- Эй! Птичка! - он улыбается, спрятав руки за спину, не зовет меня, скорее окликает, но я сама лечу к нему навстречу и впиваюсь дрогнувшими пальцами в дерево ограждения.
- Илья! А я думала, ты ушел!
Он удивляется, сильно. Не говорит ничего, но я замечаю его изменившееся настроение по потемневшему взгляду, обрисовавшимся скулам и, вновь ставшими жесткими, губам.
- Иди сюда, - говорит отрывисто, требуя подъехать к бортику вплотную. - И глаза закрой!
Я подъезжаю и закрываю, стараюсь, чтобы слезы отчаяния, едва не пролившиеся из глаз от страха, что я осталась одна, так и не появились в глазах. Закрываю и чувствую...
- Ой, Илья! Что это?
- Шапка! - руки вновь касаются меня и укутывают теплом шею. - И шарф. Тебе, Воробышек!
- З-зачем? Не надо...
- Надо, не спорь! Подарок, к празднику. Могу я сделать тебе подарок? Ты ведь подарила мне шарф? По-моему, - Люков отстраняется от меня и окидывает внимательным колючим взглядом, - тебе идет.
Я чувствую, что шапка и шарф мягкие и теплые, почти невесомые, но рассмотреть подарок удается только у раздевалки. Накинув мне на плечи куртку, Люков останавливается у широкого зеркала и поворачивает меня к нему лицом.
- Я думаю, ты красавица, птичка, - как-то тихо говорит, взяв сзади за плечи.
Он улыбается. Осторожно. А я смотрю на свое отражение - на невысокую девчонку в светло-голубой шапке с крупными белыми снежинками и белоснежным песцовым бубоном, с румяными щеками и покрасневшим носом, с кудряшками, упавшими на плечи, с царапинами на щеках, в очках, - перевожу взгляд на красивого парня, замершего за моей спиной, и выдыхаю, не в силах сдержать улыбки: шутник!
- Это точно! - поворачиваюсь к Люкову и ловлю его руки, а поймав, крепко прижимаю к себе. - Спасибо тебе, Илья! За все! Большое-большое!
Мне хочется еще много чего сказать ему, но разве так запросто подберешь слова? И я только смотрю на него, впитывая в себя немигающий взгляд темных глаз.
Нас прерывает негромкий телефонный звонок. Я неохотно отпускаю от себя горячие ладони Люкова и отступаю, а он, чертыхнувшись, поднимает трубку.
- Да, Кира... Хорошо... Пусть все уберут и оставят в квартире человека. Дайте мой номер телефона: если будут гости, пусть сразу звонят мне, никаких разговоров, я сам разберусь. От Большого Босса?.. Когда?.. У нашей общей знакомой Алисы Семеновны слишком длинный язык и слабые нервы, видно еще с того самого времени, когда она учила вас с Боссом в начальной школе. Да, Кира Юрьевна, я в курсе ваших "родственных" связей. Это не его дело, вы не должны ему ничего объяснять. И да, я знаю, что засранец, и что за окном праздничный вечер. И что вы самая лучшая. И все же, как насчет моей просьбы?.. Отлично, спасибо. Да, такой вариант вполне подойдет.
Мы выходим с Люковым на улицу, и я впервые замечаю, какая красивая нынче ночь, будто и не выбегала отсюда много раз, сломя голову, после вечерних смен. Витрины торгового центра ярко освещены, украшены праздничной символикой и подвижной рекламой. Перед входом в кинотеатр толпятся многочисленные группки молодых людей. Мы проходим мимо них к уличной парковке, и я невольно засматриваюсь на сонные зимние деревца, опутанные разноцветными огоньками гирлянд, точно сверкающей сказочной паутиной...
- Саня! Женя! Мы здесь!
Мужской окрик раздается где-то сбоку, и адресован совсем не мне, но я все равно сбиваюсь с шага, позволив краскам вечера вмиг потускнеть от проступившего перед глазами образа Игоря.
- Все нормально, Воробышек?
- Да, Илья, - я пробую вернуть на лицо беспечность. - Все хорошо. Наверно, мне просто пора домой.
- Да, птичка, тебе точно не мешает отдохнуть.
Уже довольно поздно, я отняла у Люкова слишком много личного времени и сил, он распахивает передо мной дверь своей белоснежной "Ауди", предлагает забраться внутрь, и я замечаю вслух, дождавшись, пока он окажется рядом и заведет двигатель:
- Тебе тоже, Илья. Тоже не мешает отдохнуть, ведь ты с дороги.
- Не мешает, - просто соглашается он.
В машине тепло и уютно, рядом со мной самый надежный водитель, и я, вновь ощутив опускающееся на плечи спокойствие, легко отвлекаюсь на замелькавшие за стеклом автомобиля дорожные фонари, заснеженные улицы и теплые окна домов. Таращусь в окно не знаю сколько времени, пока, наконец, не замечаю, что мы давно оставили позади мое общежитие, дом Люкова и едем, взвивая колесами дорожную поземку, по загородной трассе.
- Люков, у тебя сегодня был сложный день, ты вовсе не должен со мной возиться. Ты мне ничего не должен, слышишь?
- Поздно, Воробышек, - бросает он в ответ одними губами. - Уже слишком поздно. - Тверже обхватывает пальцами руль и коротко оглядывается на меня. - Не бойся, мы просто переночуем в тихом и спокойном месте. В частной гостинице - ведь это не страшно? Не стоит тебе сегодня возвращаться в общежитие.
- Нет, конечно. Просто...
- Просто не думай о нем, хорошо?
- Я и не думала.
- Вот и отлично.
- Я думала о тебе. О том, что ты не был дома несколько дней, и вот из-за меня снова уезжаешь в ночь. И я не боюсь, Илья, ты же знаешь.
- Да, знаю. Я помню, Воробышек.
"...Ответь, птичка, я хочу знать. Воробышек? Только честно.
- Я не знаю. Просто чувствую себя спокойно возле тебя, вот и все.
- Возле меня? Вопрос был о моей машине.
- Илья, перестань..."
Он смотрит перед собой на дорогу, а я смотрю на его прямой профиль, скрытый сейчас тенью ночного сумрака, и совсем не хочу отводить глаз. Он помнит мои слова-признание, оброненные в такой же поздний вечер, но сегодня это почему-то уже не смущает меня. Я смотрю и не могу поверить, что он рядом. Что, если бы он не вернулся сегодня, если бы я никогда не встретила этого невероятного парня в огромном городе, длинный день закончился бы для меня дорогой в Гордеевск в компании Игоря и беспросветным завтра.
"Белый Терем" оказывается не просто гостиницей, а двухэтажным частным домом отдыха - небольшим и уютным, со сторожкой у ворот и высокой бревенчатой оградой, за которой в этот праздничный вечер слышится людской гомон, и где машинами занята практически вся парковка.
Время позднее, но в "Тереме", похоже, в эту рождественскую ночь никто не собирается спать, и, когда мы с Люковым, оставив машину, направляемся по заснеженной аллейке к освещенному крыльцу здания, в макушку Илье неожиданно прилетает снежок. Едва он останавливается и оборачивается, о плечо разбивается еще один.
- Эй! Что за... Черт!
Мальчишки. Трое. Лет десяти. Спрятались за ближайшим, навернутым дворником сугробом и, пока их родители отвлеклись на дружеские посиделки в зимней беседке в компании шашлыка и музыки, устроили припозднившимся гостям дома отдыха настоящий прицельный обстрел.
Это выходит само собой, мне столько раз доставалось от младших братьев, что, когда снежок задевает бубон, сбивает шапку на бок и ссыпается в капюшон, я стремительно приседаю и загребаю ладонями снег. Дернув оторопевшего Илью за рукав куртки, кричу, вскакивая и посылая некрепкий снежок за сугроб.
- Это не черт, Люков! Это война! По снежным троллям - пли!
Илья легко попадает в мальчишку, в отличие от меня. Ссыпает снежок за шиворот еще одного, не вовремя показавшегося из засады, вызвав у последнего взрыв восторженного негодования, но я тоже не стою без дела и стойко держу оборону нашего маленького отряда.
- Сдавайтесь, гоблины! Вы окружены! Мы вас победим! - кричит самый маленький мальчуган и с довольным хрюком запускает в нас пару метких снежков, ныряя за сугроб.
- Кто?! - Люков изумленно вскидывает брови, отряхивая грудь от снега. - Гоблины?!
Я смеюсь и поправляю шапку:
- Кажется, Илья, нас с тобой только что причислили к отряду нелюдей.
Я знаю, он намеренно закрывает меня собой и позволяет мальцам "расстрелять" его.
- Ах, так? - недовольно рычит, наклоняясь и набирая в ладони горсти снега. - Гоблины не сдаются! Никогда! Ну, держитесь, мелкие тролли, и молитесь, как бы не растаять! Потому что сейчас самый меткий на свете гоблин задаст вам жару!
- Полундра! - визжат мальчишки, а я сама не замечая того, хохочу, когда, уворачиваясь от летящего в меня снежка, вдруг сажусь в сугроб.
- Дети! Вы с ума сошли? А ну, прекратите немедленно!.. Толя! Да иди же сюда, в конце концов! Уйми их!
Высокая полная женщина, выбежав из беседки, хватает двоих мальчишек за шиворот и, как котят, прижимает к себе, пока невысокий щуплый мужичок, значительно уступающий даме в росте, за ухо вытаскивает из-за снежного укрытия третьего.
- Извините! Ради бога, извините наших мальчиков, - щебечет покаянно дама, - виноваты, не досмотрели! Не хотелось их спать укладывать - нам в пять утра в город возвращаться, - думали, пусть побегают, порезвятся себе вволю на природе: здесь же воздух какой, да и Рождество на носу! Отоспаться всегда успеют! А они, негодники, вон что учудили! В людей снежками! Эх, дайте только до ваших задниц добраться, пожалеете у меня, что мать не послушали и спать не легли. Распустил вас отец! Толя?!
- Все хорошо, не переживайте, - успокаивает женщину Люков, вынимая меня из сугроба и вертя перед собой на предмет возможных повреждений, - люди целы и, кажется, вполне здоровы. Славные у вас тролли.
- Кто? - успевший принять на грудь хмельное мужичок отчаянно старается придать взгляду трезвую заинтересованность, тараща на нас изумленные глаза. - Какие еще тролли?
- Пап, это мы! Мы тролли, а они - гоблины! Скажи, классно?! - ловкий мальчонка выскальзывает из нетвердой отцовской хватки и гордо утирает варежкой нос, сверкая улыбкой поверх утыканного сосульками шарфа. - Они хотели пробраться к вам в зимний домик и взять в плен маму! А мы с Юркой и Мишкой их победили!
- З-зачем, сын? - неожиданно грустно спрашивает мужчина, и его счастье, что жена не слышит этих слов, вовсю распекая понурившихся сыновей. - Разве ты не знаешь, что нашей маме сам черт не страшен?