- Я чувствую себя отлично, Роман Сергеевич, во всяком случае физически. Не беспокойтесь на мой счет. Раз уж я здесь, я полечу с вами дальше. Я и так слишком долгое время была в стороне, хватит.
- Валюша! - Босс поворачивается к маме, лицо которой от переживаний за сегодняшний день растеряло все краски и отдает сейчас бледностью. - Извини дурака за дочь! Клянусь, с головы Жени не упадет и волосинки! А вот тебе, думаю, лучше остаться в доме Матвея. Хоть отдохнешь по-человечески, все же сегодня я вел себя с тобой совершенно по-свински!
Я знаю, когда с мамой спорить бесполезно, а потому молчу - Роману Сергеевичу придется самому узнать характер понравившейся ему женщины. Лопасти вертолета усиливают вращение, и мама придерживает у виска взметнувшиеся под порывом ветра длинные пряди волос.
- Шутишь? - хмуро смотрит на Градова фирменным серым взглядом "А ну быстро признавайтесь, шалопаи, что еще натворили в школе?", давая понять, насколько несвоевременно сейчас его предложение увести меня с ее родительских глаз. - Давай, Рома, я сама буду решать, что и как для меня лучше! - только и говорит, упрямо направляясь к Байгали, ожидающему нас у ступенек в кабину вертолета.
Для мамы, как и для меня, полет на вертолете сродни экзотике: у нас обеих захватывает дух, закрываются глаза, и подводит животы от быстрого взлета. Мы обе молчим, хотя в какой-то момент, когда вертолет, набрав высоту, делает в развороте крен, я почти уверена, что мама отпускает вслух редкое, но сильное ругательство.
Все развивается словно события какого-то боевика - зрелищно и стремительно. Вертолет пересекает расцвеченный огнями ночной город, разрезает молчаливое небо над спящими полями и лентами дорог, и аккуратно приземляется на площадке незнакомого особняка. Суетливые люди тут же обступают нас, осыпают Байгали и Босса заискивающими улыбками и рукопожатиями, и провожают к выстроенному на изготовку кортежу машин, что уже через пару минут срывается с места на бешеной скорости, доставляя нас к ряду заводских зданий, окруженных по периметру высоким бетонным забором.
В этот ночной час здесь неожиданно многолюдно и странно молчаливо. Едва мы выходим из машины, как от одной из групп отделяется мужчина лет тридцати пяти и торопливым шагом устремляется навстречу Матвею.
- Клянусь, Матвей, я ничего не знал! - только и успевает сказать, прежде чем лишается голоса и останавливается, напоровшись на черный взгляд.
- Я говорил тебе, Касым, когда ты был еще зеленым щенком и побирался по миру, уважать расклады баев и чтить слово старших?
- Говорил, Матвей.
- Говорил, что всякая божья тварь помнит добро и только шакал теряет память?
- Говорил.
- Так с каких же пор, Касым, ты не хозяин своей памяти? С каких пор начал водить дружбу с Шаманом за моей спиной?.. Или ты думал, старому пастуху не уследить за молодым стадом, а черной козе не под силу вспороть блудливой овце брюхо?!.. Помнится, твой отец подобных мыслей не допускал, - праведный был бай.
- Матвей...
- Для тебя, щенок - Байгали!
На мужчину жалко смотреть, его обступают человек двадцать и замирают в послушном ожидании слов Матвея.
- Прости, Байгали!
Он понуро оглядывается и, кажется, в искреннем сожалении намеревается преклонить колени.
- Ладно-ладно, сынок, не время сейчас! - Рука Матвея неожиданно мягко ложится на шею растерянного мужчины. - Будет тебе! Скотина - и та спотыкается, а ты человек, мог ошибиться. После поговорим. Где Айдар?
- Внутри.
- О нас знает?
- Нет. Клянусь Байгали, нет! - поспешно отвечает Касым на пристальный взгляд Матвея, облегченно разворачивая плечи. - Давид бы меня раньше тебя достал!
- Молодец, Давид, - довольно кивает мужчина и отвешивает барский поклон в толпу. - Да будет полон дом твой детьми и богатством, а дастархан - живой беседой и вкусной едой! Веди, Касым, - коротко командует повинившемуся баю, шагая сквозь строй расступившихся перед ним мужчин, - да джигитам своим накажи быть начеку: пришло время решить вопрос с Шаманом.
Босс не намерен брать нас с мамой с собой, я это чувствую, а потому согласно киваю на предложение отца Ильи подождать в машине, пока он будет решать вопросы с Матвеем, и послушно сажусь в салон. Ни к чему ему еще додуматься запереть нас. Но как только его высокая фигура скрывается из виду, я целую маму в щеку и выскальзываю на улицу, оставив за дверью "мерседеса" ее возмущенный вскрик.
- Пожалуйста, мамочка, ты только не волнуйся! Я быстро! Посмотрю и вернусь!
Освещенный тусклыми фонарями заводской двор, несколько десятков дорогих авто с редкими скучающими водителями внутри и паренек-охранник на входе, примерно моих лет, оставленный на посту, видимо, старшими товарищами, озаботившимися прибытием таких важных персон, как Байгали и Большой Босс. Все довольно страшно и неуютно, но беспокойство за Люкова сильнее меня, и я бегом пересекаю широкий двор и уверенно проскальзываю сквозь мальчишку, огорошив последнего новостью, что перед ним ни много ни мало - названная дочь самого Байгали! Отметив про себя его присмиревший взгляд, как привычную реакцию на присутствие на подобных мероприятиях женщин. Спускаюсь по ступеням, распахиваю тяжелую массивную дверь и застываю на входе в большой ангар, в середине которого, вокруг ярко освещенного круга колышется затаившая дыхание толпа людей...
Я вижу его сразу, и непослушные ноги тут же едва не предают меня.
Мой невозможный Люков! На ринге! Один против двоих бойцов! Я никогда не присутствовала на подобных боях, но мне не нужно быть специалистом, чтобы оценить несправедливую расстановку сил и всю серьезность развернувшегося передо мной действия. Я так давно не видела его - кажется целую вечность! - и сейчас прикипаю к Илье жадным взглядом, толкая вперед, словно налитое свинцом, непослушное тело. Не мое, чужое. Такое же нереальное и эфемерное, как вставшая перед глазами картина неравной драки.
Он остриг свои светлые волосы и стал, кажется, еще сильнее. Свободные серые штаны туго перетянуты на гибкой талии темным поясом-кушаком, на широких плечах и спине следы от множества ударов...
- Это его четвертый бой... Четвертый бой! Господи, - убито вздыхает рядом знакомый голос. - Что же я наделал! Будь я вечно проклят, но только пусть мой сын останется цел! И жив! - сипло добавляет, когда Илья жестко встречает плечом нацеленный в него удар и пропускает еще один - скользящий удар ногой в бедро от второго соперника.
Мы встречаемся с Градовым в этом незнакомом зале, как два случайно притянутых друг к другу родных человека, связанные общей бедой. Случайно находим плечами друг друга, и я забываю, что ослушалась его, а он - что оставил меня в машине.
- Илья сошел с ума... - потерянно шепчу, впиваясь пальцами в руку Босса. - Пожалуйста, Роман Сергеевич, нужно немедленно прекратить это!
- Я не могу остановить бой, Женя, это дело чести всех сторон. Мне не простят этого здешние баи, поставившие на бой деньги, - но мне плевать на них! Мне не простит вмешательства сам Илья. Слишком поздно я принял сына в свою жизнь, чтобы полагаться на его доверие.
- Но, как же так... - изумляюсь я, холодея сердцем. - Его ведь могут покалечить!
- Он дал согласие на бой, Женя. Сам. Нам остается только надеяться, что Илья не решил свести счеты с жизнью, в противном случае он должен справиться.
Удар, еще удар, и я вновь выпадаю в нереальность, в которой два крепких парня, сотканные из одних только мускулов и кожи, пытаются загнать Люкова в угол.
- Что он делает? Что делает?! Они же пробуют его, а он почти не сопротивляется? Все! Я не могу на это смотреть, я прерываю бой и к чертовой матери всех!
- Нельзя, Роман, - до меня, как сквозь вату, доносится уверенный голос Матвея, раздавшийся вдруг за нашими спинами. - Слово джигита закон! Ты лучше посмотри на него. На его лицо. Он же играется с ними, сучий волчонок! Вот как сейчас! - замечает мужчина, когда Илья, стремительно развернув корпус, ударом ноги отбрасывает одного соперника на мат, а другого достает в голову сжатой в кулак рукой, снова оказавшись в боевой стойке в центре круга. - У него едва задета бровь и подбородок - и это все. Все, Роман! Играет, я твоего щенка знаю!
Не знаю, что видит Матвей, думаю, Босс тоже сейчас едва ли солидарен с ним. Мы вновь застываем накренившимися вперед статуями, со вскинутыми к груди руками и забываем о дыхании, когда две темные фигуры обступают Илью, успешно нанося ему боковые удары.
Он отступает в сторону и вдруг спотыкается, припав на колено, только чудом избежав прямого попадания летящей ступни в голову.
- Илья! - я больше не могу молчать и так сильно кричу, что гул, стоящий в ангаре, враз смолкает, дав моему звенящему голосу прорезать на миг образовавшуюся тишину. - Пожалуйста, миленький! - я не знаю, что сказать и просто реву. Расталкиваю руками чьи-то спины, плечи, пробираясь к тому, без кого жизнь просто закончится для меня. - Я так тебя люблю, слышишь! Очень-очень! Пожалуйста, не дай им себя убить!
Он не смотрит на меня, он не видит меня, но что-то в нем неуловимо меняется. Больше он не играет. Он просто быстро и четко расправляется с теми, кто почти загнал его в угол.
Вот теперь я вижу бой - страшный, стремительный и тихий. Тот бой, которого, должно быть, ждут от него все здесь присутствующие, - настолько тесно сужается кольцо вокруг бойцов, и затихает в предвкушении близкой и невероятной то ли победы, а то ли расправы зал.
Люков - словно отточенный смертельный клинок - летящий и безжалостный. Каждое его движение почти неуловимо глазу, тело налито стремительной силой, и я ловлю себя на мысли, что обычный человек не может быть таким совершенным воином. Не может вот так враз оставить одного соперника лежать бездыханным на полу, а уже через мгновение занести руку над другим для последнего в этой изначально неравной схватке удара.
- Илья, стой! - я срываюсь с места, сбрасываю с себя чужие руки и вылетаю в круг, не слыша за спиной изумленный окрик Босса. Просто не желая его слышать!