Помнится, в ночь моего возвращения от Шамана, при виде домашней Воробышек, мне пришла в голову мысль, что за ее руки можно сломать мир. Теперь я точно знаю: за такую женщину, как она, только за право прикоснуться к ее нежной коже в мужской ласке, можно погибнуть самому.
Она замирает, запутывает пальцы в золотые кудряшки и просит меня отвернуться, смущенно краснея под направленным на нее взглядом, но это выше моих сил и из-под полуопущенных век я продолжаю наблюдать за ней. За моей неказистой серенькой птичкой, по мановению злых волшебников вдруг превратившейся в сказочную птицу ару.
Она вдевает в уши маленькие серьги-жемчужинки, поднимает с полки стеклянный флакон и наносит на кожу, там, где на шее бьется тонкая горячая жилка, каплю цветочных духов. Поворачивается и смотрит на меня, говорит негромко:
- Я готова, можем идти, Илья. Только записку своим черкну, хорошо? Я быстро!
Склоняется к трюмо и что-то коротко пишет. Выключает в гостиной свет. Когда она проходит мимо меня к раздвижному шкафу и подает куртку, я, как привязанный, шагаю за ней следом. Говорю, встав за спиной, перехватив за запястье руку с предлагаемым мне шарфом:
- Ты замерзнешь, Воробышек. На дворе зима. Оставь это.
Я помогаю девчонке надеть черное приталенное пальто с меховым воротником. Она тут же подпоясывает его поясом. Укутывает горло в длинный пушистый мех.
- Нет, - уверенно отвечает, обернувшись ко мне. - Не замерзну. Только не сегодня.
- Почему? - спрашиваю я. - Сегодня какой-то особенный для декабря вечер?
- Особенный, - соглашается птичка. Легко пожимает плечом. - Но причина не в том.
- В чем же?
- Просто у меня есть ты.
Видимо, в моих глазах отражается замешательство, потому что она уточняет с улыбкой, набрасывая на меня шарф:
- Личный сопровождающий с личным транспортом. Сегодня мне не страшен мороз.
Воробышек на секунду задерживает руки на моих плечах, расправляя подарок, смотрит в лицо, но вдруг, словно устыдившись своего прикосновения, отворачивается и отступает. Суетливо оглядывается в сторону настенной вешалки в поисках ключей и сумки.
- Пойдем, Илья, - приглашает меня покинуть квартиру, когда предметы оказываются в ее руках, и вежливо выпроваживает из семейного гнезда.
Шумная компания так и сидит у подъезда - гогоча и развлекаясь. Когда мы показываемся на пороге, молодежь встречает появление птички протяжным свистом, отдавая дань преобразившейся внешности девушки. Провожает взглядами семенящие по утоптанному снегу стройные ноги в туфельках, желает хорошего праздника и незабываемой ночи.
- Непременно. И вам того же, ребята! - вежливо отвечает птичка, махнув ладошкой, и вдруг спотыкается о негромкое и неуверенно-мужское, неожиданно прозвучавшее со стороны бокового тротуара:
- Женя?
Шаг Воробышек ломается, а лицо стремительно отворачивается от высокого худощавого незнакомца, окликнувшего ее. Интуитивно я успеваю протянуть девчонке руку, и она тут же находит ее. Впивается в мою ладонь непослушными пальцами, словно страшась на зыбком льде ухнуть в полынью, и прижимает к себе.
- Женя, постой! Подожди! Женя!
- Воробышек? - я приостанавливаюсь и поднимаю на девчонку бровь, озадаченный ее реакцией на, по всей видимости, знакомого человека. Но она умоляюще смотрит на меня, опускает взгляд куда-то под ноги и просит:
- Пожалуйста! Просто пойдем, Илья, прошу! Я не хочу с ним говорить, пожалуйста!
- Хорошо, успокойся, Воробышек. Как скажешь.
Я осторожно отнимаю от нее пальцы и обнимаю за плечи. Невозмутимо придвигаю птичку к своему боку и коротко, так чтобы она не заметила, оглядываюсь на парня. В том месте, где он стоит, двор плохо освещен, но парень не дурак, едва его глаза находят мое лицо, он спотыкается и останавливается. Продолжает стоять, пока я усаживаю Воробышек в машину, завожу мотор и трогаюсь с места.
- Спасибо, Илья. Я не хотела. Так глупо.
- Пустое, Воробышек. Кто он?
- Никто. Больше никто. Просто чужой человек.
- Ясно.
- Это похоже на трусость?
- Это похоже на бегство. Может, расскажешь?
- Нет, - уверенно качает она головой. - Нет. Извини.
Она не хочет говорить, но разобраться в ее эмоциях не сложно. И в интонациях мужского голоса тоже. Он тот, кто до сих пор не равнодушен к ней. А вот она... не знаю. И почему вдруг страх?
Воробышек-Воробышек, что же ты еще таишь в себе?
Я втягиваю носом едва уловимый аромат духов, смотрю на притихшую девушку рядом и искренне сетую на себя:
- Жаль, птичка, что я не мастак травить анекдоты. Тебе бы сейчас не мешало расслабиться. Может, остановимся где-нибудь у кафе? Выпьешь кофе? Хочешь?
- Нет, спасибо, - осторожно улыбается она. - Поздно, Илья, не хочу заставлять твоего отца ждать. Не переживай. Знаешь, мне с тобой хорошо молчать. Правда.
Я удивленно оглядываюсь, а девчонка вдруг смущается:
- Я, кажется, что-то не то сказала, да?
- Напротив, Воробышек. Интересная версия моего обаяния, не слышал о себе ничего подобного. Обычно мое молчание загоняет девушек в тупик.
- Не меня. Прости, если разочаровала. Иногда молчание куда красноречивее слов.
Мы выезжаем из лабиринта высоток на проспект и едем в направлении границы города. Машина послушна, но давно не нова, печь и мотор работают на пределе, и в данный момент, когда я краем глаза вижу красивые женские ноги в тонких чулках и аккуратных туфельках, вдруг перестает удовлетворять меня. Не долго думая, я набираю в телефоне номер Бампера и говорю, откликнувшись на ворчливое: "Алло":
- Рыжий, мне нужна твоя помощь. Прямо сейчас.
Он на секунду замолкает, а следом бормочет недовольно:
- А разве ты, Люк, от меня ее не получил в виде прилюдного бонуса еще вчера?
- Не зубоскаль, Рыжий, осерчаю, - замечаю я. - Кто виноват, что у меня реакция лучше, а харизма толще? Вини провидение, друг. Я старался быть аккуратным.
- Старался он... Иди ты, умник! От твоего старания у меня чуть челюсть не перекосило, - фыркает обиженно Бампер на мои слова, но по тону парня я понимаю, что вчерашняя обида забыта. - Слушай, - уже почти весело говорит он, - тут Марго в клубе треплется, будто Яшка у тебя вчерашнюю девчонку из-под носа увел, как Ирку. Правду говорит или брешет? Не верю я ей, больно мордаха у подруги кислая. Так как?
- Брешет, - зло ухмыляюсь я. Кто бы мог подумать, что Марго окажется так злопамятна и навязчива. А ведь предупреждал девушку, что наши встречи без обязательств.
- Черт, я так и думал, - уже откровенно ржет Бампер. - Ну, ты и придурок, Илюха. Развел баб вокруг себя, как пастух овец, вот они теперь и собачатся. Дуры. И что только в тебе находят? Харизма, как харизма. Подумаешь, размером больше.
- Поговори у меня, Рыжий. Без зубов останешься.
- Напугал. Колись уже, что хотел?
- Тачку мне подгони к Новотрипольскому шоссе - тридцать второй километр, прямо сейчас. Хочу обменять колеса.
- Твою новую?
- Да.
- Хорошо. Что, перед девчонкой выпендриться решил? Перед той малышкой, из супермаркета?
- Типа того.
- Зацепила, значит. Х-ха! Кто бы еще вчера сказал - до вечеринки в клубе, не поверил.
- Не твое дело, Рыжий. Сделаешь или нет?
- Ладно, жди. Сейчас буду.
Когда мы подъезжаем с воробышком к означенному дорожному знаку - Бампер уже на месте. Я прошу удивленную птичку пересесть в белое дорогое авто и надежно пристегиваю ее ремнем.
- Заткнись, - говорю на слова друга: "Попал ты, Люк, смотрю". И незаметно от девчонки показываю парню кулак:
- А ты не смотри, Бампер, ты лучше нюхай. Чем пахнет?
- Сексом? - ржет тот и изображает неприличный жест. - Илюха, такая девочка рядом, а ты все балуешься в одиночку, как малолетка. Нехорошо.
Я толкаю Бампера в шею, обзываю придурком и желаю хорошей новогодней ночи. Забравшись в машину, настраиваю радио на спокойную волну и выставляю температуру в салоне на приятное телу тепло. Вырулив с заснеженной обочины, сигналю на прощанье другу и беру с птичкой направление к Черехино. И только тогда, когда совершенный монстр под нами - высокий и мощный белоснежный "ауди", в две сотни лошадиных сил, послушный моей воле, смиряет силу и ловит заданный темп, а обледенелый асфальт едва слышно шуршит под колесами, я решаюсь спросить заметно приунывшую девчонку, уткнувшуюся немигающим взглядом в широкое ветровое стекло:
- Что случилось, Воробышек? Что не так? Чего напряглась?
- Ничего, - отвечает птичка, но после минутной паузы все же не выдерживает. Поворачивается ко мне и тревожно распахивает глаза. - Илья, скажи честно, твой друг... Он что, эту машину угнал, да?
Интересная мысль. Не сказать, что оригинальная и мне по душе, но звучит неожиданно. Я на секунду отвожу взгляд от дороги и с удивлением смотрю на девушку.
- С чего ты взяла, птичка?
- Она дорогая, я вижу. Очень! И, по-моему, совсем новая. Даже запаха владельца не чувствуется - сплошной пластик и кожа. А у меня в ногах, кажется, снятый с кресла защитный полиэтиленовый чехол валяется. И потом...
- Черт, забыл, - я наклоняюсь и убираю злополучный чехол из-под взлетевших вверх туфелек Воробышек. Сминаю и отбрасываю его куда-то прочь за спину, с трудом заставив себя отвести взгляд от оголившегося женского колена. Возвращаюсь к разговору. - Так что потом, птичка? Говори.
- Я не понимаю, - просто выдыхает она, смущенно одернув юбку. - Зачем? Чем была плоха твоя машина? Думаешь, отцу важно на каком автомобиле ты приедешь?
- Думаю, ему по большому счету на это плевать.
- Тогда зачем? Илья, пожалуйста, - тихо просит девчонка, - скажи, что твой друг не позаимствовал ее у кого-то без спроса. Я ужасно себя чувствую. Как будто самовольно забралась в чужой дом.
- Значит, в моей машине ты чувствовала себя спокойно? В старом разбитом опеле?