- Потерпи, Валюша. Сейчас поприветствуем хозяина и зайдем в дом.
- Роман Сергеевич, неужели Илья здесь? - я тут же спешу спросить, чувствуя, как сердце выпрыгивает из груди в немедленной потребности заставить тело куда-то бежать, но Градов отрицательно качает головой.
- Нет, Женя, Ильи здесь нет. Зато есть тот, кто точно может нам помочь. А вот и он, - уточняет, когда невысокий мужчина в бархатной тюбетейке и темном парчовом бешмете, наброшенном поверх строгого костюма, выходит из дверей дома и, оглядевшись, направляется к нам, взмахом ладони приказывая многочисленной охране оставаться на месте.
У мужчины худощавая фигура, осторожная походка и острый взгляд черных глаз. Он цепко впивается ими в Градова, пока неспешно спускается с парадных ступеней крыльца, минует мраморную аллею и останавливается напротив Большого Босса, усмехаясь в короткую бороду уголками тонких губ. Его не старое еще лицо испещрено морщинами, тело под одеждой не отличается крепостью, но блуждающая на губах усмешка даже мне не дает усомниться в том, что перед нами под маской хозяина дома застыл хищник в человеческом обличье.
Он еще раз окидывает взглядом отца Ильи и замечает:
- Мне нравится эта старая как мир привычка беречь у груди своих женщин. Она достойна поступка бая.
Перевес сил не в нашу пользу, охрана Градова заметно напрягается, поглядывая по сторонам, но сам Босс ничем не выдает беспокойства, и я уговариваю себя не нервничать понапрасну, глядя, как уверенно лежит его рука на родном для меня плече.
- Да, - ничуть не смущается он наличию мамы под своим боком. - Не радует вас нынче весна теплом. Шалит. В такую погоду в самый раз гостя в дом приглашать, за стол усаживать, а не держать на холодном ветру.
- Так это смотря какого гостя и смотря за какой стол, - находится с ответом незнакомец, хитро сощурив глаз на прозвучавший упрек. - Иной-то гость, прикинувшись овцой, и у хозяина не постесняется баранью ногу стащить.
- А ты не корми гостя пустыми разговорами, глядишь, и не оголодает. Иной человек и в простой надежде на помощь к теплому порогу прибиться рад.
Черноглазый по-птичьи склоняет голову к плечу, задумчиво оглаживая ладонью жесткую бороду.
- Твоя правда, - согласно кивает и к нашему с мамой облегчению протягивает Градову руку для приветствия. - Пустой разговор - что еда без соли. Ну, здравствуй, Роман!
И Босс тепло отвечает:
- Здравствуй, Матвей!
- Как долетели?
- Спасибо, хорошо. Как видишь - целы и невредимы, и все твоими молитвами. Если и в просьбе моей не откажешь, видит Бог, сполна отплачу за доброту твою.
Мужчины долго не разжимают рукопожатие, изучая друг друга взглядами, а я, позабыв обо всем, жду, когда же кто-нибудь из них заговорит об Илье.
- Удивил ты меня, Роман, и сын твой удивил: так обвести Байгали вокруг пальца! - прогнав с лица улыбку, наконец, произносит Матвей, и я вся обращаюсь в слух. - И ведь, паршивец, не заикнулся о тебе ни разу!
- М-да, нечем мне перед тобой похвастаться. По всем статьям я виноват. Так что скажешь, Байгали?.. Поможешь? Или на свои силы рассчитывать?
- Не дома ты, Большой Босс, чтобы в одиночку в незнакомом лесу рукава закатывать да сучья рубить. Боюсь, не справишься. Шаман - сошка мелкая против тебя, ну так и ты не на своей земле стоишь. А в чужой степи да на чужой тропе не то, что заяц - матерый волк в капкан угодить может!
- Так как, Байгали?
- Помогу. Все же сыну твоему я не просто друг, а отец названный. И не смотри так ревниво! Знай я раньше, чей он сын - жилы бы из тебя вытянул, что такого парня едва не загубил! Я ведь его в преемники хотел. В зятья. Дочь у меня подросла - Гулька. Красавица! Глаз на него положила, но разве ее за то винить можно?..
Я так и застываю с заполошенно бьющимся сердцем, а мужчина договаривает:
- Такой джигит, эх... Цена мне - линялый тымак*, если не помогу!
Он улыбается хмуро поджавшему губы Боссу и показывает широким жестом на дверь.
- Прошу в дом, гости дорогие! Женщин к столу - обогреться с дороги, а нам бы с тобой, Роман, с глазу на глаз поговорить не мешает, раз уж свидеться выпал случай. Ни к чему ребят напрягать, вон как встопорщились молодцы!
- Поговорим, Матвей, - соглашается Босс и дает отмашку обступившей нас охране отойти к машинам. - Идем в дом, Валюша, вы с Женечкой совсем замерзли, - мягко подталкивает под спину маму, на которой, кажется, и лица нет - настолько происходящее этим днем все еще ошеломляет ее.
У Босса очень теплый тон и внимательный взгляд, он ведет нас к дому, приобняв за плечи, показывая всем свое расположение, но даже я сбиваюсь с шага, когда черноглазый Матвей, поднявшись по ступеням крыльца и собственноручно распахнув перед нами массивные входные двери, вдруг обращается к маме, приглашая переступить порог:
- Госпожа Градова?
- Черта с два! - она спотыкается и говорит это очень быстро и тихо, схватившись рукой за ворот плаща, но все равно сказанное ею звучит невежливо, и мама, глядя, как удивленно замер у дверей хозяин, тут же пытается исправить ситуацию:
- Госпожа Воробышек! То есть, не госпожа, - теряется, покраснев, как помидор. - Просто Воробышек.
Теперь озадачен мужчина, хитрая улыбка покинула лицо, но его рука все так же поднята в приглашающем жесте, и мама, буркнув извинения, скрывается внутри дома, оставив за Боссом право легко отмахнуться на ее слова и пожать плечами:
- Не обращай внимания, Матвей. Это у нас игры такие - брачные. В птички! - И снова поймав маму за плечо, когда хозяин отвлекается на своих людей: - Поверь мне, Валюша, это Восток. Лучше, если тебя здесь будут воспринимать, как мою женщину. Да и мне спокойнее, пока вы тут без меня с Женечкой...
- Чт-то?
- Ну, не упрямься. Давай помогу снять плащ. И чего разнервничалась, спрашивается?
- Сумасшествие какое-то... - как-то потерянно отвечает мама, послушно отдаваясь рукам Босса. - Рома, - поднимает к мужчине все еще смущенное лицо, - кажется, я не одета для такого дома. Я ведь с работы.
- Не бери в голову, Валентина, это мне переживать нужно, не тебе. Скажут люди, что я жадный, - поясняет на ее удивленный взгляд, - а я не жадный, правда, Валь! Вот совсем! Дай только сил с нашими детьми разобраться. Так что выше голову и чувствуй себя королевой, - тебе по положению положено!
Я тоже раздеваюсь, едва ли замечая богатое убранство дома, выдержанное в светло-золотых тонах. Сбрасываю с головы капюшон, поправляю волосы...
- Рад тебя видеть в своем доме, Кунсулу! Так вот ты какая... - оказывается рядом Матвей, но я не сразу понимаю, что слова мужчины обращены ко мне, поэтому ответная улыбка получается откровенно натянутой.
- Роман Сергеевич! - обращаюсь к Градову, пользуясь тем, что он сам провожает нас с мамой в парадную столовую, прежде чем уединиться с хозяином в его кабинете. - Я так боюсь, что будет поздно, и Илья пострадает! Что же мы тянем? Ведь это, - обвожу рукой вокруг, - совсем не важно!
Но он возражает мне, разрешив беспокойству проявиться в голосе:
- Ты ошибаешься, Женя. Здесь свои обычаи, и это нельзя не учесть. Гостеприимность хозяина многое говорит о его расположении и желании помочь. К тому же, мы должны набраться терпения - Байгали нужно время созвать своих людей. Бои начнутся с приходом ночи, а мы, к сожалению, до сих пор так и не выяснили место проведения турнира...
У меня покалывает щеки и грудь, подводит живот, ноги совсем непослушны, но в доме неожиданно людно, и Босс, притянув меня к себе за плечи, с отеческой заботой просит держаться ради Ильи и мамы.
- Пожалуйста, девочка. Если с тобой что-то случится, я никогда себе не прощу, что привез тебя сюда. Но ты - моя последняя надежда!
Мне почти все равно, что он может оказаться неправ в своих ожиданиях относительно чувств своего сына ко мне. Главное сейчас - найти Илью, и я заставляю себя улыбнуться мужчине, возвращая ему и себе уверенность.
- Все хорошо, Роман Сергеевич. Не беспокойтесь, конечно, мы с мамой подождем вас.
У Байгали красавица жена и не менее красивая дочь. Они встречают нас довольно прохладно, как встречают незнакомых, невзначай навязанных для общения людей. Беседу за столом в отсутствие хозяина и его главного гостя поддерживают трое из присутствующих женщин - то ли сестры, а то ли тетушки Матвея, - к счастью, не требуя от нас особого внимания, не вовлекая в разговор, позволяя нам с мамой молча цедить горячий чай с молоком и довольствоваться, несмотря на полный угощений стол, лишь кусками сыра и вкусной лепешки.
Разговор ведется вокруг Анаргуль - дочери Матвея, - ее успехов в учебе, красоты, нарядов и прочих атрибутов юной любимицы. Женщины без устали восхваляют девчонку, сулят ей выгодное замужество, упоминают о тайной симпатии, а она не спускает с меня цепких глаз. Когда я, в очередной раз поймав на себе чуть раскосый высокомерный взгляд, не без раздражения поправляю очки, она, взметнув косами, привстав над столом и под громкий тетушкин "Ох!" поймав крепкой рукой мое запястье, требовательно говорит, показывая взглядом на тонкий золотой браслет.
- Откуда это у тебя?
И я, сама того не ожидая, отвечаю вдруг холодно и почти зло:
- Руку убери. Не то откушу.
Эта девочка - Анаргуль - обласкана вниманием, с ней нельзя говорить подобным тоном и она совершенно по-детски теряется, повернувшись к матери.
- Мама! - громко восклицает и разом сникает. А я встаю из-за стола, больше не в силах выносить эту компанию незнакомых мне людей и слушать неинтересный разговор, наверняка переступая черту допустимого приличия.
- Гуля, сядь!
- Спасибо за чудесный ужин! Извините нас, Зарина, но мы с дочерью, пожалуй, выйдем подышать свежим воздухом. Это все перелет виноват, смена климата и перепады давления! - моя мама тоже знает, когда вмешаться, и я с облегчением и благодарностью ловлю ее руку. Не глядя на поджавшую губы Анаргуль, плюхнувшуюся под материнский окрик на стул, в свою очередь, благодарю хозяйку: