просы о том, когда она уехала из Лонгборна и давно ли прибыла в Дербишир, так часто и так сбивчиво, что это с очевидностью выдавало разброд в его мыслях.
В конце концов все вопросы с его стороны, казалось, были заданы, и, постояв несколько минут и не произнеся ни слова, он вдруг будто опомнился и быстро удалился.
К ней сразу присоединились дядя с тетей, которые не могли сдержать восхищения всем его обликом, но Элизабет не слышала их речей и, полностью поглощенная своими чувствами, молча последовала за ними. Она испытывала невообразимые стыд и досаду. Ее приезд в Пемберли был самым прискорбным, самым опрометчивым поступком в жизни! Каким странным это должно было показаться ему! Что мог вообразить столь тщеславный человек! Как не подумать, что она снова намеренно встала у него на пути! Боже! Зачем она явилась сюда? А по какой причине он появился на день раньше, чем его ждали? Если бы они удалились всего на десять минут раньше, они бы не попались ему, ибо совершенно ясно, что они уже были бы вне парка в тот момент, когда он слез со своей лошади или вышел из своей кареты. Ее снова и снова бросало в жар от ощущения непристойности этой встречи. А его поведение, столь разительно изменившееся, – что это могло означать? Удивительно, что он вообще заговорил с ней! Но демонстрировать такую обходительность, осведомляться о ее семье! Никогда в жизни она не видела, чтобы его манеры были лишены величавости в такой степени, никогда он не говорил с такой доброжелательностью, как при этой неожиданной встрече. Какой контраст представляло все это их последней встрече в Розингс-парке, когда он вручил ей свое письмо! Она не знала, что думать и как это объяснить.
А между тем они ступили на живописную тропинку, идущую вдоль берега реки и приводившую их то к более красочному склону, то к более живописному участку леса, который становился все ближе. Однако прошло некоторое время, прежде чем Элизабет стала замечать все это, и хотя она машинально отвечала на восхищения дяди и тети и, казалось, обращала взгляд, куда они указывали, она совершенно не воспринимала ничего вокруг. Все ее мысли были там, где мог находиться в этот момент мистер Дарси. Ей хотелось знать, как он отнесся к их встрече, что он думает, несмотря ни на что, о ней, и дорога ли она ему по-прежнему. Возможно, он был вежлив только потому, что чувствовал себя освободившимся от привязанности; и все же в его голосе ей послышалось что-то, что не походило на непринужденность. Она не могла определить, испытал ли он больше боли или радости, увидев ее, но он определенно не оставался хладнокровным.
Однако в конце концов замечания спутников по поводу ее рассеянности пробудили ее, и она почувствовала необходимость вернуться в мир реальный.
Они вошли в лес и, потеряв на время из виду реку, поднялись на возвышенность. Сквозь прогалины, где расступившиеся деревья позволяли охватить взглядом всю перспективу, открывались захватывающие дух виды на долину, холмы напротив, покрывающую их протяженную гряду леса, местами подступающего к ручью. Мистер Гардинер выразил желание обойти весь парк, но опасался, что это может оказаться отнюдь не легким променадом. С торжествующей улыбкой им объяснили, что весь парк – это целых двадцать миль в поперечнике. Впечатляющая цифра и разрешила сомнения – они продолжили следовать по привычному для посетителей маршруту. Дорожка, спустившись сквозь густой лес, вскоре привела их к кромке воды в одном из самых узких мест ручья. Они пересекли его по легкому мостику, естественно вписавшемуся в общую картинку этого уголка парка. Это было место, где вмешательство человека ощущалось в степени меньшей, чем повсюду, где они уже побывали, а долина, превратившаяся здесь в узкую лощину, оставляла место только для ручья и тропинки сквозь перелесок, буйно разросшийся по берегам. Элизабет очень хотелось последовать за его изгибами, но когда они прошли по мостику и поняли, что уже прилично удалились от дома, миссис Гардинер, не испытывавшая большой любви к пешим прогулкам, стала жаловаться на усталость и думала уже только о том, как бы побыстрее вернуться к карете. Ее племяннице пришлось смириться, и они направились кратчайшим путем к дому на противоположной стороне речки. Продвижение их, однако, было неспешным, так как мистер Гардинер, которому, хотя и редко удавалось насладиться этим занятием, очень любил рыбалку и был настолько увлечен наблюдением за игрой форели в потоке и разговорами с сопровождающим о приемах ее ловли, что быстрого продвижения и не могло получиться. Продолжая свою теперь весьма неспешную прогулку, они были вновь озадачены, а Элизабет изумлена не меньше, чем в первый раз – навстречу им двигался мистер Дарси, причем был он совсем уже недалеко. Тропа здесь была не столь укрытой лесом, как на другой стороне, и им удалось увидеть его заранее. Элизабет, как ни была изумлена, по крайней мере имела больше времени, чем совсем недавно, чтобы подготовиться к встрече, и решила продемонстрировать полное спокойствие и беседовать без всякого волнения, если он действительно намеревался встретиться с ними. На несколько мгновений в ней вспыхнула надежда, что он, возможно, пойдет по другому пути. Эта мысль продержалась недолго, лишь пока поворот тропинки не скрыл его ненадолго из виду, однако, миновав его, он оказался прямо перед ними. Взглянув на Дарси, Элизабет увидела, что он не утратил своей недавней вежливости, и, подстраиваясь под его стиль, начала восхищаться красотой этого места. Но не успела она пойти дальше слов – восхитительный и – очаровательный, как на нее нахлынули неприятные воспоминания, и ей показалось, что похвала Пемберли с ее стороны может быть истолкована двусмысленно. Она покраснела и замолчала.
Миссис Гардинер стояла немного позади, и воспользовавшись паузой в комплиментах, высказываемых Элизабет, мистер Дарси спросил ее, не окажет ли она ему честь познакомить его со своими спутниками. Это был определенно знак вежливости, к которому она оказалась совершенно не подготовлена, и едва могла сдержать улыбку, видя, что он теперь ищет знакомства с некоторыми из тех самых людей, против которых его гордость высказывала возражения, когда он делал ей предложение.
– Каково же будет его удивление, – подумала она, – когда он узнает, кто они? Ведь он принимает их за людей светских.
Знакомство, однако, состоялось немедленно, и, объясняя их родство, она не без лукавства взглянула на него, чтобы увидеть, как он переварит это, и не исключила, что он сбежит как можно скорее от таких позорящих его гостей. Без сомнения, он был удивлен их родством, однако перенес испытание мужественно и, не проявляя намерения покинуть их, уступил дорогу дамам, а сам обратился теперь к мистеру Гардинеру. Элизабет не могла не обрадоваться, не могла не торжествовать. Теперь он наверняка знал, что у нее есть родственники, краснеть за которых нет причины. Она внимательно следила за разговором, что происходил между ними, восхищаясь и выражением лица, с которым дядя вел беседу, и каждой его фразой, которые демонстрировали ум, вкус и его великолепные манеры.
Разговор вскоре зашел о рыбалке, и она услышала, как мистер Дарси с величайшей учтивостью приглашал дядю рыбачить сколько тому заблагорассудится, пока он продолжит оставаться по соседству, предлагая к тому же снабдить его рыболовными снастями и указывая те места на реке, где обычно был замечательный клев. Миссис Гардинер, шедшая под руку с Элизабет, посматривала на нее с не проходящим удивлением. Элизабет нечего было сказать, но развитие событий ее чрезвычайно радовало – безусловно, все это делалось ради нее. Изумление ее, однако, было крайне велико, и она повторяла про себя:
– Почему он так изменился? Из-за чего это могло произойти? Это не может быть ради меня, не может быть, чтобы из-за меня его манеры стали более человечными. Одни лишь мои упреки, высказанные в Хансфорде, не могли привести к таким изменениям. Невозможно, чтобы он все еще любил меня.
Прогулявшись некоторое время такими парами, две дамы впереди и два джентльмена за ними, они поменялись собеседниками и стали спускаться к берегу реки, чтобы лучше рассмотреть какое-то любопытное водное растение. Изменение произошло по воле миссис Гардинер и имело вполне прозаическую причину – тетя, утомленная утренними упражнениями, сочла руку Элизабет недостаточно надежной для поддержки и предпочла опереться на руку мужа. Мистер Дарси занял ее место рядом с племянницей, и дальше они пошли уже вместе. После недолгого молчания первой заговорила дама. Она настоятельно добивалась, чтобы он наверняка узнал, что ее уверили в его отсутствии еще до того, как она приехала. Для начала она подчеркнула, что его приезд был крайне неожиданным, – ибо ваша экономка, уверила нас, что вы определенно не появитесь здесь до завтра; и действительно, еще до того, как мы покинули Бейкуэлл, мы поняли, что вас не ждут в поместье. Он, в свою очередь, подтвердил, что все это было истинной правдой, и сообщил, что из-за неотложных дел с управляющим ему пришлось оставить своих попутчиков, неспешно направляющихся в Пемберли, и опередить их на несколько часов.
– Они присоединятся ко мне завтра рано утром, – продолжал он, – и среди них есть те, кто претендует на честь быть знакомыми с вами – мистер Бингли и его сестры.
Элизабет лишь кивнула на это. Ее мысли мгновенно вернулись к тому дню, когда имя мистера Бингли было упомянуто между ними в последний раз; и, как она могла судить по изменившемуся цвету его лица, вспомнил он о том же.
– Есть еще один человек, – продолжил он после паузы, – который особенно желает познакомиться с вами. Позволите ли вы мне, или я прошу слишком многого, представить вам мою сестру, пока вы еще не покинули Лэмбтон?
Просьба оказалась совершенно неожиданной. Настолько неожиданной и многозначительной, что она никак не могла взять в толк, как она оказалась в такой ситуации, каким образом сестра узнала о ней, но сразу подумала, что по какой бы причине у мисс Дарси ни возникло желание с ней познакомиться, это могло случиться только под влиянием ее брата. Если не задумываться о деталях, это положительный знак – было приятно узнать, что обида не заставила его думать о ней по-настоящему плохо.