– Увы, сомнений нет! Они вместе покинули Брайтон в воскресенье вечером, и их путь проследили почти до Лондона, но не дальше – они определенно не уехали в Шотландию.
– И что было сделано, какие меры были предприняты, чтобы вернуть ее?
– Мой отец уехал в Лондон, и Джейн написала письмо, обратившись с просьбой к моему дяде о немедленной помощи. Мы отправимся, я надеюсь, через полчаса. Но ничего теперь не поделаешь, я прекрасно знаю, что ничего больше сделать нельзя. Как с таким человеком иметь дело? Как их вообще обнаружить? У меня нет ни малейшей надежды. Это ужасно во всех отношениях!
Дарси покачал головой в молчаливом согласии.
– Когда мои глаза открылись на его истинный характер, думала ли я всерьез, как мне следует поступить, что я посмею сделать! Но мне не хватило решимости – я побоялась причинить ему вред. Роковая, непростительная ошибка!
Дарси не ответил. Казалось, он почти не слушал ее и ходил взад и вперед по комнате в глубоком раздумье, нахмурив брови, с мрачным видом. Элизабет вскоре заметила это и сразу поняла его мысли: ее власти над ним пришел конец – все рушилось под неоспоримыми доказательствами семейных изъянов, под гнетом глубочайшего позора. Она не могла ни удивляться, ни осуждать, даже вера в его победу над собственным предубеждением не приносила ей утешения, не давала облегчения ее страданию. Напротив, вера эта была дана именно для того, чтобы заставить ее понять свои собственные чувства. И никогда еще она так искренне не чувствовала, что могла бы любить его, именно сейчас, когда любовь становилась невозможной.
Но незваные мысли о собственной доле, хотя и вторгались в ее сознание, не могли полностью овладеть ею. Лидия – унижение и страдания, которые она им всем причиняла, вскоре поглотили все собственные заботы, и, уткнувшись лицом в платок, Элизабет скоро забыла обо всем остальном. После нескольких минут, прошедших в молчании, голос Дарси напомнил о необходимости что-то предпринять. Он, хотя и выражал сострадание, но в то же время говорил о вещах разумных: – Боюсь, вы бы предпочли, чтобы я оставил вас одну, а мне нечем оправдать свое присутствие, кроме искреннего, хотя и бесполезного сочувствия. Если бы мне было дано сказать или сделать что-нибудь, что могло бы утешить ваше горе! Но я не стану мучить вас тщетными пожеланиями, которые могут показаться ищущими вашей благодарности. Боюсь, это досадное происшествие помешает моей сестре иметь удовольствие увидеть вас сегодня в Пемберли.
– О, да. Будьте так любезны извиниться за нас перед мисс Дарси. Скажите, неотложные дела требуют нашего немедленного отъезда домой. Скрывайте несчастную правду, пока это возможно, хотя я знаю, что это невозможно скрывать долго.
Он с готовностью заверил ее, что сохранит все в тайне, еще раз выразил сожаление по поводу ее горя, пожелал ей более счастливого исхода, чем тот, на который можно было надеяться сейчас, высказал почтительность в отношении ее родных и, ограничившись лишь мимолетным серьезным прощальным взглядом, удалился.
Когда Дарси вышел из комнаты, Элизабет почувствовала, насколько невероятно, чтобы когда-нибудь снова их встречи были бы столь сердечными, какими они случились в Дербишире, и, вспоминая всю историю их знакомства, полную противоречий и разногласий, она с тоской думала о странном свойстве чувств, которые сейчас желали бы продолжения отношений, тогда как совсем недавно радовались бы их прекращению.
Если считать благодарность и уважение хорошей основой привязанности, изменение настроения Элизабет не покажется ни невероятным, ни легкомысленным. Но если все наоборот, если расположение, пробуждаемое такими чувствами, считать неразумным или надуманным в сравнении с тем, что так часто описывают как возникающее при первом знакомстве с человеком, и даже до того, как люди обменялись хотя бы парой слов, то не найдется ничего, что можно было бы сказать в ее защиту. Разве что, она в какой-то мере опробовала этот последний сценарий в своем пристрастии к Уикхему, и его сомнительный успех, возможно, заставил бы ее искать другой, менее рискованный способ установить отношения. Как бы то ни было, она видела, что он покидает ее с сожалением. И в этом первом же примере того, к чему должна привести позорная слава Лидии, она нашла дополнительный источник страданий, размышляя о том, что на них свалилось. Ни на минуту, с тех пор как она прочла второе письмо Джейн, у нее не возникало ни малейшей надежды на то, что Уикхем на ней женится. Никто, кроме Джейн, подумала она, не смог бы обманывать себя подобными ожиданиями. Удивление было наиболее простым из ее чувств по поводу такого развития событий. Пока содержание только первого письма было в ее памяти, она была полна удивления, даже изумления тем, что Уикхем способен жениться на девушке, которая никак не могла привлечь его своим состоянием. И то, что Лидия смогла его привязать к себе, казалось совершенно непостижимым. Но теперь все стало на свои места. Для возбуждения такой ни к чему не обязывающей привязанности у нее могло хватить обаяния. И хотя ей трудно было предположить, что Лидия совершила побег без намерения выйти замуж, ей легко было поверить, что ни ее добродетель, ни разум не могли уберечь ее от того, чтобы стать легкой добычей соблазнителя.
Пока полк находился в Хартфордшире, она никогда не замечала, чтобы Лидия питала к нему какие-либо особые чувства, но была убеждена, что Лидия испытывала потребность влюбиться в кого-нибудь. То один офицер, то другой становились ее фаворитами, поскольку их внимание к ней повышало их оценку в ее мнении. Ее привязанности постоянно менялись, но никогда ее симпатия не оставалась без конкретного кавалера. Сколь разрушительным оказалось беспечное потакание такой девице! Как отчетливо она теперь это понимала!
Ей не терпелось оказаться дома – слышать, видеть, быть рядом, чтобы разделить с Джейн заботы, которые теперь должны были полностью лечь на ее плечи, в совершенно невменяемой семье, без отца, вынужденного пустится на поиски Лидии, с матерью, впавшей в прострацию и нуждающейся в постоянном присмотре. И хотя она была почти убеждена, что для Лидии ничего нельзя уже сделать, вмешательство ее дяди казалось чрезвычайно важным, и пока он не вошел в комнату, она испытывала сильное нетерпение. Мистер и миссис Гардинер в тревоге поспешили вернуться с прогулки, предполагая, что, судя по рассказу слуги, их племянница внезапно заболела. Успокоив их по этому поводу, она сообщила причину тревоги, прочитав вслух оба письма, с особым трепетом останавливаясь на приписке ко второму. Хотя Лидия никогда не была их любимицей, мистер и миссис Гардинер не могли не быть глубоко огорчены. Не только Лидия, но вся семья была затронута происшествием. После первых возгласов удивления и ужаса мистер Гардинер пообещал всю возможную помощь. Элизабет, хотя и не ожидала иного, со слезами благодарности выразила ему свою признательность. Все трое были объединены одним чувством, и все, что касалось их путешествия, было решено без промедления. Им следовало уехать как можно скорее.
– Но что делать с Пемберли? – воскликнула миссис Гардинер. – Джон сказал нам, что мистер Дарси был здесь, когда ты послала за нами, это так?
– Да, и я сообщила ему, что мы не сможем быть у них. Это все улажено.
– Что это означает: все улажено? – спрашивала тетя сама себя, когда Элизабет уже убежала в свою комнату, чтобы собраться. – Их отношения таковы, что было возможно раскрыть настоящую правду? Ах, если бы я знала, как это происходило!
Но все ее вопросы оставались без ответа или, по крайней мере, могли лишь занять ее мысли в суете и смятении следующего часа. Даже если бы у Элизабет нашлось свободное время, она была уверена, что такой несчастный человек, как она, не был способен помочь кому-либо. Но она должна была принять участие в сборах, чтобы ее тетя, среди прочего, имела время написать записки всем их друзьям в Лэмбтоне с правдоподобными объяснениями их внезапного отъезда. Через час, однако, подготовка к возвращению была завершена, мистер Гардинер расплатился по счету в гостинице, и им ничего не оставалось кроме как тронуться в путь, и Элизабет, после всех утренних страданий, куда скорее, чем она могла предположить, оказалась сидящей в карете, направляющейся в Лонгборн.
Глава 5
– Я снова обдумал все, Элизабет, – сказал дядя, когда они выехали из городка, – и действительно, если серьезно вдуматься, я в гораздо большей степени склонен согласиться с твоей старшей сестрой. Мне кажется настолько маловероятным, что какой-либо молодой человек мог задумать что-то против девушки, которая вовсе не лишена защиты или не имеет друзей и которая фактически жила в семье его командира, поэтому я склонен надеяться на лучшее. Мог ли он ожидать, что ее друзья ничего не предпримут в ее защиту? Мог ли он рассчитывать, что полк примет его после такого оскорбления полковника Форстера? Искушение совершенно не соразмерно риску!
– Вы действительно в это верите? – воскликнула Элизабет, просветлев на мгновение.
– Честное слово, – сказала миссис Гардинер, – я начинаю разделять мнение твоего дяди. Это действительно слишком серьезное пренебрежение приличиями, честью и интересами, чтобы он мог пойти на такое. Я не могу думать так плохо об Уикхеме. Можешь ли ты сама, Лиззи, столь решительно отказать ему в доверии и не сомневаться, что он на это способен?
– Возможно, он не станет пренебрегать своими интересами, но я уверена, что без сомнений пренебрежет всем остальным. Если бы все действительно было так, как вы думаете! Но я не смею надеяться на это. Почему бы им не отправиться в Шотландию, если таков был их замысел?
– Во-первых, – ответил мистер Гардинер, – нет абсолютно верных доказательств того, что они не направились в Шотландию.
– Но смена коляски на наемную карету – это серьезное основание не верить в это! И, кроме того, на Барнет-роуд не нашлось никаких их следов.
– Ну, тогда… предположим, что их целью был Лондон. Они могли направиться туда хотя бы для того, чтобы затеряться в большом городе, а не с какой-либо иной, более определенной целью. Маловероятно, чтобы они не были ограничены в средствах, и им могло прийти в голову, что с меньшими затратами, хотя и не так быстро, они заключат брак в Лондоне, а не в Шотландии.