсь на волнах и улыбаюсь, утопив тело в теплой воде. А где-то там, далеко надо мной раскинулось слепящее синее небо и уносящаяся ввысь птица. Господи, сколь же здесь простора! Черпай горстями - не хочу! И я не хочу. Сейчас я больше всего хочу оглянуться и дотянуться пальцами до теплого дыхания, так приятно шевелящего висок. - Ммм...
- Да, иди ко мне, вот так. Зачем ты это сделала, птичка? Я не стою того.
- Т-тебе не понять.
- Скажи.
- Не-ет. Это неправильно. Т-ты не Колька.
- Не он.
- Колючий... Ты пахнешь по-другому.
- Что, очень гадостно?
И снова голова качается так странно, словно ее отделили от тела, и она живет сама по себе. Глаза закрыты, но пальцы ложатся на теплую кожу и ползут по ней, пробуя, изучая, запоминая...
- Приятно... Ты теплый и вкусно пахнешь, ка-ак Люков. Мне нравится.
- Это хорошо.
Я смеюсь и утыкаюсь носом куда-то в теплую ложбинку. Ласково касаюсь кожи щекой.
- Глупый, это опасно.
- Почему, Воробышек?
- Потому что.
- Это не ответ, птичка. Скажи мне.
Мне надо глотнуть воздуха, чтобы признаться. Его здесь много под синим широким небом, прохладного и чистого, с хвойными нотами и тонким ароматом апельсина. Он дразнит ноздри и мягко ласкает лицо, успокаивает, нашептывая что-то одно ему ведомое. Я распахиваю глаза и вдруг замечаю:
- Это что, звезды? Там, высоко?
- Да. Мы на улице, Воробышек. Вокруг темная ночь, и тебе давно пора спать. Не холодно?
- Нет. Мне хорошо.
- Тогда ответь, почему?
- Какой ты настырный... Я совсем не вижу тебя. Потому что разбивает мне сердце, а это больно. Ты знаешь, как болит сердце, когда умирает?
- Нет. Возможно, отчасти, но это было так давно.
- Во-от. А я знаю. Он сильный, он не заметит, а я умру.
***
- Ща-ас! Разбежалась носом в песок! А ну чеши отсюда, Веревкин, со своими конфетками и приглашением, пока я тебя с гостеприимными дружками пяткой по почкам не отходила! Надоел! Что вам всем сегодня здесь медом намазано, что ли? Нет Женьки! А вот так! Да, час назад была, а сейчас сплыла. Куда, не твоя забота. Уточкой вниз по лестнице и домой тю-тю! А что я? В моих развратных планах на вечер тебя нет! И приятелю своему дерганому скажи, чтобы зубы вахтерше не скалил, не то пломб не досчитается! А мне все равно, знаешь ты его или нет! Я предупредила, Веревкин. Пока!
Входная дверь с глухим стуком входит в коробку и щелкает замком.
- Вот придурок! Воробышек ему к новогоднему столу подавай! Людоед недоделанный! - слышу я Танькино гневное ворчание и открываю глаза.
- Крюкова, ты чего шипишь? - бормочу сонно, потягиваясь под одеялом. - Кто тебя рассердил?
Солнце светит в окно подозрительно ярко, за стеной у девчонок громко играет музыка, слышится смех, и я понимаю, что утро, должно быть, давно наступило.
- О-о! - сердито выдыхает подруга, пока я ладонью пытаюсь подавить широкий зевок, ветром проносится по комнате и решительно сдергивает с меня одеяло. - Хороша ты спать, Варвара! Коса слева, коса справа! Посередке носопырка, а в ушах пробиты дырки! У нас тут с утра внеплановое столпотворение самцов у дверей пещеры, а она еще спрашивает!
- Тань, ты чего? - удивляюсь я, протирая глаза. Отбираю у подруги одеяло и вновь укутываюсь в него. Вдавливаю щеку в подушку. - Случилось что?
- Не знаю! - поджимает губы Крюкова и упирает руки в бока. Смотрит сверху вниз со странным осуждением во взгляде. - Это ты мне скажи, Воробышек, случилось или нет. Как у нас головушка, не болит?
Я внимательно сканирую внутренние ощущения организма на предмет боли и встречаю легкую пульсацию в виске признанием:
- Кажется, есть немного. Не так чтобы очень, конечно, а-а что?
- Ой! - отмахивается Танька, картинно воздев брови. - Ерунда, Жень, не бери в голову! Подумаешь, в третьем часу ночи чуть заикой не стала. Звоню - не отвечаешь. Ладно, думаю, может, домой уехала. Спать прилегла - сама понимаешь, ночь, все дела, завтра новый год, - как вдруг в комнату вваливается какой-то всклокоченный тип с тобой на руках, ничего не объяснив, желает спокойной ночи и ве-ежливо так интересуется, нависнув в темноте, а не найдется ли у спящей красавицы случайно для него льда? У него глазик, видите ли, бо-бо, напух! И вообще, он сегодня именинник и надо бы его на ночь глядя пожалеть. Нашелся лед. Сразу под оба глаза!
- Та-ань...
- Что, Та-ань, Жень? Оказывается ты у нас еще тот сюрприз с начинкой. Ночью взашей одного озабоченного вытолкала, а наутро вся общага гудит: кто видел, кто знает, что наша тихоня Воробышек вчера в клубе у Бампера отмочила? Вопрос на повестку дня!.. И это хорошо еще, что половина народу по домам разъехалась, не то бы дятел-Крюкова: "не видела, не знаю, пошли вон!", сломался еще утром. А так, как видишь, отстукивает потихоньку. Выпроваживает исправно особо заинтересованных. Женька, - вздыхает устало девушка, присаживаясь в изножье кровати, - ну почему ты не сказала, что пойдешь в ночной клуб, а? Я бы живо Серебрянского сориентировала и сама этой лахудре Нарьяловой все патлы повыдергала бы, еще до глупого батла. Она бы у меня эту перчатку злосчастную себе знаешь куда засунула?
- Догадываюсь, - осторожно отвечаю я, вспоминая события минувшего вечера. Господи, неужели все промелькнувшее в памяти и вправду произошло со мной? Колька, клуб, Лиза, пьяные танцы... А дальше что было? - зажмуриваю глаза и вижу лишь довольное лицо Ромки Зуева, кричащего в микрофон. Нет. Не помню ничего.
- Во-от! Еще и тампончиком бы утрамбовала, чтобы неповадно было не пойми чем в людей швыряться! Подумаешь, Люков к ней ушел. Да пусть подавится трофеем, скелетина! Не один он принц на белом свете! Мы тебе настоящего, моногамного принца найдем! А ты молодец, Воробышек. Не раскисла, как Лизка того ожидала, а взяла и на глазах у всех в сопли утерла ей нос. Лилька Поддубец меня еще в полседьмого утра растолкала и рассказала, какая ты была вся из себя гордая и красивая! И как здорово танцевала! И не надо хмурить брови, подружка, да, общежитие - это свора сорок, ты разве не знала? Я, между прочим, хоть сейчас и ворчу, но тобой горжусь, так и знай! Кстати, народ так ничего и не понял насчет вас с Люковым. Говорят, парни после батла мордобой из-за тебя устроили? Это правда?
- Что-о? - удивляюсь я словам Крюковой. - Да ну, Тань, - отрываю голову от постели и привстаю на локоть. - Глупость какая, - убираю волосы от лица и шарю рукой под подушкой в поисках очков. - С чего бы вдруг им пришло в голову драться, да еще "из-за меня"?
- А не знаю "с чего вдруг", Воробышек. На, держи! - великодушно снимает очки со стола девушка и насаживает мне на нос. - Дружок твой ночной, Невский, кажется, - заметно фонарем под глазом светил. Выскочке Зуеву, говорят, тоже досталось. И еще кому-то, не из наших, но их девчонки не знают. Держись, Женька, - сочувственно фыркает Танька, глядя, как я моргаю на нее, открыв рот. - Лилька тебе сегодня в волосах плешь проест, а Настька поможет. Кстати, - дергает меня вдруг за пятку. - Сколько можно дрыхнуть, подруга? Новый год скоро, а ты все нежишься в постельке, как кисейная барышня до опохмелки.
- Как скоро? - кошусь я на окно. - В смысле сегодня?
- В смысле часы тикают: тик-так, тик-так! Еще немножко, и за стол садиться пора придет. А нам еще пол мыть-пылесосить, стол готовить. На часах пятый час уж!
- Ско-олько?! - подхватываюсь я на ноги, но запутавшись в одеяле, падаю на пол. Встаю, кособочась, как старуха, чувствуя каждую мышцу ноющего тела (кажется, вчера кто-то бездумно испытал предел своих сил и сейчас этому кому-то срочно требуется разминка и горячий с парком душ) и, не сдержавшись, охаю. - Господи, я же Люкову в два обещала прийти! Тань, какой кошмар, я все проспала!
Танька сидит, вытаращив на меня глаза, и молчит. Я на бегу хватаю мыло, полотенце, халат, зубную щетку, зажав в зубах расческу, впрыгиваю как ревматик со стажем в теплые тапки... и вдруг застываю, увидав свое отражение в зеркале.
- Что это? - спрашиваю, рассматривая на себе темно-синий мужской джемпер с "V"-образным вырезом горловины и тонкой вышивкой-логотипом "Lacoste" на левой груди. - Э-это же, по-моему, чужая вещь...
Крюкова прыскает смехом и весело вскидывает голову, пока я, уткнув нос в мягкий дорогой кашемир, осторожно принюхиваюсь к подозрительно знакомому горьковатому аромату.
- Точно, - уверенно киваю своим догадкам и поворачиваюсь к подруге. - Джемпер Ильи. Но почему он на мне? - растерянно жму плечом. - А, Тань?
- Женька! - качает девчонка головой. - Ну, ты даешь! Прямо "Девичник в Лас-Вегасе", ей-богу. Вот теперь я представляю масштаб вчерашней веселухи! Одного парня раздела, второго в носильщики подпрягла, еще с десятка два завела "на хочу", а сама "непорочная Дездемона в амнезии"! Ах-ха-ха! Беги уже к своему Люкову, припевочка, чего застыла? Не будем мы тебе никого искать. Так и быть, с уборкой сама справлюсь. Ну, у вас, ребятки, и игры!
Обижаться на Крюкову бесполезно, поэтому я громко говорю соседке: "Тю!" - поднимаю с пола оброненный было от удивления халат и, гордо спотыкаясь, бегу в душ, чтобы уже через двадцать минут, наскоро переодевшись в старенькую серую водолазку, джинсы и ботинки, сунув под шапку и шарф еще чуть влажные волосы, схватив сумку, выбежать на улицу в городскую предпраздничную сутолоку дня.
***
Автобус подхватывает меня на лету. Я отталкиваюсь от скрипучего снега, вскакиваю на толпящуюся пассажирами подножку и разворачиваюсь к дверям. Сняв перчатки, дую на замерзшее стеклышко, отогревая себе собственное маленькое окошко в заснеженный мир, и улыбаюсь, разглядывая иллюминирующие, украшенные праздничной новогодней атрибутикой витрины магазинов и окна домов. Мимо проплывает родной университет, Школьный сквер, с высокой наряженной елью, киосками горячей выпечки и группками гуляющей молодежи, закрытый на зиму парк аттракционов. Когда автобус идет вдоль набережной, я так и прикипаю к окну взглядом, рассматривая голые сучья акаций и каштанов, сказочно преобразившиеся в этот зимний день в неоновых разноцветных оплетках сверкающих гирлянд.