Узнай она, что сестра задумала лишить ее таких перспектив и такой жизни, что бы она почувствовала? Ее могла понять только мать, которая, по-видимому, чувствовала почти то же самое, что и непутевая дочь. Поездка Лидии в Брайтон была единственным утешением ее наводящей уныние убежденности в том, что ее муж туда по своей воле никогда не поедет.
Но они совершенно не знали о том, что уже произошло, и восторги их продолжались то затихая, то разгораясь, до самого дня отъезда Лидии из дома.
Элизабет оставалось в последний раз увидеться с мистером Уикхемом. Поскольку с момента ее возвращения она часто встречалась с ним в обществе, волнение уже почти оставило ее, особенно волнение из-за оказываемого предпочтения. Она даже обнаружила, что та самая его галантность, которая поначалу восхищала ее, теперь вызывает раздражение и даже неприязнь и неприятие. Более того, в его нынешнем поведении по отношению к ней она нашла еще один источник неудовольствия, поскольку высказанная им вскоре склонность возобновить ту доверительность, которая отмечала поначалу их отношения, могла, после того, что случилось с тех пор, вызывать только ее раздражение. Она потеряла всякую симпатию к нему, оказавшись объектом таких пустых и легкомысленных ухаживаний. Упорно подавляя это раздражение, она не могла не упрекать себя за его неизменное убеждение, что как бы долго и по какой бы причине его внимание не было обращено на кого-то, ее тщеславие будет удовлетворено и вернет ему ее расположение.
В самый последний день пребывания полка в Меритоне он обедал с другими офицерами в Лонгборне, и Элизабет настолько мало была озабочена тем, чтобы расстаться с ним по-доброму, что, когда он спросил, как она провела время в Хансфорде, не преминула сообщить, что полковник Фицуильям и мистер Дарси провели три недели в Розингсе, и даже спросила, не знаком ли он с первым.
Он выглядел удивленным, недовольным, даже встревоженным, но, быстро придя в себя и вернув на лицо улыбку, ответил, что прежде часто виделся с ним, и, отметив, что он настоящий джентльмен, поинтересовался, понравился ли он ей. Ее ответ был однозначно в пользу полковника. Вскоре он, как бы между прочим, переспросил:
– Как долго, вы сказали, он пробыл в Розингсе?
– Почти три недели.
– И часто вы его видели?
– Да, почти каждый день.
– Его манеры заметно отличаются от манер его кузена.
– Да, это так. Но я думаю, что мистер Дарси существенно улучшил свои со времени нашей первой встречи.
– Действительно! – воскликнул мистер Уикхем, изменившись в лице, что не ускользнуло от нее. – И позвольте мне спросить… – Но, сдерживая себя, он добавил более веселым тоном, – Неужели его манеры изменились к лучшему? Соизволил ли он добавить хоть сколько-нибудь вежливости к своей обычной манере? Ибо я не смею надеяться, – продолжал он уже более спокойным и серьезным тоном, – что он вообще сможет стать лучше.
– О, нет! – призналась Элизабет. – Я считаю, что по сути своей он во многом остался таким, каким был всегда.
Пока она говорила, вид у Уикхема был такой, словно он не знал, радоваться ли ее словам или не верить тому, что она сообщала. Что-то в ее лице заставило его слушать с опаской и тревогой, а она добавила:
– Когда я сказала, что он стал более приятным, чем показался при первой встрече, я не имела в виду, что его ум или манеры изменились, но хотела этим сказать, что узнав его лучше, я вернее поняла его характер.
Тревога Уикхема теперь читалась в цвете и выражении его лица; несколько минут он молчал, пока, оправившись от замешательства, снова не повернулся к ней и не сказал самым мягким тоном:
– Вы, так хорошо знающая мои чувства к мистеру Дарси, легко поймете, как искренне я должен радоваться тому, что он оказался достаточно благоразумен, чтобы хотя бы напустить на себя видимость порядочного человека. Его гордыня может сослужить добрую службу если и не ему самому, то многим другим, поскольку она должна удержать его от столь низких поступков, жертвой которых стал я. Боюсь только, что та сдержанность, на которую вы, как мне кажется, намекаете, просто появляется только во время визитов к тетке, доброго мнения и суждений которой он очень боится не оправдать. Я знаю, что его страх перед ней жил в нем всегда при их встречах; и во многом это связано с его желанием ускорить брак с мисс де Бург, на который, я уверен, он очень рассчитывает.
Элизабет не смогла сдержать улыбку и ответила лишь легким наклоном головы. Она понимала, что он хочет опять вовлечь ее в обсуждение вечной темы своих обид, и ей было не до того, чтобы потакать ему. Остаток вечера прошел для него, как обычно, весело, но без дальнейших попыток как-то выделить Элизабет; и наконец они расстались со взаимной вежливостью и, возможно, с обоюдным желанием никогда больше не встречаться.
Когда вечеринка закончилась, Лидия направилась с миссис Форстер в Меритон, откуда они должны были отправиться в путь на следующее утро. Расставание ее с семьей была скорее шумным, чем печальным. Китти была единственной, кто плакал, но плакала она от досады и зависти. Миссис Беннет была многословна в своих пожеланиях счастья дочери и на удивление выразительна в своих наставлениях, в том смысле, что дочь не должна упускать ни единой возможности развлечься. И были все основания полагать, что совет этот будет исполнен со всей тщательностью. Самые нежные прощальные слова ее сестер были произнесены, но, конечно же, не были услышаны.
Глава 19
Если бы воззрения Элизабет на супружеское счастье и родительскую любовь строились только на примере ее собственной семьи, она не смогла бы составить о них сколько-нибудь благоприятное мнение. Ее отец, когда-то очарованный молодостью и красотой, а также жизнерадостностью, столь естественной у молодых и красивых, женился на женщине, недалекий разум и ограниченный круг интересов которой в самом начале их брака положили конец какой-либо сентиментальной привязанности к ней. Уважение, почтение и доверие исчезли навсегда, и все его иллюзии по поводу семейного счастья развеялись. Но мистер Беннет не был склонен искать утешение от разочарования, вызванного его собственной опрометчивостью, ни в одном из тех удовольствий, которые слишком часто погружают несчастных в безрассудство порока. Он любил тишину провинции и книги, и эти склонности составили его главные удовольствия. От своей жены он мог ожидать немногого, кроме, разве что, возможности бесконечно потешаться над ее невежеством и глупостью. Но это не были те любезные сердцу черты, которые мужчина, как принято считать, надеется найти в своей супруге; но там, где не имеется иных возможностей для развлечения, истинный философ извлечет пользу из того, что ему выпало.
Элизабет, однако, никогда не заблуждалась по поводу неподобающего поведения своего отца как супруга. Ее всегда это ранило, но, отдавая должное его способностям и благодарная за его нежное обращение, она старалась закрывать глаза на то, что невозможно было игнорировать, и не задумываться о постоянном нарушении супружеских обязательств и даже приличий, которые, лишая его жену уважения ее собственной детей, были крайне предосудительны. Но никогда еще она не ощущала так сильно, как теперь, невзгоды, которые сулил его детям столь неподходящий брак, и никогда не видела так ясно несчастий, которые принесет столь необдуманное потакание склонностям дочерей, склонностям, которые при правильном воспитании могли бы, по крайней мере, сохранить их в рамках светских приличий, даже если бы это не было способно развить ум его жены.
Радость Элизабет по поводу отъезда Уикхема была, пожалуй, единственным положительным следствием, которое она увидела в уходе полка. Их вечеринки вне дома стали теперь менее оживленными, а дома у нее были мать и младшие сестры, чьи бесконечные сетования на скуку отравляли атмосферу общения в семейном кругу. И хотя со временем Китти могла бы восстановить свое естественное здравомыслие, поскольку возмутители ее незрелого воображения исчезли, другую ее сестру, от характера которой можно было ожидать больших бед, скорее всего только воодушевила в полную силу всей ее глупости и самоуверенности притягательная сила такого двойного искушения, как морской курорт и соседство с военным лагерем. В общем, она обнаружила, как случалось и прежде, что событие, которого она ждала с таким нетерпением, не принесло того удовлетворения, которое она себе воображала. Стало быть, необходимо было выбрать какое-нибудь другое грядущее удовольствие – найти какое-то другое событие, ожидание которого вызвало бы предчувствие радости, нетерпение и надежду, и, снова наслаждаясь предвкушением, найти утешение в настоящем и готовиться к неминуемому разочарованию в будущем. Поездка на Озера стала теперь предметом ее самых счастливых мечтаний, это было ее лучшей защитой в те неприятные часы, что были неизбежны из-за недовольства матери и несчастья Китти; и если бы ей удалось вовлечь в это Джейн, все было бы просто идеально.
– Но ведь это счастье, – подумала она, – что мне есть чего желать. Свершайся все в соответствие с придуманными планами, мое разочарование было бы предопределено. Но теперь, храня в себе непрекращающийся источник сожаления об отсутствии сестры, я могу вполне надеяться на получение удовольствия от исполнения всех моих ожиданий. План, каждая часть которого обещает радость, никогда не сможет быть успешным, а полного разочарования можно избежать только предусмотрев какую-нибудь маленькую печаль по поводу его малой части.
При отъезде Лидия горячо обещала и матери, и Китти писать очень часто и описывать все подробно, но письма ее приходили редко и всегда были крайне лаконичными. В письмах, адресованных матери, мало что сообщалось, кроме того, что они только что вернулись из библиотеки, куда их сопровождали такие-то и такие-то офицеры и где она увидела красивые росписи, которые привели ее в полный восторг, и что у нее появилось новое платье или новый зонтик, которые она описала бы подробнее, да пора бежать, так как миссис Форстер уже торопит ее – они отправляются в лагерь; а из е