- Какая честь, Невский? - тяну я, не зная, что и думать. Хотя теперь понятно, откуда на мне оказался свитер Люкова. Похоже, одевал меня тоже он. - Шутишь? - бормочу потерянно. ок! - Хуже такого стыда и быть ничего не может.
Взгляд Кольки неожиданно тухнет, а губы сжимаются в твердую линию.
- Может, птичка, - серьезно замечает он. - Потому и поговорить хочу. Я тебя люблю, как друга, и не хочу, чтобы тебе было больно. Понимаешь, о чем я?
- Не совсем, Коль.
- Люков темная лошадка, не для такой девчонки, как ты.
Неожиданно, но сказать, что Невский застал меня врасплох своими словами и удивил, - соврать себе. Однако щеки помимо воли вспыхивают у скул предательскими пятнами румянца, не позволяя отшутиться в ответ на сказанное парнем.
- Между нами ничего нет, Коль. Ты же знаешь, - я заставляю себя беззаботно улыбнуться, - Илья со мной просто занимается, да еще и не по своей воле. Мы с ним скорее друзья... - Невский смотрит так пристально, что я, не выдержав, отвожу взгляд. - Наверно.
- Вот именно, что наверно, Жень. И врать ты совершенно не умеешь.
- Коль, перестань, это же смешно - я и Люков! - я беру себя в руки, пытаясь быть смелой. - Нарьялова придумала, а все поверили. Серые птички, подобные мне, не привлекают таких парней, как Илья - слишком много рядом ярких девчонок. Мне среди них делать нечего! - Я со значением фыркаю, но получается откровенно жалко.
- Я бы так не сказал, Воробышек, не принижай себя, особенно после того, что сам видел. Скорее грустно. Сегодня грустно, а завтра может быть больно и обидно. И куча ноющих осколков в груди.
Мне нечего сказать, и Невский говорит за меня сам.
- Я видел, как он смотрел на тебя, когда ты танцевала. Да и после тоже, я не слепой. Черт, Женька! Я сам такая же сволочь, как он! И, если представляется случай, легко лезу под юбку...
- Перестань, Невский, городить ерунду! - я почти сержусь, толкая друга в грудь. - И слушать не хочу! Ты не такой!
- Да ладно, Воробышек, с чего вдруг? - Лицо Кольки пересекает ехидный оскал. - Только потому, что я твой добрый приятель, и тебе нравится думать, что я хороший и правильный?.. - парень смеется, запрокинув голову. - Уверяю тебя, Воробышек, я ничем не лучше Люкова. Возможно, менее удачлив, и к моей ширинке не тянется столько рук, сколько бы хотелось, но почесать горячее место о женский лобок я, точно так же, как и он, не прочь.
- Замолчи! С ума сошел?!- округляю я глаза, теряя голос. - Что ты несешь...
- Правду, Воробышек, - вновь становится серьезным Колька. - Если бы твоя подруга по комнате позволила, я бы задержался с ней на часок, а, может, и до утра. И поверь, не мучился бы после чувством вины, что так и не запомнил ее имя.
- Ты бы не поступил так, Невский, не выдумывай! И там была я.
- Брось, Воробышек! - очень уверенной усмешкой стирает парень мое возражение. - В том состоянии, в котором я тебя оставил на койке, ты бы не стала для нас помехой.
- Дурак ты, Колька! - я отворачиваюсь от друга и приваливаюсь бедром к ближайшей парте, устало опуская сумку на стул. Вот такой - циничный и злой - он совсем не знаком мне. - Врун, пошляк и задавала! Хорошо, что тебя не слышит Танька.
- Знаю, Жень, - отвечает он тихо. - Но пусть лучше дурак и пошляк, чем видеть завтра, как тебе больно. Не хочу твоих слез, мне нравится твоя улыбка, я к ней привык. А Люков... Он привлекательная сволочь, и не из тех, кто отступает, не потешив интерес. Только лишь интерес, Жень, понимаешь? Не ведись на крючок. Ты хорошая девчонка, и я не прощу себе, если тебя обидят. Я ведь чувствую, что ты уже обжигалась когда-то, а теперь еще и знаю, какой можешь быть. И мне не нравятся догадки, из-за каких причин ты прячешь себя.
Права была Крюкова. Неужели на свете не осталось ни одного человека, для которого бы Женя Воробышек не казалась прозрачней и проще открытой страницы букваря?
Видимо, не осталось.
- Не стану, Коль, - я заставляю себя по-новому взглянуть на друга. Может быть куда серьезнее, чем он привык, но слова Кольки, до боли правдивые и жесткие, неожиданным уколом будоражат то, что спряталось ото всех в сердце. Вызвав отчаянное желание возразить парню, несмотря ни на что. - Но и в выводах насчет Люкова с тобой не соглашусь. Извини, если разочарую своей наивностью. Что думают о нем другие - мне нет дела. Я давно выросла из подобных советов и из чужих мнений. Понимаю, что беспокоишься ты по дружбе, по доброте душевной, но... До сегодняшнего дня у меня не было повода сомневаться в Илье. Думай, что хочешь - он куда лучше многих парней, которых я знала. И честнее. Спасибо за беспокойство, Невский, но не переживай за меня, хорошо? Полагаю, с крючком я справлюсь.
Ну вот, сказала. Теперь Кольке только и остается, что обреченно вздохнуть и покрутить у виска пальцем. Еще бы - глупая птичка. Простая и нехитрая, как детский букварь.
И он вздыхает - тяжело, с присвистом, - смотрит на меня с отеческим укором в глазах.
- Что-то сомневаюсь, - неохотно признается. - Легко сказать, Воробышек, сложнее выполнить. Ну, да ладно, разберемся без тебя, Женька, - вдруг улыбается, потирая синяк. - Жаль только, я жизни задолжал слегка, даже не знаю, как теперь быть?
- В смысле? - настораживаюсь я, почему-то отчаянно веселя парня.
- В Испанию вот к отцу не слетал в этом году, а он, между прочим, ждет. Сегодня уже второе января, Воробышек, а я до сих пор здесь! Торчу с тобой в чертовом универе, а там такая рыбалка на Коста Брава! Закачаешься!
- Рыбалка? - удивляюсь я переменчивому настроению Невского, поднимая к нему лицо. - Ну и причем она к тебе благородному? Что-то не пойму.
Колька садится рядом и обнимает за плечи, снимая своей близостью охватившее меня напряжение.
- Как это причем, птичка? - искренне изумляется. - Я тебе кто? Друг? Или мимо проходил?
- Друг, - соглашаюсь я.
- Правильно, - кивает парень с одобрением. - Причем самый верный! И, как друг, буду вынужден вступиться за поруганную честь подруги. А еще лучше до того, как над ней надругаются! Вот тут-то Люков меня и укокошит, а значит, прощай Испания и потрясающий клев. Адьос, девочки! Поплачьте над хладным трупиком Невского!
Я подозрительно кошусь на парня, соображая, где в словах подвох, но глаза у него честные-честные.
- Ты шантажист, Колька! - не сдержавшись, толкаю его под ребро локтем.
- Есть такое, - не увиливает он. У Кольки странное чувство юмора, но я давно привыкла к нему.
- И почему сразу он? - бормочу, поправляя очки. - А вдруг ты? Вон у тебя какая лапища, Невский, - тычу указательным пальцем в крепкую мужскую ладонь, лежащую на моем плече. - Подумаешь, какой-то Люков.
- Исключено, - дергает подбородком Невский, не поддавшись на провокацию. - Даже вомпЁры, Воробышек, бессильны против терминатора, - замечает грустно, - а я слышал, парень отлично дерется. Вроде бы, даже участвует в закрытых боях без правил, и ставки на него там не шуточные.
Я позволяю себе улыбнуться: да-а, фантазия у Кольки будь здоров!
- Колька, врешь ты все! Илья, конечно, бывает резок, но я никогда не замечала за ним заносчивости или излишней агрессии - той самой, что крушит все вокруг. Я знаю, что это такое, поверь, я бы почувствовала. Надо же было такое придумать: выдержанный, холодный Люков и драка! - искренне недоумеваю.
Не знаю, что поражает друга больше - упрямое неверие в моих глазах или слова, но он вновь серьезен. Смотрит в окно, словно раздумывая над чем-то.
- Воробышек, Люков далеко не прост даже на первый взгляд, а уж на второй... Год с лишним назад у него была серьезная разборка с серьезными людьми из-за брата. Эта информация из источника, которому я склонен верить, и я не шучу. Вроде бы брат продул в карты кучу денег и подставил Илью, выставив своим поручителем, а сам смотался. Но, думается мне, там сразу интерес был связан с подпольными боями и тотализатором, веришь ты или нет.
Стычку видели ребята из соседнего факультета: братва подъехала к универу на двух бэхах, вызвала Люкова на разговор, и парень устроил настоящую мясорубку прямо под окнами их учебного корпуса. Говорят, то ли убил, то ли покалечил кого-то, - не знаю точно. Короче, только чудом не сел и не вылетел из университета. Вроде бы сам Синицын за него перед учебным советом вступился, тогда как папаша остался в стороне. - Колька вновь смотрит на меня. - Ты ведь знаешь, кто у нас отец, Жень?
- Э-э, - оторопело киваю я, впитывая невероятную информацию. Вспоминая и привязывая к ней слова Ильи о том, что он кое-чем обязан Синицыну, - Р-роман Сергеевич, а что?
- Даже так? - заламывает бровь Колька. - А фамилия?
- Люков, наверное, - осторожно говорю.
- Градов, Воробышек. Роман Градов, - сообщает парень, присвистнув,- самый богатый человек в городе. Тебе это о чем-то говорит?
Еще как! Настроение почему-то неожиданно портится. Например, о том, что я работаю в его торговом центре. А еще о том, что кто-то не заплатил за Якова долг, предоставив Илье решать чужую проблему, не постеснявшись после слезно вымаливать у меня упущенное время общения с сыном и невысказанное прощение у последнего. В голове эхом отзывается голос Яшки, с ехидной хрипотцой заявляющий: "Зачем он тебе, детка? Ты же ничего о нем не знаешь. У него нет ни черта, все бабло у меня!". И недосказанное им же: "И отцовская любовь тоже. Во всяком случае, была до поры". И черно-белое фото серьезного не по годам белобрысого мальчишки на фоне длинной китайской фанзы, странно одинокого среди таких же неулыбчивых темноволосых товарищей. Случайно найденное Танькой в доме Люкова. Воспринятое нами как удачная шутка-фотошоп.
Не удивительно, что между братьями такие сложные отношения. Вот уж действительно - чертов Босс!
Я пожимаю плечами, не зная, что сказать. Говорить другу о новогодней ночи, проведенной в богатом доме Градова, не хочется. Да, пожалуй, и не поверит он.