Наконец он словно бы утратил дар слова и несколько секунд молчал, но затем спохватился и с поклоном ушел.
Тут к ней подошли дядя с тетушкой и заговорили о том, какое прекрасное впечатление производит его наружность, но Элизабет не слышала ни единого слова и, всецело поглощенная своими мыслями, следовала за ними в полном молчании. Ее снедали стыд и досада. Что могло быть злополучнее и безрассуднее ее согласия поехать в Пемберли! Каким странным должен был найти это он! B каком неподобающем свете способен истолковать ее поступок столь тщеславный человек? Он может подумать, будто она намеренно подстроила встречу с ним! Ах, зачем, зачем она приехала сюда! И зачем он приехал на день раньше, чем намеревался? Выйди они из дома на какие-то десять минут раньше, то уже успели бы скрыться из виду — ведь он, несомненно, только что приехал, только что спрыгнул с лошади или подножки экипажа. Она вновь и вновь краснела из-за неуместности их встречи. A его поведение, столь разительно изменившееся, — что оно может означать? Даже то, что он заговорил с ней, уже было поразительным! Но при том столь учтиво, справляясь о здоровье ее родителей и сестер! Никогда еще он не держался так просто, не говорил с такой мягкостью, как во время этой нежданной встречи. Какая противоположность его поведению с ней, когда они виделись в последний раз у ограды Розингского парка и он вложил ей в руку свое письмо! Она не знала, что и думать, какое найти объяснение.
Теперь они свернули на красивую аллею, тянувшуюся по берегу речки, и каждый шаг открывал то новый красивый склон, то прекрасную рощу впереди, но Элизабет еще долго ничего вокруг не замечала и, хотя машинально отзывалась на постоянные приглашения дяди и тетушки взглянуть на то или ни это и словно бы смотрела в указанную сторону, смотрела она, не видя. Ее мысли уносились к той комнате в доме, в которой мог сейчас находиться мистер Дарси. Она томилась желанием узнать, какие мысли в эти мгновения мелькают у него в голове, как и что он думает о ней и не может ли быть, что, противу всякой вероятности, она все еще дорога ему? Быть может, он был учтив лишь потому, что остался равнодушен к их встрече? Однако что-то в его голосе не свидетельствовало о спокойном равнодушии. Почувствовал ли он больше боли или радости, увидев ее, она не знала, но, бесспорно, невозмутимости в его взгляде не было.
Наконец замечания ее спутников о том, как она рассеянна, заставили ее опомниться, и она почувствовала, что ей следует постараться вести себя как обычно.
Они вошли в рощу и, на время попрощавшись с речкой, поднялись на холм, где просветы между деревьями позволяли любоваться красотой долины, холмов напротив, в большинстве своем лесистых, а кое-где взгляду открывались и извивы речки. Мистер Гардинер изъявил желание обойти весь парк, но высказал предположение, что для этого одной прогулки мало. Садовник с торжествующей улыбкой ответил, что окружность парка равна десяти милям. Это решило вопрос, и они продолжали следовать обычному пути посторонних посетителей, который через некоторое время привел их к склону, и под густыми ветвями деревьев они спустились к речке там, где она сужалась, и перешли ее по самому простому мосту, гармонировавшему с почти нетронутой природой вокруг. Долина тут превратилась почти в овраг, где места хватало лишь для потока и для тропки среди нависавших над водой деревьев. Эта вьющаяся тропка манила Элизабет, но, когда они перешли мост и увидели, как далеко они от дома, миссис Гардинер, не большая любительница длинных пеших прогулок, отказалась идти дальше и хотела только поскорее добраться до их экипажа. Племяннице поэтому пришлось покориться, и они направились к дому по другому берегу, самым кратчайшим путем. Однако шли они медленно, так как мистер Гардинер, большой любитель рыбной ловли, хотя у него было мало досуга для этого развлечения, с таким вниманием вглядывался в воду, не мелькнет ли в ней форель, и с таким удовольствием беседовал о своем пристрастии с садовником, что они чаще останавливались, чем шли. И тут они были вновь удивлены, а Элизабет изумилась не менее, чем в первый раз, увидев, что к ним приближается мистер Дарси. Дорожка тут была менее укрыта деревьями, чем на другом берегу, и они заметили его прежде, чем он подошел совсем близко. Элизабет, несмотря на свое изумление, все же теперь растерялась меньше и решила держаться и говорить спокойно, если он нарочно вышел к ним навстречу. Несколько мгновений она даже полагала, что он свернет на другую дорожку. Сомнения ее продолжались, пока на повороте его заслоняли деревья, но затем он вышел из-за них и оказался прямо перед ней. Один взгляд убедил ее, что он сохранил всю свою новую учтивость, и, подражая ему в любезности, она начала восторгаться красотой парка, но не успела произнести «восхитительный» и «чудесный», как опасное воспоминание внушило ей мысль, что ее похвалы Пемберли могут быть истолкованы очень и очень превратно. Она переменилась в лице и умолкла.
Миссис Гардинер стояла чуть позади нее, и, когда Элизабет замолчала, мистер Дарси осведомился, не представит ли она его своим друзьям. K такому доказательству вежливости она была совершенно не готова и с трудом удержалась от улыбки при мысли, что он ищет знакомства с одними из тех, мысль о ком столь возмущала его гордыню, когда он делал ей предложение! «Каково же будет его удивление, — подумала она, — когда он услышит, кто они такие! Он ведь, кажется, полагает, что они принадлежат к высшему обществу!»
Тем не менее она незамедлительно познакомила его с ними, а объясняя, кем они ей приходятся, исподтишка посмотрела, как он это перенесет, и почти не сомневалась, что он тут же поспешит удалиться. Что их родство его удивило, сомнений не вызывало, однако он перенес это открытие стойко и не только не поспешил прочь, но повернулся и пошел назад вместе с ними, вступив в беседу с мистером Гардинером. Элизабет не могла не обрадоваться, не могла удержаться от торжества. Теперь он узнает, что у нее есть родственники, за которых можно не краснеть, и это было очень утешительно. Она внимательно прислушивалась к их разговору и ликовала при каждом замечании, каждой фразе ее дяди, которые свидетельствовали о его уме, его вкусе или безупречности манер.
A они вскоре заговорили о рыбной ловле, и она услышала, как мистер Дарси с величайшей учтивостью пригласил его удить здесь в речке, когда бы он ни захотел, пока будет оставаться по соседству, и даже снабдить его рыболовными принадлежностями, а по дороге указывал заводи, где рыба клюет особенно хорошо. Миссис Гардинер, которая шла под руку с Элизабет, бросала на нее удивленные взгляды. Элизабет помалкивала, но ей чрезвычайно льстила подобная обходительность мистера Дарси, ведь она, несомненно, предназначалась для нее. Однако и ее удивление было огромным. То и дело она повторяла про себя: «Почему он настолько изменился? Чем это вызвано? Не может быть, чтобы его манеры стали настолько мягче из-за меня, ради меня! Мои упреки в Хансфорде не могли вызвать подобной перемены. Невозможно, чтобы он продолжал меня любить!»
Некоторое время они шли таким порядком — Элизабет с тетушкой впереди, два джентльмена позади, но, когда они спустились к воде посмотреть редкостное водяное растение, произошла небольшая перемена. Причиной явилась усталость миссис Гардинер, которая предпочла теперь опираться не на руку Элизабет, но на более сильную руку своего супруга. Место рядом с ее племянницей занял мистер Дарси, и так они пошли дальше. Недолгое молчание первой нарушила Элизабет. Она хотела дать ему понять, что приехала в Пемберли, только когда ее заверили, что его там не будет, и поэтому сказала, что его, видимо, в этот день не ждали.
— Ваша экономка, — добавила она, — упомянула, что вы будете здесь никак не раньше завтрашнего утра, да и прежде, чем покинуть Бейкуэлл, мы удостоверились, что вас пока в Пемберли не ожидают.
Он объяснил, что его намерения действительно были такими, но неотложное дело к управляющему поместьем заставило его на несколько часов опередить своих друзей, с которыми он выехал из Лондона.
— Они прибудут завтра утром, — продолжал он, — и среди них есть и ваши знакомые — мистер Бингли с сестрами.
Элизабет ответила лишь легким наклоном головы. Ее мысли мгновенно воскресили минуту, когда имя мистера Бингли было в последний раз упомянуто между ними. И, если судить по цвету его лица, ему вспомнилась та же минута.
— С ними есть еще одна молодая особа, — продолжал он после паузы, — которая очень хотела бы иметь удовольствие познакомиться с вами. Вы дозволите мне — или я прошу слишком о многом? — представить вам мою сестру, пока вы будете гостить в Лэмтоне?
Такая просьба ее совершенно ошеломила, и она так растерялась, что не знала, как ответить. Ей тут же стало ясно, что желание познакомиться с ней мог внушить мисс Дарси только ее брат, и, если не думать о дальнейшем, оставалось лишь радоваться. Было очень приятно убедиться, что, несмотря на свою обиду, он не стал думать о ней дурно.
Теперь они шли молча, погруженные в свои мысли. Элизабет чувствовала себя неловко. Нет, это невозможно! И все-таки она была польщена и обрадована. B его желании познакомить ее со своей сестрой она видела лучший из комплиментов. Они уже далеко опередили остальных, и, когда дошли до экипажа, мистер и миссис Гардинеры отстали от них на четверть мили.
Он пригласил ее войти в дом, но она сказала, что не устала, и они остались стоять на лужайке. B такие минуты можно сказать многое, и молчание становилось все более неловким. Ей хотелось заговорить, но на каждую тему, казалось, был наложен запрет. Наконец она вспомнила про свое путешествие, и они побеседовали о Матлоке и Довдейле с большим упорством. Однако время и ее тетушка двигались очень медленно, и даже эта тема почти истощилась, когда их тет-a-тет был наконец прерван.
Когда мистер миссис Гардинеры подошли к ним, последовали настойчивые приглашения войти в дом и перекусить перед дорогой, но они отказались и простились с величайшей учтивостью с обеих сторон. Мистер Дарси подсадил дам в экипаж, лошади тронулись, и Элизабет увидела, как он медленно направился к дому. Ее дядя и тетушка тотчас принялись обсуждать его и дружно признались, что он оказался несравненно лучше, чем они ожидали.