– Но мы ожидаем его завтра, с большой компанией друзей. Как обрадовалась Элизабет, что никакие обстоятельства не задержали их путешествие ни на один день!
Тетя позвала ее смотреть портреты. Она подошла и увидела изображение мистера Уикхема, висевшее среди нескольких других миниатюр над каминной полкой. Тетя с улыбкой спросила ее, как ей это понравилось. Подошла экономка и объяснила, что это портрет молодого джентльмена, сына управляющего ее покойного хозяина, которого он выучил за свой счет. – Теперь он вступил в армию, – добавила она, – но я боюсь, что он вырос слишком необузданным.
Миссис Гардинер посмотрела на племянницу с улыбкой, но Элизабет не смогла ответить тем же.
– А это, – продолжила миссис Рейнольдс, указывая на другую миниатюру, – мой хозяин, получилось очень на него похоже. Оба портрета были написаны в одно время, около восьми лет назад.
– В округе прекрасно отзываются о вашем хозяине, – сказала миссис Гардинер, глядя на картину. – И он красив. Лиззи, ты же можешь сказать нам, так ли это.
Уважение миссис Рейнольдс к Элизабет, казалось, возросло после того, как она услышала о ее знакомстве со своим хозяином.
– Молодая леди знает мистера Дарси?
Элизабет покраснела и ответила:
– Немного.
– Вы же считаете его очень красивым джентльменом, мэм?
– Да, он очень красив.
– Я уверена, что не знаю никого столь же красивого, но в галерее наверху вы увидите его более точное и крупное изображение. Комната эта была любимой у моего покойного хозяина, и все миниатюры выбирал он сам. Он их очень любил.
Элизабет знала, почему среди них оказалось изображение мистера Уикхема.
Затем миссис Рейнольдс обратила их внимание на миниатюрный портрет мисс Дарси, написанный, когда ей было всего восемь лет.
– А мисс Дарси так же красива, как ее брат? – поинтересовалась миссис Гардинер.
– О, да! Самая красивая молодая леди, которую когда-либо видел свет, а сколько в ней талантов! Она целыми днями играет на фортепиано и поет. В соседней комнате – новый инструмент, который только что доставили для нее. Это подарок моего хозяина, она приедет вместе с ним завтра.
Мистер Гардинер своими манерами, совершенно непринужденными и располагающими к общению, поощрял ее к откровениям своими вопросами и замечаниями. А миссис Рейнольдс, то ли из гордости, то ли из привязанности, а скорее испытывая и то, и другое, с большим удовольствием рассказывала о своем хозяине и его сестре.
– Много ли времени проводит ваш хозяин в Пемберли в течение года?
– Не так много, как хотелось бы, сэр, но осмелюсь сказать, что он проводит здесь до половины года; а мисс Дарси всегда приезжает в летние месяцы.
– За исключением случаев, – подумала Элизабет, – когда она оказывается в Рамсгейте.
– Если бы ваш хозяин женился, вы могли бы видеть его чаще.
– Да сэр, но мне не дано знать, когда же это произойдет. Я не представляю, какая дама может оказаться достойной его.
Мистер и миссис Гардинер заулыбались, а Элизабет не смогла удержаться и заметила:
– Уверена, это большая честь для него, что вы так думаете.
– Я говорю только правду, и каждый, кто знает его, подтвердит это, – был ответ. Элизабет подумала, что разговор пошел как-то не так. Она с возрастающим удивлением слушала, как экономка добавила:
– Никогда в жизни при мне он не произнес ни одного грубого слова, а знаю я его с тех пор, как ему исполнилось четыре года.
Это была явная похвала, самая неожиданная и полностью противоречащая ее представлениям. То, что у него был отвратительный характер, было ее самым твердым убеждением. Это заставило ее задуматься более серьезно. Ей захотелось узнать больше подробностей, и она была благодарна дяде за слова:
– Не много найдется людей, о которых можно такое сказать. Вам повезло, что у вас такой хозяин.
– Да, сэр, я знаю, что это так. Обойди я весь свет, я не смогла бы встретить лучшего. Но я всегда замечала, что те, кто добросердечны в детстве, остаются такими и когда вырастают, а он всегда был самым добрым и великодушным мальчиком на свете.
Элизабет впилась взглядом в нее. – Да может ли это быть мистер Дарси? – подумала она.
– Его отец был превосходным человеком, – сказала миссис Гардинер.
– Да, мадам, это действительно так; и сын его будет таким же, как он – таким же милосердным к бедным.
Элизабет слушала, удивлялась, сомневалась и с нетерпением ждала продолжения. Никакие другие темы, затронутые миссис Рейнольдс, не вызывали ее интереса. Та же отвлекалась и повествовала о сюжетах картин, сообщала размеры комнат и цену мебели, но тщетно, мистер Гардинер, которого позабавило наличие семейного предрассудка, способного объяснить ее чрезмерные похвалы хозяину, вскоре снова вернул ее к увлекательной теме, и она с прежним воодушевлением рассуждала о его многочисленных достоинствах, пока они все поднимались по парадной лестнице.
– Он лучший землевладелец и лучший из хозяев, которого когда-либо видел свет, – объясняла миссис Рейнольдс, – не то, что нынешние распущенные молодые люди, которые думают только о себе. Ни один из его арендаторов или слуг не упомянет его доброе имя без искренней благодарности. Некоторые люди называют его гордым, но уверяю вас, что никогда ничего подобного мне наблюдать не довелось. По моему мнению, это только потому, что он не столь многословен, как нынешние молодые люди.
– В каком благожелательном свете она его представляет! – подумала Элизабет.
– Этот прекрасный рассказ о нем, – шептала на ходу ее тетушка, – как-то не соответствует его поведению по отношению к нашему бедному другу.
– Возможно, мы были введены в заблуждение.
– Это маловероятно, источник наших сведений вызывал доверие.
Достигнув просторного вестибюля наверху, они прошли в великолепную гостиную, недавно обставленную с более заметным изяществом и легкостью, чем комнаты внизу, и их просветили, что это было сделано всего лишь для того, чтобы доставить удовольствие мисс Дарси, которой понравилась эта комната во время ее недавнего визита в Пемберли.
– Он, безусловно, хороший брат, – заключила Элизабет, направляясь к одному из окон.
Миссис Рейнольдс уже предвкушала завтрашний восторг мисс Дарси, когда она войдет в комнату.
– И с ним всегда так, – добавила она. – Все, что может порадовать его сестру, будет исполнено без промедления. Нет ничего, чего бы он не сделал для нее.
Картинная галерея и две или три спальни – вот и все, что оставалось осмотреть. В первой было много прекрасных картин, но Элизабет не слишком разбиралась в живописи, а из всего, что уже видела, ее заинтересовали рисунки мисс Дарси, выполненные пастелью, сюжеты которых были менее академичными и к тому же более понятными.
В галерее было много семейных портретов, но они мало чем могли заинтересовать постороннего. Элизабет продвигалась, выискивая единственное знакомое ей лицо. Наконец что-то привлекло ее внимание – и она увидела портрет, удивлявший поразительным сходством с мистером Дарси, именно с мягкой улыбкой на лице, какую она иногда замечала, когда он смотрел на нее. Она постояла несколько минут перед картиной, внимательно всматриваясь в нее, и потом вновь вернулась к ней, прежде чем они покинули галерею. Миссис Рейнольдс сообщила им, что портрет был написан еще при жизни его отца.
В этот момент в душе Элизабет определенно возникло чувство к оригиналу более нежное, чем то, что она испытывала в разгар их общения. Похвалы, высказанные в его адрес миссис Рейнольдс, невозможно было игнорировать. Какая похвала более ценна, чем похвала умного слуги? Похвала брату, землевладельцу, хозяину. Она задумалась, благополучие какого количества людей зависело от него! Скольких он мог наградить или наказать! Сколько добра или зла он мог принести! Каждая мысль, высказанная экономкой, была лестной для его характера, и, стоя перед портретом, как бы испытывая на себе его пристальный взгляд, она думала о нем с более глубоким чувством благодарности, чем когда-либо раньше. Ей вспомнилась его горячность, и обида от его суждений не выглядела теперь столь непростительной.
Наконец часть дома, доступная для публики, была осмотрена, они спустились вниз и попрощались с экономкой. Их тут же перепоручили садовнику, который уже поджидал их у дверей холла.
Когда они спускались к реке, Элизабет обернулась, чтобы в последний раз окинуть дом взглядом. Остановились и ее спутники, и пока дядя рассуждал о возможной дате его постройки, на дорожке, ведущей к конюшням, неожиданно появился хозяин собственной персоной.
Они находились в двадцати ярдах друг от друга, и его появление было настолько внезапным, что ей невозможно было сделать вид, что она его не заметила. Их взгляды встретились, и щеки обоих покрылись ярким румянцем. Он даже отпрянул и на мгновение как будто застыл от удивления, но сразу же взял себя в руки, подошел к гостям и заговорил с Элизабет если и не с абсолютным хладнокровием, то, по крайней мере, с отменной вежливостью.
Она невольно отвернулась, но, остановившись при его приближении, приняла его приветствия со смущением, которое не смогла побороть. Если бы его появления здесь или его очевидного сходства с портретом, который они только что рассматривали, было недостаточно, чтобы не оставить сомнений у Гардинеров, что они видят именно мистера Дарси, то выражение удивления на лице садовника, не ожидавшего увидеть своего хозяина, должно было бы окончательно убедить их в том. Они стояли немного в стороне, пока он разговаривал с их племянницей, которая, изумленная и смущенная, едва осмеливалась поднять глаза и путалась в ответах на его вежливые расспросы о своей семье. Ее поразила перемена в его манерах, произошедшая с тех пор, как они виделись в последний раз, и теперь каждая произнесенная им фраза усиливала ее смущение. И после каждой ее обжигала мысль, сколь неприлично ее появление здесь, и те несколько минут, в течение которых они разговаривали, были одними из самых ужасных в ее жизни. Да и он не выглядел намного более непринужденным – когда он говорил, в его интонациях не было обычной уравновешенности, и повторял он свои во