– Что тебя могло так удивить, моя дорогая Элиза? Ты считаешь невозможным, что мистер Коллинз смог добиться расположения какой-либо женщины, только потому что ему не сопутствовала удача добиться успеха с тобой?
Но Элизабет уже преодолела удивление и, приложив для этого немалые усилия, смогла с приемлемой убедительностью уверить, что перспектива их отношений будет благоприятной и для нее самой, и что она желает ей всего мыслимого счастья.
– Я понимаю, что ты чувствуешь, – ответила Шарлотта. – Ты, должно быть, удивлена, крайне удивлена – ведь еще совсем недавно мистер Коллинз хотел жениться на тебе. Но когда у тебя будет время все обдумать, я надеюсь, ты одобришь то, что я сделала. Ты ведь знаешь, я не романтична, и никогда не была такой. Я не претендую на большее, чем уютный дом, и, учитывая характер, связи и жизненную ситуацию мистера Коллинза, убеждена, что надежда на счастье с ним столь же обоснована, как и у большинства людей, вступающих в брак.
– Несомненно – тихо ответила Элизабет, и после неловкой паузы они вернулись к остальным членам семьи. Шарлотта не задержалась надолго, и Элизабет получила возможность спокойно обдумать услышанное. Прошло немало времени, прежде чем она вообще смирилась с мыслью о столь неподходящей партии. Странность того, что мистер Коллинз сделал два предложения руки и сердца в течение трех дней, ничего не стоила по сравнению с тем, что теперь одно из них было принято. Она всегда чувствовала, что взгляды Шарлотты на брак не совсем совпадают с ее собственными, но не предполагала, что, оказавшись перед выбором, она пожертвует всеми лучшими чувствами ради мирской выгоды. Шарлотта-жена мистера Коллинза представляла собой самую унизительную картину! И к боли за подругу, вынужденной принять позор и утратившей ее уважение, присоединилось мучительное убеждение, что этой подруге невозможно даже в малой степени быть счастливой в избранной ею судьбе.
Глава 23
Элизабет сидела с матерью и сестрами, размышляя над услышанным и сомневаясь, может ли она рассказать им обо всем, когда появился сам сэр Уильям Лукас, посланный дочерью объявить семье Беннет о ее помолвке. С множеством любезных слов в их адрес и поздравлениями в свой собственный по поводу предполагаемой связи между их домами, он изложил суть дела присутствующим, не просто пришедшим от того в удивление, но и выразившим серьезные сомнения, а миссис Беннет, скорее напористо чем вежливо, возразила, что он, должно быть, совершенно заблуждается, а Лидия, обычно бесцеремонная и подчас бестактная, возбужденно восклицала:
– О Боже! Сэр Уильям, как вы можете рассказывать такое? Разве вам не известно, что мистер Коллинз хочет жениться на Лиззи?
Ничто иное, кроме услужливости человека, принятого при дворе, не помогло бы вынести без раздражения подобное обращение, но правильное воспитание сэра Уильяма помогло ему пройти через это испытание, и хотя он уверял их в правдивости своих слов, ему пришлось выслушать все их нелицеприятные возражения с самой снисходительной вежливостью.
Элизабет, чувствуя себя обязанной избавить его от столь неподобающего приема, все таки решилась подтвердить его рассказ, упомянув, что ей уже было известно об этом от самой Шарлотты, и попыталась положить конец восклицаниям матери и сестер, высказав искренние поздравления сэру Уильяму, к которым с готовностью присоединилась Джейн, а также выразив разнообразные пожелания счастья, которого можно было ожидать от этого брака, и которому должны были послужить превосходный характер мистера Коллинза и малое расстояние Хансфорда от Лондона.
Миссис Беннет была слишком подавлена, чтобы сказать хотя бы что-нибудь, пока сэр Уильям оставался в их доме, но едва он покинул их, чувства ее выплеснулись наружу. Во-первых, она упорно не верила всему этому; во-вторых, она была совершенно уверена, что мистера Коллинза заманили в ловушку; в-третьих, она не сомневалась, что они никогда не будут счастливы друг с другом; и в-четвертых, что история не закончена и помолвка вообще может быть разорвана. И из всего этого с очевидностью следовали два вывода: во-первых, настоящей причиной зла была Элизабет, а во-вторых, они все безжалостно обошлись с ней самой; вот на этих двух пунктах она главным образом и сосредоточилась в течение оставшейся части дня. Ничто не могло утешить и успокоить ее. И ее негодование не угасло в последовавшие дни. Прошла неделя, прежде чем она смогла, увидев Элизабет, не отругать ее, прошел месяц, прежде чем она смогла поговорить с сэром Уильямом или леди Лукас, не проявляя резкости, и прошло много месяцев, прежде чем она смогла простить их дочь.
Мистер Беннет воспринял все гораздо более спокойно, а те чувства, что он испытал, он счел весьма приятными, ибо, по его словам, ему отрадно было узнать, что Шарлотта Лукас, которую он привык считать вполне разумной леди, так же глупа, как его жена, и еще глупее, чем его дочь!
Джейн призналась, что была немного удивлена этой помолвкой, но говорила она не столько о своем изумлении, сколько об искреннем пожелании им счастья, и у Элизабет не получилось убедить ее, что оно невозможно. Китти и Лидия вообще не завидовали мисс Лукас, поскольку мистер Коллинз был всего лишь священником, и событие это дотягивало в их мнении лишь до новости, которую нужно было распространить в Меритоне.
Испытывая чувство триумфа, леди Лукас не могла не воспользоваться случаем и не отплатить миссис Беннет, постоянно делясь с ней радостью от того, что ее дочь выходит замуж, и она приезжала в Лонгборн чаще, чем обычно, чтобы сказать, как она счастлива, несмотря на кислые взгляды и злобные замечания миссис Беннет, которых было достаточно, чтобы отравить любое наслаждение.
Между Элизабет и Шарлоттой возникла некоторая отчужденность, из-за которой они не обсуждали недавние события, и Элизабет была убеждена, что между ними никогда больше не будет настоящего доверия. Разочарование в Шарлотте заставило ее с большей нежностью относиться к сестре, в искренности и чуткости которой, она была уверена, как и в том, что ей никогда не придется разочароваться в ней, и о чьем счастье она беспокоилась с каждым днем все больше, поскольку Бингли отсутствовал уже неделю, и не поступало никаких новостей о его возвращении.
Джейн сразу же ответила на письмо Кэролайн и считала дни, надеясь получить ответ. Обещанное благодарственное письмо от мистера Коллинза пришло во вторник, адресовано оно было их отцу и написано со всей торжественностью благодарности, которую могло бы вызвать не менее чем двенадцатимесячное пребывание в семье. Исполнив свой долг на этот счет, он перешел к описанию, во многих восторженных выражениях, своего счастья, которое он обрел, завоевав расположение их любезной соседки, мисс Лукас, а затем объяснил, что именно вследствие страстного желания вновь насладиться ее обществом, он с такой благодарностью воспринял их любезное пожелание увидеть его снова в Лонгборне, куда он надеялся вернуться через две недели в понедельник. Леди Кэтрин, добавил он, так горячо одобрила его брак, что пожелала его скорейшего свершения, что, как он надеялся, станет решающим аргументом для его любезной Шарлотты безотлагательно назначить день, когда он станет счастливейшим из мужчин.
Возвращение мистера Коллинза в Хартфордшир уже не сулило миссис Беннет удовольствия. Напротив, она теперь была так же склонна сожалеть о его визите, как и ее муж. Было очень странно, что он собирается явиться в Лонгборн, а не направиться прямо в Лукас-лодж; к тому же это было не совсем удобно и чрезвычайно хлопотно. Она ненавидела гостей в доме, даже когда ее здоровье не было так расстроено, а счастливые влюбленные раздражали ее теперь более всего. Таковы были кроткие сетования миссис Беннет, которые уступали только лишь еще большим страданиям, вызванным продолжающимся отсутствием мистера Бингли.
И у Джейн, и у Элизабет отсутствие Бингли продолжало вызывать тревогу. Проходил день за днем, не принося о нем никаких вестей, кроме неведомо откуда взявшегося слуха, который вскоре распространился в Меритоне, что в эту зиму он более не появится в Незерфилде. Слух этот крайне возмутил миссис Беннет, и она не уставала опровергать его, называя не иначе как возмутительной ложью.
Даже Элизабет стала опасаться, но вовсе не того, что Бингли охладел к ее сестре, а того, что его сестрам удастся удерживать его вдали от Незерфилда. Отвергая подобные мысли, столь разрушительные для счастья Джейн и наносящие такой ущерб репутации ее возлюбленного, она не могла, тем не менее, от них полностью избавиться. Она опасалась, что совместные усилия двух его бессердечных сестер и его властного друга, к которым добавлялись привлекательность мисс Дарси и лондонские развлечения, могли оказаться намного превосходящими силу его привязанности к Джейн.
Что касается Джейн, то ее переживания в связи с этим ожиданием были, конечно, более болезненными, чем беспокойство Элизабет, но что бы она ни чувствовала, она не позволяла проявляться своим чувствам, и поэтому между ней и Элизабет эта тема никогда не обсуждалась. Но поскольку ничто не сдерживало их мать, редкий час обходился без ее рассуждений о Бингли и демонстрации нетерпения по поводу его приезда; она измучила Джейн, требуя от нее признаний, что, если он не вернется, та станет думать, что с ней обошлись недостойно. Лишь Джейн с ее неизменной мягкостью способна была переносить эти приступы сочувствия с невозмутимым спокойствием.
Мистер Коллинз вернулся в точности, как и обещал, через две недели в понедельник, но приняли его в Лонгборне уже не так любезно, как при первом появлении. Однако он был настолько переполнен счастьем, что не нуждался в особом внимании, и, к счастью хозяев, демонстрация страсти предмету своей любви занимала почти все его время, что почти полностью избавило их от его общества. Большую часть дня он проводил в Лукас-лодж, а иногда возвращался в Лонгборн так поздно, что успевал лишь извиниться за свое отсутствие перед тем, как вся семья укладывалась спать.