Судя по всему, для мистера Дарси, застывшего у камина и не сводившего глаз с ее лица, такие слова оказались неприятным сюрпризом. Лицо его, побледневшее от гнева, выражало полное замешательство и непонимание. Он пытался взять себя в руки и хранил молчание пока не уверился, что справился с эмоциями. Пауза была невыносимой для Элизабет. Наконец голосом ненатурально спокойным он вымолвил:
– Это и весь ваш ответ, на который я имею честь рассчитывать! Могу ли я хотя бы узнать, почему, отвергая мое предложение, вы облекли его в столь нелюбезную форму? Пусть это теперь и не имеет никакого значения.
– Со своей стороны и я могла бы задать вам вопрос, – ответила она, – почему вы решили сообщить мне, со столь явным намерением оскорбить и унизить меня, что я вам нравлюсь вопреки вашей воле, против вашего разума и даже против вашей чести? Не было ли это оправданием неучтивости на тот случай, если вы все-таки почувствовали в моих речах отсутствие надлежащей обходительности? Но у меня есть и другие причины. И, знаете ли, весьма веские. Даже если бы мое чувство неприязни не родилось в первые же минуты нашего знакомства, если бы вы были мне безразличны или даже симпатичны, можете ли вы вообразить, что нашлись бы соображения, которые примирили бы меня с человеком, разрушившим, и быть может навсегда, счастье самой любимой моей сестры?
Когда она произнесла эти слова, цвет лица мистера Дарси заметно изменился, но такое проявление эмоций было недолгим, и он продолжал слушать, не пытаясь перебить ее. А она не могла сдержать себя:
– У меня есть все основания считать ваше поведение недостойным. Никакой мотив не может оправдать бессердечие и неблагородство ваших поступков. Вы не посмеете, вы не сможете отрицать, что были главным, если не единственным организатором действий, разлучивших вашего друга и мою сестру, в результате которых он навлек на себя всеобщее порицание как человек капризный и непостоянный, а она – насмешки из-за обманутых надежд, и оба испытали величайшие страдания.
Она замолчала и к немалому своему негодованию обнаружила, что он слушает ее с таким видом, будто не испытывает ни малейшего раскаяния. Он даже смотрел на нее с улыбкой наигранного скептицизма.
– Вы же не станете отрицать, что сделали это? – повторила она.
С нарочитым спокойствием он ответил:
– У меня нет намерения отрицать, что я сделал все, что было в моих силах, чтобы разлучить моего друга с вашей сестрой, как и то, что я рад своему успеху. О нем я позаботился лучше, чем о самом себе.
Элизабет с презрением отнеслась к учтивой манере, в которой он изложил свое отношение к произошедшему, но смысл его утверждений, тем не менее, не ускользнул от ее внимания, хотя никак не смог погасить ее гнев.
– Но не только из этого, – продолжала она, – проистекает моя неприязнь. Мое мнение о вас сложилось задолго до этих событий. Ваш истинный характер раскрылся для меня в истории, которую много месяцев назад рассказал мистер Уикхем. Что вы можете сказать по этому поводу? Какими воображаемыми соображениями дружбы вы можете оправдать свои поступки? Или хотя бы какие лицемерные аргументы вы можете придумать, чтобы ввести в заблуждение окружающих?
– Вы принимаете очень близко к сердцу проблемы этого джентльмена, – вместо ответа заметил Дарси уже менее спокойным тоном, и на лице его появился румянец.
– Тот, кто знает, какие несчастья обрушились на него, не может не почувствовать к нему сострадания!
– Его несчастья! – с презрением повторил Дарси. – Да, его несчастья действительно были невообразимы.
– И вы были причиной этих несчастий, – с горячностью воскликнула Элизабет. – Вы довели его до нынешнего состояния нужды, хотя бы и относительной. Вы проигнорировали привилегии, которые, как вы прекрасно знали, были предназначены ему. Вы лишили лучшие годы его жизни той независимости, которую ему даровало бы предназначенное ему место. Все это ваш грех! А между тем вы с презрением и насмешкой относитесь даже к упоминанию о его несчастьях.
– Так вот каково ваше мнение обо мне! – воскликнул Дарси, быстрыми шагами меряя комнату. – Вот каким вы меня представляете! Я благодарю вас за то, что вы так подробно это объяснили. Мои грехи, согласно вашему перечню, действительно тяжки! Но, может быть, – прибавил он, неожиданно остановившись и повернувшись к ней, – эти оскорбления можно было бы и не заметить, если бы ваша гордость не была уязвлена моим откровенным признанием в своих сомнениях, которые долгое время удерживали меня от принятия столь тяжелого для меня решения. Эти горькие обвинения могли бы и не явиться на свет, если бы я с большей деликатностью скрывал свою борьбу и льстил вам, заставляя вас поверить в то, что мной движет безоговорочное, страстное увлечение, затмившее разум, лишившее сомнений и осторожности. Но всякое притворство мне отвратительно. И я не стыжусь тех чувств, которые открыл вам. Они были естественны и искренни. Могли бы вы ожидать, что я буду радоваться неблагородному происхождению ваших родственников? Торжествовать по поводу союза с людьми, чье положение в обществе настолько ниже моего?
Элизабет чувствовала, что с каждой минутой возмущение растет, однако она изо всех сил старалась оставаться спокойной, когда отвечала:
– Вы ошибаетесь, мистер Дарси, если считаете, что то, как вы изложили свои резоны, повлияло на меня хотя бы малейшим образом, ваши слова как раз избавили меня от сомнений, которые я могла бы испытывать, отказав вам, если бы вы изволили вести себя как джентльмен.
Она видела, что он хотел сказать что-то в ответ, но промолчал, и она продолжила:
– Вам никогда не удалось бы найти такой способ сделать предложение своей руки, который побудил бы меня принять его.
И снова его изумление было очевидным, и он смотрел на нее со смешанным чувством недоверия и горькой обиды. Это не остановило ее:
– С самого начала, я могу сказать, с первой минуты моего знакомства с вами, ваши манеры, блестяще продемонстрировавшие ваше высокомерие, ваше самомнение и ваше эгоистичное пренебрежение чувствами других, вызвали у меня категорическое неодобрение, а последующие события превратили его в стойкую неприязнь; и не прошло и месяца, как я уверилась, что вы последний мужчина в мире, за которого меня можно было бы уговорить выйти замуж.
– Вы сказали достаточно, мадам. Я прекрасно понимаю ваши чувства, и мне теперь остается только устыдиться своих собственных. Простите, что отнял у вас так много времени, и примите мои наилучшие пожелания здоровья и счастья.
И с этими словами он без промедления покинул комнату, и Элизабет услышала, как в следующий момент открылась входная дверь и он вышел из дома.
Настоящая буря чувств бушевала в ее сознании. Она не понимала, что могло бы успокоить ее, и испытала такую слабость, что села и плакала полчаса. Ее изумление тем, что произошло, возрастало по мере того, как она вспоминала подробности объяснения. Она получила предложение руки и сердца от мистера Дарси! Он был влюблен в нее все эти месяцы! Влюблен настолько, что пожелал жениться на ней, несмотря на все собственные же соображения, заставившие его препятствовать женитьбе своего друга на ее сестре, и которые должны были повлиять в не меньшей мере в его собственном случае, – это было почти невероятно! И было приятно, конечно, что она смогла вызвать столь сильное влечение. Но его гордость, его ненавистная гордость, его циничное признание в том, что он совершил по отношению к Джейн, его непростительная уверенность в правоте своих поступков, хотя никакого оправдания тому быть не могло, и бесчувственный тон, с которым он упомянул мистера Уикхема, его бессердечие по отношению к Джейн, которое он даже не пытался отрицать, все это постепенно преодолело жалость, которую на мгновение возбудили размышления о его любви. Продолжая пребывать в крайне расстроенных чувствах, она услышала шум подъехавшей кареты леди Кэтрин, но тут же остро осознала, что не в состоянии скрыть свое настроение от Шарлотты, и поторопилась укрыться в своей комнате.
Глава 12
На следующее утро Элизабет проснулась с теми же мыслями и переживаниями, что мучили ее накануне вечером. Она по-прежнему не могла оправиться от неожиданности произошедшего – ни о чем другом думать было невозможно. Совершенно неспособная к каким-либо занятиям, она решила вскоре после завтрака попробовать исцелиться свежим воздухом и энергичной прогулкой, и уже было направилась к своей любимой тропинке в роще, как вспомнила, что туда иногда наведывался мистер Дарси. Это остановило ее, и вместо того, чтобы войти в парк, она свернула на дорожку, которая уходила подальше от главной аллеи. Ограда все еще закрывала от нее парк, но вскоре она дошла до калитки, открывавшей вход в него.
Прогулявшись раза два или три по этой части дорожки, соблазненная приятной свежестью утра, она остановилась у калитки и заглянула в парк. Пять недель, которые она провела в Кенте, сильно изменили его вид – с каждым днем свежей зелени на деревьях становилось все больше. Она собиралась продолжить прогулку, когда заметила в роще, окаймлявшей парк, джентльмена, который, без сомнения, направлялся ей навстречу. Опасаясь, что это может быть мистер Дарси, она сразу же выскочила вон из парка. Но человек уже приблизился достаточно близко, чтобы заметить ее, и, ускорив свои шаги, окликнул ее. Она уже удалялась, но, услышав, что к ней обращается, как она узнала, мистер Дарси, снова вернулась к калитке. Он к тому времени тоже оказался там и, протянув письмо, которое она не задумываясь взяла, сказал, сохраняя вид подчеркнуто сдержанный: – Я прогуливался некоторое время в роще в надежде встретить вас. Вы не откажете мне в чести прочитать это письмо? А затем, слегка поклонившись, вернулся на дорожку, идущую в парк, и вскоре скрылся из виду.
Не ожидая ничего приятного, но при этом сгорая от любопытства, Элизабет вскрыла письмо и, к своему все возрастающему удивлению, увидела в конверте несколько сложенных листов почтовой бумаги, плотно исписанных с двух сторон убористым почерком. Продолжая свой путь по дорожке, она начала читать письмо. Оно было написано в Розингсе не далее как в восемь часов утра и гласило следующее: