то он сохранил всю свою новую учтивость, и, подражая ему в любезности, она начала восторгаться красотой парка, но не успела произнести «восхитительный» и «чудесный», как опасное воспоминание внушило ей мысль, что ее похвалы Пемберли могут быть истолкованы очень и очень превратно. Она переменилась в лице и умолкла.
Миссис Гардинер стояла чуть позади нее, и, когда Элизабет замолчала, мистер Дарси осведомился, не представит ли она его своим друзьям. K такому доказательству вежливости она была совершенно не готова и с трудом удержалась от улыбки при мысли, что он ищет знакомства с одними из тех, мысль о ком столь возмущала его гордыню, когда он делал ей предложение! «Каково же будет его удивление, – подумала она, – когда он услышит, кто они такие! Он ведь, кажется, полагает, что они принадлежат к высшему обществу!»
Тем не менее она незамедлительно познакомила его с ними, а объясняя, кем они ей приходятся, исподтишка посмотрела, как он это перенесет, и почти не сомневалась, что он тут же поспешит удалиться. Что их родство его удивило, сомнений не вызывало, однако он перенес это открытие стойко и не только не поспешил прочь, но повернулся и пошел назад вместе с ними, вступив в беседу с мистером Гардинером. Элизабет не могла не обрадоваться, не могла удержаться от торжества. Теперь он узнает, что у нее есть родственники, за которых можно не краснеть, и это было очень утешительно. Она внимательно прислушивалась к их разговору и ликовала при каждом замечании, каждой фразе ее дяди, которые свидетельствовали о его уме, его вкусе или безупречности манер.
A они вскоре заговорили о рыбной ловле, и она услышала, как мистер Дарси с величайшей учтивостью пригласил его удить здесь в речке, когда бы он ни захотел, пока будет оставаться по соседству, и даже снабдить его рыболовными принадлежностями, а по дороге указывал заводи, где рыба клюет особенно хорошо. Миссис Гардинер, которая шла под руку с Элизабет, бросала на нее удивленные взгляды. Элизабет помалкивала, но ей чрезвычайно льстила подобная обходительность мистера Дарси, ведь она, несомненно, предназначалась для нее. Однако и ее удивление было огромным. То и дело она повторяла про себя: «Почему он настолько изменился? Чем это вызвано? Не может быть, чтобы его манеры стали настолько мягче из-за меня, ради меня! Мои упреки в Хансфорде не могли вызвать подобной перемены. Невозможно, чтобы он продолжал меня любить!»
Некоторое время они шли таким порядком – Элизабет с тетушкой впереди, два джентльмена позади, но, когда они спустились к воде посмотреть редкостное водяное растение, произошла небольшая перемена. Причиной явилась усталость миссис Гардинер, которая предпочла теперь опираться не на руку Элизабет, но на более сильную руку своего супруга. Место рядом с ее племянницей занял мистер Дарси, и так они пошли дальше. Недолгое молчание первой нарушила Элизабет. Она хотела дать ему понять, что приехала в Пемберли, только когда ее заверили, что его там не будет, и поэтому сказала, что его, видимо, в этот день не ждали.
– Ваша экономка, – добавила она, – упомянула, что вы будете здесь никак не раньше завтрашнего утра, да и прежде, чем покинуть Бейкуэлл, мы удостоверились, что вас пока в Пемберли не ожидают.
Он объяснил, что его намерения действительно были такими, но неотложное дело к управляющему поместьем заставило его на несколько часов опередить своих друзей, с которыми он выехал из Лондона.
– Они прибудут завтра утром, – продолжал он, – и среди них есть и ваши знакомые – мистер Бингли с сестрами.
Элизабет ответила лишь легким наклоном головы. Ее мысли мгновенно воскресили минуту, когда имя мистера Бингли было в последний раз упомянуто между ними. И, если судить по цвету его лица, ему вспомнилась та же минута.
– С ними есть еще одна молодая особа, – продолжал он после паузы, – которая очень хотела бы иметь удовольствие познакомиться с вами. Вы дозволите мне – или я прошу слишком о многом? – представить вам мою сестру, пока вы будете гостить в Лэмтоне?
Такая просьба ее совершенно ошеломила, и она так растерялась, что не знала, как ответить. Ей тут же стало ясно, что желание познакомиться с ней мог внушить мисс Дарси только ее брат, и, если не думать о дальнейшем, оставалось лишь радоваться. Было очень приятно убедиться, что, несмотря на свою обиду, он не стал думать о ней дурно.
Теперь они шли молча, погруженные в свои мысли. Элизабет чувствовала себя неловко. Нет, это невозможно! И все-таки она была польщена и обрадована. B его желании познакомить ее со своей сестрой она видела лучший из комплиментов. Они уже далеко опередили остальных, и, когда дошли до экипажа, мистер и миссис Гардинер отстали от них на четверть мили.
Он пригласил ее войти в дом, но она сказала, что не устала, и они остались стоять на лужайке. B такие минуты можно сказать многое, и молчание становилось все более неловким. Ей хотелось заговорить, но на каждую тему, казалось, был наложен запрет. Наконец она вспомнила про свое путешествие, и они побеседовали о Матлоке и Довдейле с большим упорством. Однако время и ее тетушка двигались очень медленно, и даже эта тема почти истощилась, когда их тет-a-тет был наконец прерван.
Когда мистер и миссис Гардинер подошли к ним, последовали настойчивые приглашения войти в дом и перекусить перед дорогой, но они отказались и простились с величайшей учтивостью с обеих сторон. Мистер Дарси подсадил дам в экипаж, лошади тронулись, и Элизабет увидела, как он медленно направился к дому. Ее дядя и тетушка тотчас принялись обсуждать его и дружно признались, что он оказался несравненно лучше, чем они ожидали.
– Он держался так безупречно, учтиво и без малейшей спесивости, – объявил ее дядя.
– Нет, в нем есть какая-то важность, – возразила его супруга, – но лишь в наружности, и она идет ему. Я могу только повторить за его экономкой: хотя некоторые люди и называют его гордецом, я в нем ничего подобного не заметила.
– Его поведение с нами чрезвычайно меня удивило. Не просто учтивое, но истинно обходительное. A причин для подобной обходительности нет. Ведь с Элизабет он едва знаком.
– Разумеется, Лиззи, – сказала ее тетушка, – он не такой красавец, как Уикхем, или, вернее, в нем нет очарования Уикхема, но черты его лица очень благородны. Почему ты говорила нам, что у него невыносимые манеры?
Элизабет, как могла, попыталась оправдать себя. Сказала, что он ей, когда они встретились в Кенте, понравился больше, чем прежде, и что таким обходительным, как в этот день, она еще никогда его не видела.
– Впрочем, возможно, любезен он только на словах, как в обычае у сильных мира сего, – заметил ее дядя. – Поэтому я не приму приглашения половить рыбу в его речке. Что, если он передумает и попросит меня удалиться из его парка?
Элизабет чувствовала, что они совершенно не поняли его характера, но промолчала.
– Теперь, когда мы его видели, – продолжала миссис Гардинер, – я, право, не в силах понять, как он мог поступить с кем-то так жестоко, как поступил с бедным Уикхемом. По его лицу никак не скажешь, что у него дурная натура. Напротив, когда он разговаривает, в выражении его губ есть что-то очень приятное. И достоинство в осанке, которое мешает думать, что сердце у него злое. Ну а добрая старушка, водившая нас по дому, аттестовала его наипревосходнейшим образом! Иногда я еле удерживалась, чтобы не рассмеяться. Однако, полагаю, он щедрый хозяин, а это в глазах прислуги делает его воплощением всех добродетелей.
Элизабет почувствовала, что должна сказать что-то в оправдание его поступков с Уикхемом, и осторожно дала им понять, что, судя по словам его родственников в Кенте, его действия поддаются совсем другому истолкованию и что его характер отнюдь не так плох, а характер Уикхема отнюдь не так хорош, как считают в Хартфордшире. B подтверждение этого она рассказала про денежные расчеты между ними, не открыв, от кого это узнала, но добавила, что сведения эти вполне надежны.
Миссис Гардинер удивилась и расстроилась, но они уже подъезжали к местам, где она провела такие чудесные годы, и радость воспоминания вытеснила все прочее. Она то и дело указывала мужу на достопримечательности в окрестностях городка и больше ни о чем думать не могла. Как ни утомила ее утренняя прогулка, едва они пообедали в гостинице, как она поспешила нанести визиты своим старым знакомым, и вечер прошел очень приятно в восстановлении былых дружеских отношений после многолетней разлуки.
Однако события утра так поглощали мысли Элизабет, что новые знакомства нисколько ее не занимали. Она могла лишь думать, думать и изумляться учтивости мистера Дарси, а главное – его желанию познакомить ее со своей сестрой.
Глава 44
Элизабет полагала, что мистер Дарси нанесет ей визит вместе с сестрой на другой день после прибытия мисс Дарси в Пемберли, и намеревалась не покидать гостиницы до полудня. Однако ее предположение оказалось неверным; визит этот состоялся на следующий же день после того, как они сами приехали в Лэмтон.
Утром они погуляли по городу со своими новыми знакомыми и вернулись в гостиницу, чтобы переодеться к обеду у тех же знакомых, как вдруг стук колес подозвал их к окну, и они увидели подъезжающую легкую коляску, в которой сидели джентльмен и молоденькая барышня. Элизабет тотчас узнала ливрею кучера, догадалась, кто они, и немало удивила своих родных, объяснив им, какая честь их ожидает. Дядя и тетушка изумились, а ее смущение вкупе с обстоятельством, которое его вызвало, а также со многими обстоятельствами, которые они наблюдали накануне, навели их на совсем новую мысль о происходящем. Хотя ничто прежде, казалось, на это не указывало, но подобное внимание могло объясняться лишь особым расположением к их племяннице. Пока эти подозрения мелькали у них в голове, смятение чувств самой Элизабет росло с каждым мгновением. Это волнение ее изумляло. Разумеется, причин для него было немало, однако больше всего она боялась, что расположение мистера Дарси обернулось излишними похвалами ей, и, более обычного желая понравиться, она опасалась, что не сумеет понравиться вовсе. Элизабет отступила от окна, страшась, как бы ее не увидели, но, пройдясь по комнате, чтобы немного успокоиться, она заметила, что дядя с тетушкой смотрят на нее вопросительно и удивленно, отчего вовсе расстроилась.