- Не возьму, Матвей, - улыбаюсь я, глядя в лицо мужчине, удивляясь про себя несвойственной Байгали щедрости. - Хороший ты человек, не стоишь пустых обещаний. И обидеть тебя не хочу.
- А обижаешь! - хмурится Матвей, дернув в бороде губами. - Долг свой ты мне, сынок, сторицей вернул и верность доказал. Не спеши отвечать, я тебя с ответом не тороплю, про завтрашний день мы с тобой завтра и потолкуем, а сейчас возьми безделицу, какая в глаз упадет, уважь старика. Здесь все добро ручной работы, по себе подбирал. Узнают баи, что Байгали калым за невесту не дал - засмеют!
Эх, птичка-птичка, - я долгим взглядом окидываю Матвея, вспоминая девчонку, - знала бы ты, чем обернулись твои слова. Печалью на сердце друга и зыбкой надеждой для меня.
Я знаю хозяина дома и сейчас чувствую: он серьезен, как никогда. Мне не хочется обижать того, кто однажды поверил в меня, и я соглашаюсь:
- Хорошо, Матвей, возьму, - опускаю глаза на золотые украшения щедрого казаха - вычурные, тяжелые, богатые резьбой и драгоценными камнями, совсем не подходящие для рассветного воробышка, - пожалуй... - застываю в смятении, не представляя на чем остановить выбор. - Черт, даже и не знаю! - отдергиваю руку, так и не коснувшись сверкающего вороха.
Байгали весело хлопает в ладоши и пятерней сгребает золото обратно в шкатулку. Тянется к сейфу, достает узкий футляр и бросает его на стол, раскрывая для меня. Спрашивает с присущим ему лукавством в глазах:
- Вот, смотри, если такой гордый. Так, безделушка против того, что предлагал. Для дочери из Абу-Даби привез, да Гулька забраковала. Камушки ей мелкие, видишь ли, браслет узкий. А по мне, так самое то для девчонки. А? Как тебе такой подарок, сынок?
Часики - золотые, аккуратные, на тонком ажурном браслете, с двумя маленькими жемчужинками на овальной головке. Подарок неизвестного арабского мастера золотоволосой птичке. Сделанный умелой рукой только для нее.
- Ну! Чего столбом застыл, джигит? Бери! С благословением отцовским даю, дарю от всей души! Вижу же, что понравились! - смеется Матвей в ответ на мою осторожную улыбку и встряхивает довольно щуплыми плечами. - Что, не ожидал от меня?
- Не ожидал, - признаюсь, пряча футляр в карман. - О твоей скупости, старик, легенды ходят. - Обнимаю друга и покидаю его гостеприимный дом. - Спасибо, Байгали, запомню доброту твою.
***
- Как дела, Рыжий? - я выезжаю на набережную и созваниваюсь, наконец, с Бампером.
- Вернулся? - слышу в ответ сонный голос. Рыжий горазд дрыхнуть сутки напролет.
- Да, меньше часа, как прилетел. Сейчас в дороге к дому.
- И что там? Как дела в Астане? - Бампер заметно нервничает. - Ты не думай, Илюха, я не из праздного любопытства спрашиваю. Ты хоть цел?
Улыбка сама собой наползает на лицо, подарок приятно оттягивает карман, и пусть я подарю его воробышку не сегодня, я не могу избавиться от радостного предвкушения встречи с девчонкой.
- Я завязал, Бампер, говорил же. Просто проведал друга. Ты лучше скажи, просьбу мою выполнил? Если нет, то лучше спрячься куда-нибудь поглубже и не отсвечивай пятаком, потому что я на тебя надеялся.
- А как же! - фыркает обиженно друг, тиская какую-то девчонку. В динамик телефона врывается довольный девичий хохот и визг. - Все в порядке, шеф! Свил ажур, как обещал. И зацени, даже вопросов лишних не задал.
- Заценил.
- А..
- Вот и не задавай.
- Черт! А хочется! - смеется Рыжий. - Первый раз тебя таким придурком вижу, Люк! Сначала машину ему подгони, потом холодильник забей, да конфетки не забудь, а завтра что? Детей из детсада забери?! Блин, я к тебе нянькой не нанимался!.. - Голос Бампера подозрительно стихает: - Илюха, скажи, это все она, да? Ну, та девчонка?
Мы оба понимаем, о ком идет речь, повисшее в трубке молчание звенящей паузой щекочет слух, и я обрываю наш разговор коротким:
- Увидимся.
Светофор на поворот горит зеленым. Я снижаю скорость, включаю поворотник, перестраивая "ауди" в крайний левый ряд, отвлекаюсь на боковое зеркало, а потому не сразу замечаю знакомую женскую фигуру, выскочившую из темноты широкой арки, ведущей к моему дому, и бросившуюся наперерез спс! машинам к притормозившему на светофоре такси.
Марго? Здесь? Какого рожна? Кажется, я ясно дал девушке понять, чем для нее закончится еще одно вмешательство в мою жизнь. Пришедшая в голову мысль, что Рыжий или Костя проговорились о моем возвращении, и Марго могла застать в квартире воробышка, совсем не нравится мне, и сквозь поднимающуюся волной тревогу, я уже предвкушаю то удовольствие, с каким оторву двум чертовым ублюдкам их длинные языки и засуну в задницу, если девчонка вновь пострадает из-за этой стервы. На сегодняшний день мне хватило ее выходки с Яшкой.
Я въезжаю в арку, выруливаю к дому и стопорю "ауди" на свободном пятне парковки. Выйдя из машины, привычно тянусь за сумкой, но в последний момент резко захлопываю дверь и оборачиваюсь к подъезду, реагируя на острое чувство опасности, знакомо шевельнувшееся под левой лопаткой. Черт!
Незнакомая машина с чужими номерами у подъезда - ничего необычного, но я привык доверять инстинктам. Распахнутая в подъезд дверь. Двое мужчин на шухере у моей квартиры. Одного я убираю тихо - боковым ударом руки в основание шеи...
- Кто тебя возбуждает так, что ты сама готова расставить ноги? Готова встать на колени и заставить кончить одним касанием языка, впустив в свой рот?.. Кто? Твой пидар-танцор, ненаглядный Виталик?...
... второго, успевшего среагировать, встречаю кулаком в подбородок, тяну на себя и надолго лишаю дыхания ударом колена в печень...
- Скажи, Женька, что ты позволяла ему, что так трясешься за его шкуру? Что этот жлоб делал тебе такого, чего не делал я?
- Всё! Я позволяла и делала ему всё, слышишь! Всё! И то, в чем отказала тебе!
... рухнувшего на колени, отталкиваю прочь.
Воробышек...
Я не вижу ее, но слышу голос. Тесно прижатую к стене девчонку от меня закрывает широкая мужская спина, и я замираю на пороге собственной квартиры, в этот самый миг вспоротый болью, разорвавшей душу на части, одновременно пригвожденный к месту открывшейся глазам картиной борьбы и страшным рыком зверя, в бешенстве собственника взвившегося внутри меня.
Крупный качок. Значительно выше птички. Старше. Словоохотливее. Сильнее. И куда возбужденнее девчонки в его руках...
Они знакомы и были близки - это знание почти вышибает из меня дух...
- Сука! Ты специально заводишь меня, я знаю! Но ты напрасно думаешь, что я откажусь от тебя. Давай же, моя хорошая, как скажешь! Сейчас я готов сыграть по твоим правилам, но после ты ответишь за свои слова!
... Если я сейчас коснусь его, я окрашу его проклятой кровью весь мир, пока этот мир не сдохнет. Или не сдохну я сам.
И ее тоже. Я окрашу кровью птичку тоже, превратившись в зверя на ее глазах.
- Тихо. Не дергайся и отойди от нее. Мне кажется, или ты намерился в моем доме безнаказанно трахнуть мою девушку?
Он смотрит на меня стальными глазами, ясно расслышав акценты. Скользит изучающим взглядом, настороженно раздувает ноздри, с удивлением встречая предупреждающий рокот зверя, вернувшегося на свою территорию, затрепетавшего в предвкушении неминуемой схватки.
- Твою девушку?.. Зая, ты сказала он твой репетитор, ты солгала?
- Нет! Пожалуйста, Игорь, не тронь его! - тонкие руки птички, взметнувшись из-за плеч незнакомца, касаются чужого лица, и я тут же надстраиваю над оскалившимся в болезненном рыке зверем холодные клети, временно остужая пыл, заставляя его в бессильной ярости скулить и царапать когтями ледяной пол. - Он просто здесь живет. Он ни при чем, слышишь! Я сейчас соберу вещи, и мы уйдем! Уйдем, обещаю...
Такой родной голос, по которому я скучал. Так много сказавший мне этой фразой...
- Знаешь, что полагается лгунишкам, моя хорошая? Наказание с последующим извинением в коленопреклоненной позе.
А вот за это ты заплатишь...
- Рыба! Филин! Сюда! - и вновь удивленный стальной взгляд, еще жестче, еще холоднее. Видимость, за которой уже родился страх. - Говоришь, надо с тобой считаться, парень?
- Говорю. Давай выйдем, кто-ты-у-нас-есть, не хочу пугать ее видом твоей крови.
Он смеется, надеясь выгадать время. Все еще не веря, что привкус меди вот-вот появится на его языке. Он не привык отступать, но уже понимает, что просто теперь не будет. Ни для него, ни для меня.
- Она моя! Если ты не понял, парень, я пришел за своей девчонкой. Не мешайся под ногами, раздавлю!
Я набрасываю на зверя пудовые цепи и вбиваю в кандалы клинья. Впиваюсь в холку жесткой пятерней, пытаясь удержать в рвущихся путах.
- Пожалуйста, Игорь, отпусти! Ну, зачем я тебе? Ради забавы? Тебе всегда хватало игрушек, так откажись от одной, ты даже не заметишь!
- Ошибаешься, золотая! - Он возвращается к птичке и трогает ее волосы - последний раз в своей жизни. С неожиданной тоской и лаской в пальцах, так, как мог бы ее ласкать я. - В моей игровой комнате тебе всегда будет отведено главное место. Может, я - ужасный Карабас Барабас и не люблю терять игрушки? Любимые игрушки. А ты, Женечка, знаешь, как в отношении тебя обстоят дела.
Я сбрасываю с клети внешние ледяные замки, позволяя крепким стенам содрогнуться под ударом мощного плеча.
- Я тоже эгоист и не намерен делиться. Кажется, чертов кукловод, я ясно сказал отойти от нее!
Черт! Мне бы только выдернуть отсюда воробышка! Но гость, словно чувствуя мою еле сдерживаемую ярость, не отходит от девчонки.
- А не могу! - со смехом выдавливает раздирающую его изнутри злость. - Смотри, какая девочка, - цедит сквозь зубы, открывая птичку моим глазам, и властно касается рукой ее кожи. - Куколка! А ты, херов ёбарь, шмоток пожалел, с сумками заставил бегать...
А дальше мир раскалывается напополам. Едва я вижу ее - обнаженную, испуганную у стены, я понимаю, что сдохну, но поломаю пальцы, касающиеся сейчас ее тела. Нежного, мягкого в линиях, светлого... Я не могу оторвать от него жадных глаз, не хочу, но скольжу взглядом по высокой упругой груди, животу, ниже, туда, где смыкаются ее гладкие бедра... Гладкая, вся... И такая желанная рассветная девчонка, с зас