- Осторожно, Женя! Что ты делаешь?! Его опасно трогать в таком состоянии!
Он стоит над поверженным противником, припав на одно колено, и целится сжатой в кулак рукой в разбитое в кровь лицо. Я вижу его холодный профиль, лишенный каких бы то ни было эмоций, кроме решимости, подбегаю к Илье, падаю на колени и обнимаю под каменной грудью, крепко прижимаясь щекой к твердой спине.
- Люков, не смей! Не смей, слышишь!
Его тело так сильно натянуто, что почти ощутимо звенит под моими руками. Под упругой кожей перекатывается шальная сила, отзываясь в мышцах стальной дрожью. Я чувствую, что в этот миг Илье по плечу сокрушить мир. Разнести в пыль, не оставить камня на камне, пусть даже и разбившись о мир самому. Но я не хочу, чтобы он погиб, я так его люблю, и я делаю то, что могу и на что способна. Я приникаю щекой, губами, лбом к его спине и глажу, глажу грудь, плечи, шею... Шепчу, задыхаясь от отчаяния, наплевав на прямые взгляды стольких людей:
- Илья, миленький, не надо! Оставь его, пожалуйста! Вернись ко мне! Вернись...
Я чувствую, как сталь отпускает его. Не уходит совсем, но уступает моему голосу и рукам, скрываясь до поры в сильном теле. Возвращая окаменевшим было мышцам жизнь. Слова даются ему с какой-то внутренней болью, словно горло давно иссохло и разучилось говорить, и оттого только сильнее проникают в сердце.
- Воробышек... ты.
И я еще сильнее даю ему почувствовать свою ласку, притягивая к себе.
- Да, я нашла тебя!
Он разжимает сжатые в кулак пальцы и опускает руку, справляясь с бьющей его изнутри дрожью. Часто и глубоко дышит, усмиряя отпущенное дыхание, поднимает голову, все еще замерев над соперником.
- Я думал, что сошел с ума... Воробышек! - вдруг выдыхает с такой надеждой, что у меня, кажется, щемит сама душа. И снова мои руки гладят его, касаясь затылка и жесткого ежика волос.
- Я здесь, глупый. Здесь! Ну, посмотри, что ты с собой сделал, - слезы застилают глаза, закрывая от взгляда вспухшие кровоподтеки на плечах, но я провожу по коже осторожными пальцами, желая унять, забрать себе хоть чуточку его боли. - Зачем, Илья? Зачем?!.. - твержу, как заведенная, не понимая подобного выбора. - Ты же мог умереть в этой жестокости!
И он отвечает, не оставляя сомнений в правдивости своего признания. Вставая на ноги и поднимая меня за собой.
- Я хотел.
- Нет!
- Да, воробышек. Думал, что не нужен тебе.
Я не забыла, какая широкая и ровная у него спина, насколько он выше меня. Я все еще не вижу его лица и таких любимых колючих глаз, но чувствую Люкова в своих руках, и эта долгожданная близость наполняет меня надеждой на наше будущее и, вместе с тем, пугает страхом потерять. Я провожу ладонью вдоль его позвоночника, - успокаивая, возвращая себе, поднимаю вторую ладонь на лопатку... и вновь обхватываю руками под грудью, приникая к нему лбом.
- Никогда не говори... Я так сильно тебя люблю, что своими словами ты приносишь мне боль! Пожалуйста, Илья, - громко всхлипываю, не в силах сдержать в голосе твердость. - Не смей так говорить, слышишь!.. И прости меня, прости, если сможешь!
Он накрывает мои руки сильными горячими ладонями, отрывает от себя и медленно подносит к лицу. Я чувствую, как он касается их губами и затаиваю дыхание, не в силах что-то сказать, кроме повинного и слишком запоздалого:
- Прости, Илья.
Как же мне вымолить у тебя прощение? Как же загладить вину, что не поняла! Что убежала! Какими словами выразить ту тоску, что разъедала без тебя сердце?.. Жесткий ком подкатывает к горлу, а Люков уже оборачивается и крепко прижимает к своей груди, закрывая ото всех широкими плечами. Шепчет, целуя в висок:
- Ты пришла. Сама. Как же я скучал по тебе, птичка! Как же я скучал!..
Он так искренен в своей тихой радости, так сильно обнимает, что дар речи просто отказывает мне, и я послушно растворяюсь в долгожданном объятии.
- Никогда не оставляй меня, воробышек, никогда! Это слишком больно - жить без тебя. Невозможно больно!
- Ну, что ты такое говоришь, Илья!
- Я знаю, моя девочка, что говорю. Поверь мне, знаю.
И я не хочу, но верю ему.
- Я не могла подумать. Ведь ты всегда был таким гордым, а я... я была простой серенькой птичкой. Я просто пыталась выжить и не разбить себе сердце.
- Не разбила?
- Нет, - я улыбаюсь в его шею, зная, что Люков почувствует кожей мою улыбку. - Я сбежала, но оставила свое сердце тебе.
Илья горько смеется, зарываясь пальцами в мои волосы, поднимая к себе мой подбородок и, наконец-то, заглядывая в лицо. Затягивая меня в такие любимые и искрящиеся, колючие омуты темных глаз.
- Ты никогда не была простой, воробышек. И серенькой тоже. Ты всегда была искренней и настоящей. Желанной. Я не мог забыть тебя с нашей первой встречи. К черту гордость! Я такой дурак, но я боялся тебя обидеть! Если бы я сегодня не сдох, я бы приполз к тебе на коленях. Я бы отдал за тебя свою жизнь.
- Что ты, глупый! Замолчи! - Он вновь пугает меня признанием, и я обнимаю ладонями родное лицо, глажу счесанную в драке щеку, касаясь пальцами разбитых губ. Осторожно целую их, замирая на вдохе под новым пристальным взглядом.
- Женя...
- Илья...
Я знаю, чего он хочет. Я сама хочу того же, но здесь слишком много свидетелей нашей встречи - чужих, незнакомых, не интересных мне людей, чтобы веселить их дальше, обнажая перед ними в свете софитов свои чувства.
- Пожалуйста, давай уйдем отсюда! - оглядевшись, шепчу Люкову. - Ты устал. Зачем они тебе?
Он соглашается. Ступает за мной к краю круга, но останавливается, когда один из его недавних соперников, тот, которого он пощадил, окликает его, пытаясь встать на колени.
- Люк!.. Это был достойный бой одного лучшего бойца и недостойный двоих. Я больше никогда не выйду против тебя и никогда не подниму руки, что бы ни сделал Шаман.
И Люков отвечает ему - коротко и жестко, едва повернув голову и удостоив взглядом:
- Значит, будешь жить, Алим. - А после обнимает меня и уводит прочь, оставив в круге вместо себя Байгали, хищно заявившего в толпу:
-Эй, Айдар! Самое время предъявить справедливым баям общак, и показаться самому. Не дело это - заставлять ждать молодого джигита, когда его чествует такая красавица. И прибери бойцов, у старого пастуха к тебе разговор есть.
***
- Моя девочка... - в глазах мамы стоят слезы. Она давно уже в зале и видела бой Ильи - изумление все еще читается на ее лице, когда я нахожу ее взглядом и спешу подойти. - Если бы я знала, что здесь творится, я бы никогда не позволила Роману Сергеевичу привести нас сюда. Какой ужас! Этот парень... Ты действительно любишь его? Так сильно?!
Я чувствую руку Люкова, сжавшую мое плечо, и придвигаюсь к нему ближе.
- Да, мам. Очень люблю!
- Но, доченька, - теряется мама, хмуря брови, окидывая Илью изумленным взглядом, - он же опасен, я видела. Он еще опаснее, чем... - она все же не произносит ненавистное имя из моей прошлой жизни, и только я, ее дочь, понимаю чего ей это стоит, как велико ее беспокойство обо мне.
- Валюша, давай обо всем после поговорим, - неожиданно приходит на помощь Градов, обнимая маму за плечи. - Не место сейчас, да и не время. Пойдем в машину, сейчас ты просто смущаешь Женю.
- Да, - отступает она, виновато скользнув по щеке ладонью. Сама смутившись уже от того, как уверенно ее дочь обнимает полуголого парня, отмеченного следами битв, на ее глазах. - Ты прав, Рома, потом. Просто это все так неожиданно, я и подумать не могла. Думала, моя девочка обожглась, ошиблась, а тут он. Такой... такой...
Я знаю, моя мама еще полюбит Илью, непременно полюбит, поэтому просто целую ее в щеку и возвращаюсь в объятия Люкова.
- Валентина, поверь слову отца - Илья очень умный парень, рассудительный и деловой. Тебе не о чем беспокоиться. Все остальное заживет до свадьбы.
- Но я не понимаю, почему? - теперь ее взгляд обращен на Большого Босса. - Почему, если ты знал, если все знали, что моя дочь - невеста, почему моя девочка...
- Валентина, следи за словами! - Градов мягко придвигает маму к себе, став невольным отражением нас с Ильей. - Все новости только из уст твоей дочери. Все остальное - не нашего с тобой ума дело!
- О чем они говорят, птичка? - губы Люкова шевелят дыханием волосы у виска, и я чувствую, как его рука, сбросив с разбитых костяшек боксерский бинт, пробирается под расстегнутую куртку, забирается под ткань тонкого свитера и ложится на кожу. Мягко царапает живот горячими подушечками пальцев, пока я замираю от забытого ощущения - проявления нежности моего мужчины.
Я понимаю, о чем мама ведет речь, о чем ее просит Градов, но не готова признаться Илье, не сейчас, когда я только вернула его себе, и когда он слишком наэлектризован прошедшим боем, чтобы услышать новость, а потому прошу парня:
- Давай потом... потом спросим их, о чем.
За нашими спинами что-то происходит, люди быстро покидают заводское помещение, не стесняясь на ходу поздравлять победителя, и Люков, оглянувшись, вдруг передает меня Боссу, снова для всех становясь отстраненно-холодным. Смотрит в глаза отца.
- Присмотри за ней, я знаю, ты сможешь.
- Не стоит, сын, - Градов мягко прижимает меня к себе, оценивая обстановку за своей спиной в душном зале ангара. - Матвей справится.
- Знаю. Но это не только его разговор, но и мой тоже. Старые счеты - тяжесть в ногах, как говорит Байгали. Пришло время разрешить их и забрать свое. Не знаю, вернусь ли я сюда когда-нибудь.
- Хорошо, - невозмутимо соглашается Босс, а я не могу поверить в такую странную покладистость мужчины, что еще несколько часов назад в поисках сына пересек тысячи километров суши. Что привлек в свое мероприятие нас с мамой и стольких людей, а теперь вот так запросто отпускает его от себя. - Будь осторожен, мы будем ждать тебя в машине.