Что ж, жизнь каждому преподносит свои уроки и некому за них на нее пенять. Я эту догму рано усвоил и на "отлично".
Я опускаюсь перед ним на корточки и отвечаю на незаданный вопрос:
- За то, что позволил Яшке увести тачку у тебя из-под носа. И за то, что моя девочка оказалась сегодня здесь. Понял?
- Понял, - кивает Борис, и я ухожу. Прохожу мимо охраны, неожиданно вытянувшей стойку, как перед хозяйским кнутом (смотрю, вышколил их на меня хозяин, неожиданно; никто кроме Борьки даже рыпнуться не посмел), и иду к дому.
В семейной усадьбе Градова ничего не изменилось за те два года, что я не был здесь. Все по-прежнему пафосно и незыблемо. Яшка сидит на крыльце, под самой колонной, свесив темную голову меж худых колен, и медленно раскачивается из стороны в сторону. Тощий как жердь и такой же одинокий. Он разделся до футболки и трусов - одежда темными пятнами сброшена на ступени и заледенела не меньше, чем снявший ее человек, и я понимаю, что сегодня он сбежал от меня.
Сволочь. Я подхожу и сгребаю Яшку на руки. Ударив дверь ногой, вхожу в дом.
- Донесешь? - передаю на руки, выскочившему на перезвон колоколец дворецкому, и не старый, довольно крепкий еще мужчина уверенно отвечает:
- Конечно, Илья Романович. Не в первый раз.
А я чертыхаюсь про себя. Черт! Босс совсем с ума сошел. И этот туда же.
- Не переживайте, - кричит мне в спину, когда на приглашение войти в дом, я отвечаю молчанием и ухожу. - Сейчас разотремся, затем ванну - через пару часов будет наш Яков Романыч как новенький...
Он замечает меня сразу. Человек, давший мне жизнь, но не имя. Аллеи в усадьбе Большого Босса достаточно освещены, ветви голых кустарников острижены профессионально, и я чувствую, как взгляд отца выхватывает мой движущийся силуэт в рассеянных фонарным светом сумерках еще издали.
- Мой младший сын - Илья. Прошу любить и жаловать, - громко сообщает господин Градов своим деловым партнерам, когда я останавливаюсь рядом с ним, и для кое-кого из присутствующих эта новость становится настоящим сюрпризом. Например, для русоволосого типа с прилизанной лысиной - владельца подпольного тотализатора и известных в городе брокерских компаний, с которого я лично получил пару недель назад двадцать пять штук призовых. Или для полного одутловатого субъекта - управляющего сетью отцовских гостиниц и турагентств, как-то купившего у меня за бешеные бабки бой для своего бойца.
Значит, открыто решил представить блудного сына двору? Занятно.
- Где она? - без предисловий и бесполезных рукопожатий бросаю я и упираю в отца холодный взгляд. Плевать я хотел на его зверинец.
- Кто? Евгения? - невозмутимо спрашивает Босс и изучает меня пытливыми глазами.
Что ж, смотри старик, смотри, раз уж тебе выпал редкий случай увидеть сына. Мы не виделись с тобой два года и не увиделись бы еще столько же, если бы не одна доверчивая маленькая птичка, залетевшая в твою золоченую клеть. Не думаю, что за этот срок я сильно изменился. А вот ты, старик, постарел. Поблек. Но за надтреснутым фасадом вижу: ты все тот же умный и хитрый волчара.
- Тут, сынок. Любуется лошадками. Любознательная у тебя девочка.
Я смотрю на худого, ссутулившегося под непомерным грузом забот мужчину и чувствую, как на моих зубах скрепит эмаль.
- Я накажу Яшку, я тебе обещаю! - шепчет Градов. Наплевав на притихших, отступивших в сторону мужчин, подходит ближе. Он хочет коснуться моего плеча пальцами, но в последний момент под прямым взглядом опускает руку. Я вижу, как предательски ломается изгиб его тонких губ, как рушится линия плеч. - Пожалуйста, не трогай его, сынок. Он болен... И у него не все в порядке с головой.
Как предсказуемо. Когда-то я уже слышал нечто подобное.
- Он мог убить ее, не обещаю, что я сдержусь. Это наши с тобой игры, не ее. И не Яшкины. Ваши с ним счеты не должны никого касаться.
- Хорошо, - неожиданно соглашается старик, долго вглядываясь в меня. - Хорошо, сынок. Это твое право. Поступай, как сочтешь нужным.
Он отступает, а я удивляюсь про себя Воробышек: когда девчонка успела сорвать карт-бланш в глазах отца?
...Она стоит у дальнего края манежа, возле самой стены крытого паддока и смотрит, не отрываясь, вцепившись пальцами в перекладины ограждения, на серебристую лошадку, вышагивающую в испанском шаге и кокетливо помахивающую ей хвостом. Она смешная: щеки горят, шапка сбилась на бок, кудряшки растрепались, а глаза... У Воробышек необыкновенно говорящие глаза: серые, бездонные и манящие. Глаза чистого осеннего утра.
Я чувствую, ей не хочется отрывать от лошади взгляд и все же при моем приближении она поворачивается и радостно вскрикивает:
- Ой, Илья! Ты? Ты пришел!
Она поправляет очки, отпрыгивает от ограждения и осторожно касается моей руки. Но тут же, словно устыдившись излишней вольности, отдергивает пальцы, однако не отводит внимательного взгляда.
- Как ты? С тобой, правда, все в порядке?.. Ну и шутник у тебя брат, - прогоняет улыбку и хмурится в лице. - Зла на него не хватает! Такое выдумать! Я ведь думала, ты серьезно пострадал. Поверила. Хорошо, что все обошлось, иначе... Даже подумать страшно, чем бы закончился этот день!
- Я звонил тебе, Воробышек, сразу после разговора с Яшкой. Почему не брала трубку? - вместо приветствия спрашиваю я. Я рад видеть девчонку живой и здоровой. Я чувствую, как при взгляде на нее мой внутренний, запертый в камень дух смягчается, а дыхание учащается. В прошлом году Яшка разбил отцовскую "ауди" в хлам, а до этого подаренный ему на двадцатипятилетие любящим родителем "порш кайен", и только удача, подушки безопасности и вовремя подоспевшая помощь дважды спасли ему и его друзьям их никчемные жизни. Она испугала меня - моя и не моя светловолосая птичка, в этом я готов признаться себе, и мне действительно интересно, какого лешего девчонка проигнорировала от меня два десятка настойчивых звонков.
- Потому что Яков выбросил телефон из машины, - бесхитростно и послушно сообщает Воробышек. - Да ты не переживай, Илья, - пугается, уловив что-то в моем лице. - Жалко, конечно, маму вот с братьями поздравить с праздником не получится, но он старенький совсем был, что-нибудь придумаю.
"Что-нибудь придумаю..." Я смотрю на девчонку и даже не удивляюсь. Я давно догадался, что для нее это единственно применимый к жизни принцип.
Я подхожу и облокачиваюсь на ограждение, закрываю птичку собой от любопытных глаз.
- Извини, Воробышек, - говорю тихо, почти нависнув над ней. - Я виноват.
- В чем? - неподдельно удивляется она, легко впустив меня в свое пространство.
- В том, что тебя коснулась неприятная сторона моей жизни. Поехали отсюда?
- Хорошо, - соглашается девчонка. Поворачивает голову и окидывает взглядом проехавшего совсем рядом всадника на вороном жеребце. - Посмотри, Илья, какой красивый, - не удерживается от восторженной похвалы и вновь приникает к ограде. - Совсем как в книжках! Ему бы стальные доспехи, шлем с пикой, как у единорога, и в рыцарскую кавалерию. Нет, лучше на королевский турнир! Люков! - смотрит на меня через плечо. - А знаешь, я почему-то уверена, что из тебя получился бы самый лучший рыцарь! Правда-правда, - улыбается в мое озадаченное лицо. - Есть в тебе что-то от средневекового героя, особенно сейчас.
- А что во мне не так сейчас? - поднимаю я бровь. Я никогда и не сомневался, что Воробышек отчаянный романтик.
- Ну-у... - она поджимает губы, смущается и отворачивается. Жмет неуверенно плечом. - Ты сегодня без банданы.
- Ясно, - улыбаюсь я, пока она не видит. Поворачиваюсь и вместе с девчонкой провожаю взглядом разъехавшихся в очередной манежной фигуре всадников. - Всегда мечтал быть положительным героем. Тогда из тебя, Воробышек, вышла бы прекрасная дама сердца.
- Из меня? Да ну! - смеется она. Весело и открыто. Пожалуй, это первый раз, когда я вижу ее такой. - Илья, скажешь тоже!
- Ты любишь лошадей? - спрашиваю я.
- Не знаю. Наверное, да. Я никогда не задумывалась, пока не увидела их так близко, - она поднимает на меня глаза и чуть вскидывает голову. Растягивает мягкие губы в легкой улыбке. - А ты?
- Это очень умные и норовистые животные. С ними непросто, - ухожу я от ответа.
- Илья отличный наездник, Женя. Разве он не сказал тебе? В Китае верховая езда входила в обязательное обучение всех лет, проведенных Ильей в закрытом специнтернате. Как и боевое владение мечом.
- Где? Ч-чем?- распахивает глаза Воробышек, поворачиваясь к моему отцу. Черт, я и не заметил, как он подошел. - В Китае? - она оторопело смотрит на мой, ставший вновь жестким рот и вдруг не очень убедительно хлопает себя ладонью по лбу. - Ах да, ну, конечно! Китай! Как я забыла!
Градов удовлетворенно кивает и отходит в сторону. Остается стоять в нескольких шагах, сделав черное дело, пока пальчики птички вдруг тревожно мнут мой локоть.
- Илья, я должна тебе сказать, - обеспокоенно шепчет девчонка. - Предупредить кое о чем важном.
- Да, Воробышек, - суше, чем мне того хочется, отзываюсь я. Чертов старик! Я по-прежнему для него продукт гребаного тщеславия и забавы! Осталось построить киностудию и снять меня в роли подросшего оборвыша-сироты Хон Гиль Дона на потеху себе и многочисленной свите.
- Понимаешь, кажется, твой брат и отец... Они думают... Думают, - девчонка хмурит лоб и утыкается взглядом в мой подбородок, - что мы вместе. Представляешь? И я не знаю почему.
- Тем лучше, Воробышек. Пусть так и будет.
- Да? - моргает она, и я устало замечаю:
- Да. Тебя это смущает?
Птичка отводит глаза и неопределенно пожимает плечом.
- Ну, в общем-то, не очень.
- У нас сложные отношения в семье. Я давно живу предоставлен сам себе, поэтому никто и не побеспокоил тебя в моем доме. В дом отца я несколько лет назад зарекся ступать ногой. Возможно, ты сочтешь это глупостью, но понятным тебе книжным языком поясню, раз уж я сегодня для тебя почти средневековый герой, а ты почти дама сердца. Вернувшись сегодня сюда за тобой после двух лет отсутствия, я заявил на тебя права. Так что здесь для всех все понятно.