Я медленно провожу по этой спине большим пальцем, запоминая плавный изгиб. Вызываю в памяти горячий жар голой кожи, которую уже чувствовал под своей рукой и домысливаю невозможное...
Птичка. Такая уверенная в себе и роскошная. Словно жемчужина, вырвавшаяся в пену волн из плена долгое время сковывающей ее красоту раковины. Сероглазая провинциальная девчонка, однажды уснувшая под моей дверью.
На другой фотографии Воробышек уже не одна, а в компании худощавого русоволосого паренька, преклонившего перед ней колено. Рука вскинута вверх, подбородок поднят, а глаза партнера устремлены на растянутые в улыбке девичьи губы.... Оба запечатлены совсем детьми, лет двенадцати, не больше, и все же взаимная симпатия и доверие между парой налицо.
Я возвращаю фоторамку на место и бросаю внимательный взгляд на ряд книг, утопленный в глубину полки. У боковой стенки, из-под увесистых томов современной беллетристики, виднеется еле заметный белый бумажный уголок. Потянув за него пальцем, я извлекаю на свет любительский снимок кудрявой девчонки и кладу на ладонь: так вот, что ты прятала, птичка. Зачем?
Воробышек. Совсем молоденькая. Простоволосая, смеющаяся, в летнем, вздернутом ладошкой к колену сарафане, по щиколотку в воде. На обратной стороне снимка надпись: "Речка Ярь. Брусникино. Мой пятнадцатый день рождения"...
Черт! Пора бы привыкнуть к шагам девчонки! Она ступает так тихо, что я не успеваю отступить к дивану, но успеваю спрятать фотографию в задний карман брюк, схватить с полки первую подвернувшуюся под руку книгу и ответить спокойным взглядом на удивленное движение ее глаз - чуть тревожное и настороженное.
- Вот чай, Илья. Я сделала тебе с лимоном...
***
Господи, ну почему я так нервничаю? Чуть не разбила чашку. Ведь ничего запредельного и удивительного не произошло: ну, подумаешь, Люков у меня в гостях. Да, несколько неожиданно, да немного неловко за свое скромное жилье, но кому на этот визит пенять: Якову, Роману Сергеевичу или себе? И потом, какая парню разница, где я живу и как? Зачем я себя накручиваю? Судя по невозмутимому лицу Люкова, переступившему мой порог, все вполне соответствует его представлениям обо мне. Успокойся, Женька, не переживай за старенькое бабушкино трюмо и стертую ногами мальчишек ковровую дорожку, а лучше понадейся на то, что парень не заметил, как ты откровенно струсила перед родным подъездом, приметив на скамейке шумную компанию молодых ребят. Не сообразив, что Игорь подобные сборища давно перерос, а Виталику вряд ли бы пришло в голову торчать у дома в возможном ожидании тебя. Нет. Пора учиться жить заново, Воробышек, и оставлять вчерашнее вчерашнему дню.
И все же настоящее чудо, что Люков облегчил мой трусливый пробег, шаблонно напросившись на чай. Вот уж на кого подобные реверансы совсем не похожи. Даже не знаю, что бы я наплела маме, окажись она дома и увидав нас на пороге. Честно бы сказала, что он мой друг и заскочил на предновогодний огонек? Возможно. Ведь то, как парень вел себя сегодня по отношению ко мне - иначе как дружеским участием не назовешь. И все-таки странно.
Я была уверенна, что он не примет моего согласия на предложение его отца и уедет - причина слишком глубоко спрятана, чтобы он сумел рассмотреть ее, а то что видно, иначе как глупым девчоночьим упрямством не назовешь, - и даже приготовилась топать пешком через все Черехино до шоссе, намереваясь сдержать слово и ни о чем не просить парня. А он, не спрашивая, привез меня в Гордеевск. А ведь у него, наверняка, на вечер были планы и, возможно, назначенная с кем-то личная встреча.
Господи, вот угораздило же меня проспать и наткнуться на этого ненормального Якова с его машиной-крокодилом! Хотя, в свете сегодняшнего дня, именно знакомство с ним и его отцом выглядит куда большим сюрпризом, чем присутствие Люкова в моем доме. И почему я удивляюсь? Да, у Люкова есть семья. Есть, как у всех нормальных людей, вот только с не очень понятной историей. А что ты хотела, Женька? Он живой, нормальный человек, а вовсе не каменный, бездушный сфинкс, каким в начале казался. К нему даже девушка "когда-то были очень близки" бонусом прилагается, правда, бывшая, зато в качестве невесты брата.
С ума сойти, как все завернуто. Попробуй без монокля разберись. И, все же, удивительно, сколько за яркой внешностью может скрываться желчи и яда.
Ирина - девушка-змея, расфуфыренная злая кукла, даром, что красивая. Вот уж кто способен разбудить в человеке все самое темное и недоброе. Ей здорово удалось задеть меня: пренебрежение - болезненное чувство, а унижение и того хуже. То, что стояло за ее поведением, я распознала четко - обычная ревность. Вот только оправданная ли статусом невесты брата? Не уверена. Совершенно точно Илья не безразличен ей. Не знаю, жалеет ли девушка, что не с парнем, но голод в ее глазах при взгляде на него я распознала четко. Ей действительно непонятно, почему он с такой, как я (как не было понятно и той девице из клуба - черноглазой Марго). Она ясно дала мне сегодня понять, что очкастая серая пигалица для нее не преграда. И не пара красивому, холодному Илье, меняющему девушек, словно перчатки, сколько бы о том не мечтала.
Возможно, Ирина права, и если вознамерится вернуть Люкова, у нее все получится - напора и хитрости девушке не занимать. Я уверена, что останься она с Ильей один на один, она тут же применила бы к нему весь свой женский арсенал проверенных средств и, кто знает, может, добилась бы своего. Все-таки их объединяет прошлое. Но пусть я помимо сегодняшнего вечера больше никогда не увижу ее, я должна найти в себе смелость признаться: мне больше не все равно, что думает парень и его семья по-поводу чухонской девчонки. Как и не безразличны слова, сказанные отцом Ильи.
И вообще...
Я вспоминаю черные, блестящие глаза Сантьяго, с любопытством разглядывающие меня, мягкие губы жеребенка, скользнувшие в ладонь; проезд с Люковым на великолепном коне Валдае и сильную руку парня, тесно прижимающую меня к крепкой груди; вспоминаю пришедшее на смену страху чувство удовольствия от нашей близости и свою невольную радость, при взгляде на красивого всадника, преодолевающего барьер; коленопреклоненную позу. Поднимаю пальцы и осторожно касаюсь места под левой грудью, там, где лежала теплая ладонь...
...Ой, кажется, Люков просил без сахара!
- Вот чай, Илья. Я сделала тебе с лимоном.
Я захожу и застываю с чашкой в руке, обнаружив гостя у мебельной стенки. У той самой полки с книгами, на которой бабуля вновь расставила мои фотографии, воспользовавшись тем обстоятельством, что внучки нет дома. Ей неизвестна моя история с Виталиком, непонятно мое нежелание гордиться былым увлечением танцами и таким верным партнером, и я почти смирилась, пусть себе стоят, но только не сегодня, не тогда, когда Люков здесь.
Я поднимаю глаза на парня и удивляюсь тому, как спокойно он держится в моем доме, как будто бывал здесь десятки раз. Ни о чем не спрашивает и не требует внимания, просто молча разглядывает книги...
- Любишь Сомерсета Моэма, Воробышек? - Парень поворачивается и приподнимает книгу в своих руках. С интересом перелистывает страницы.
- Не очень. Мама куда больше, чем я. А вот Брэдбери люблю. Особенно раннего. Кстати, ты именно его роман держишь в руках.
- Правда? - Люков опускает глаза и смотрит на скромно оформленную обложку. Покрутив с ленивой усмешкой книгу, возвращает на полку. - Действительно Брэдбери, - усмехается, - надо же.
Он подходит, берет из моих рук чашку и отпивает чай. Молча разглядывает меня поверх прозрачного стекла, не спеша отступать. От его изучающего взгляда и близости сердце предательски ускоряет ход, а легкие расширяются, и чтобы скрыть, вот-вот грозящее разлиться по щекам смущение, я с беспокойством оглядываюсь на настенные часы, стремительно отсчитывающие минуты до означенного мной визита.
- Илья, мне надо полчаса времени. Я тебя не сильно задержу?
- А после? - вместо ответа интересуется парень.
- А после я еду в дом твоего отца.
Я говорю это как можно спокойнее, достаточно твердо, чтобы заглушить закравшееся в душу малодушие и не оставить себе шанса изменить выбору. Плечи Люкова заметно напрягаются, чашка с негромким стуком опускается на нижнюю полку шкафа...
- Черт, Воробышек, ты выкручиваешь мне руки, - сухо признается парень с легко улавливаемым в словах оттенком горечи. - Во всех суставах.
- Прости, Илья, если так. Я не хотела.
- Да ладно, птичка, ты ведь прекрасно понимаешь, что дело не в тебе.
- Понимаю.
- И все-таки едешь?
- Да.
- Хорошо, - Люков обходит меня и опускается на диван. Устало откидывает плечи на высокую спинку и утыкает взгляд в работающий экран телевизора.
Мне не хочется с ним ссориться, совсем, пусть даже так неявно. Я беру отставленный парнем чай и присаживаюсь рядом. Мягко опускаю пальцы на мужской локоть и вкладываю чашку Илье в ладонь.
- Но ты против, - озвучиваю его реакцию, глядя на медленно оборачивающийся ко мне, не выражающий никаких чувств, профиль.
- Против, - спокойно признается он, встречая мой взгляд своим - привычно колким и холодным. - Но разве это что-то меняет? Ты уже все решила.
- Я не могу, Илья. Я дала слово. Но я честно предупредила твоего отца, что не стану влиять на тебя. Ты не обязан ехать со мной в Черехино, а я пробуду на празднике не больше двух часов. Уговор с Романом Сергеевичем был лишь встретить в его обществе Новый год, так что я вовсе не намерена злоупотреблять ни его временем, ни своим.
- Плохо же ты обо мне думаешь, птичка.
- То есть? - теряюсь я. - Нет, Илья, - спешу заверить парня, - это совсем не так! Ну, ты и скажешь тоже!
- А если не так, тогда и мой выбор вполне очевиден. Я не могу оставить тебя одну в логове Большого Босса, какие бы альтруиские начала в тебе ни говорили. Он сам, да и люди, живущие с ним, не так просты, как кажутся. Так что сегодня можешь вполне располагать мной, раз уж сделала выбор. В Черехино мы едем вместе.